– Ого, – говорит он. – Сауна. – Не люблю сауны, – отзываюсь я. – Еще и джакузи. Я бы и сам не отказался здесь пожить. Я наклоняю голову: «Мы, вероятно, проведем здесь немало времени, но вряд ли в сауне или в джакузи». Монтроуз глядит на меня. В его глазах за стеклами очков загорается лукавая искорка. Я жду дежурной шутки. Что-нибудь про то, что с этим делом мы запаримся и без всякой сауны. Что нужно будет прибавить жару, чтобы вы всем разобраться. Но мой напарник молчит. И я признательна ему за это. 3 Ли Тереза Дибли предлагает нам кофе и газировку, но я отказываюсь. Как выясняется, она не просто заботливая бабушка. В свои шестьдесят два она в одиночку воспитывает детей своего сына – двенадцатилетнего Кларка и семилетнюю Дестини, потому что ее сына и невестку больше интересуют наркотики, нежели родительский долг. Мы вместе стоим на террасе «Хризантемы» и наблюдаем, как дети вместе с Обри играют под деревом с привязанным к ветке канатом. Светловолосая Дестини очень застенчива. – Дестини почти не знает свою маму, и, откровенно говоря, я этому рада. Хотя мой сын не лучше. Но я могу его выносить: у меня, по сути, нет другого выбора. – Сожалею, – говорю я. – Я забрала Дестини из роддома на четвертый день. От ее мамаши осталось только это нелепое имя[1]. Надеюсь когда-нибудь его сменить. Жду, пока мне наконец-то позволят официально оформить опеку. Нелепая, жестокая система, но уж какая есть. Тереза, стройная и подтянутая, одета в шорты и удобные ботинки. На ее футболке логотип «Хама-Хама» – устричного ресторана, расположенного неподалеку от Лилливаапа. Ее седые волосы с вкраплениями темных прядей стянуты в хвост. – Вы не видели, как пропала Софи? – спрашивает Монтроуз, снимая очки и протирая их платком, который он достал из кармана штанов. – Нет. Мы с детьми все утро гуляли в лесу, тут неподалеку. Я киваю, вспомнив собственные прогулки по окрестностям. – Живописное место. – Да. Дестини устала, но совсем не жаловалась. Она тихая девочка. Но мы все равно вернулись пораньше. Кларк настоял. Хотел пособирать устриц на берегу во время отлива. – Что вы увидели, когда вернулись? – спрашиваю я. – Мистера Уорнера. Адама. Я еще не знала его имени. Они приехали вчера вечером. А сегодня с утра мы ушли рано, никто еще не проснулся. Ночь выдалась долгой. Мы с Дестини спали вместе на раскладной кровати, а Кларк – на диване. Больше никогда не буду арендовать такой крохотный коттедж. Втроем здесь негде развернуться. – Когда вы вернулись с прогулки, – продолжаю я, – то увидели мистера Уорнера? Тереза кивает. – Да. Он стоял на лужайке перед коттеджем, кричал, чтобы я вызвала полицию. Он выглядел очень скверно. Было ясно, что произошло что-то ужасное. – Что именно он сказал? – спрашивает Монтроуз. – Что его жена пропала, – говорит она. – Что кто-то ее похитил. Она резко оборачивается к Кларку, который раскачивается на канате над водой: «Осторожно! Ты чуть не толкнул Дестини!» Светловолосый мальчик оборачивается к нам: «Прости, бабуль!» Я замечаю, что Адам все еще говорит по телефону. Он ходит взад-вперед, поглядывая в нашу сторону, как цепной пес, мечущийся из стороны в сторону. В какой-то момент он поднимает руки к небу и оборачивается ко мне. – Найдите ее! – говорит он. – Сделайте же что-то! Мы пытаемся, думаю я. Показываю жестом, что мы скоро к нему присоединимся. – Вы говорили с Софи? – спрашиваю я у Терезы. Та качает головой. – Может, ночью вы слышали что-то из их коттеджа? Хоть что-то примечательное? Она снова качает головой: «Я всегда сплю с берушами. Иначе в одной постели с Дестини никак не уснуть. Она любит поболтать даже во сне». К нам подходит Кларк. Его губы вымазаны фруктовым льдом. – А я кое-что слышал, – говорит он. Я и забыла, какой острый у детей слух. – Что ты слышал, Кларк? – спрашивает Тереза. – Дестини разбудила меня, чтобы я дал ей попить. Было поздно. Я принес ей стакан воды и лег обратно и, пока я пытался уснуть, услышал какой-то шум. Потом захлопнулась дверь. Завелся мотор. Я выглянул в окно, но ничего не увидел. Свет не горел. – Что это был за шум, Кларк? Подросток смотрит на меня непонимающими глазами: «Не знаю. Просто шум». Да уж, очень полезно. – Чей-то голос? – уточняет Монтроуз. – Или что-то еще? Кларк смотрит наверх. – Нет. Скорее как будто что-то упало, – говорит он. – Или как будто дверь ударилась о косяк. Не знаю. Просто шум. Кларк старается, как может. Не так-то просто описать случайный звук, раздавшийся посреди ночи, если это не выстрел. – Ты помнишь, когда это было? – спрашиваю я. – В смысле во сколько? – Да, – говорю я. – В котором часу? – Поздно, – отвечает Кларк. – Было совсем темно. Наверное, где-то после двух. Дестини обычно просит пить примерно в это время. – Она все еще так делает? – спрашивает Тереза, когда речь заходит о ее внучке. – Да, – отвечает Кларк совсем не с детской усталостью. – Каждую ночь. Можно мне еще фруктового льда? Тереза не возражает: «Возьми своей сестре и Обри». – Вы встречались с другими соседями? – спрашиваю я, указывая на последний из трех коттеджей. – Нет, – отвечает Тереза. – Но они были здесь прошлым вечером. Свет горел, шторы были задернуты. Машина стояла неподалеку. Наверное, они поздно встают. Перед уходом Тереза диктует нам имя и контактный телефон владельца коттеджей. Монтроуз направляется к машине, чтобы позвонить и расспросить его насчет постояльцев. Потом он поговорит с нашим помощником, который опрашивал соседей, собравшихся поглазеть на происходящее, и постояльцем, которого мы еще не встречали. Я иду по пляжу к дому Акселя Беккера, пожилого мужчины с собакой. Когда я сказала, что нам нужно будет с ним побеседовать, он показал пальцем на свой дом и предложил мне зайти, когда смогу. Дескать они с собакой меня подождут. * * * Дом Акселя Беккера, стоящий на Канал-вью-роуд, построен в классическом стиле Худ-Канала двадцатых годов, когда все в Лос-Анджелесе помешались на местности вдоль соленого вашингтонского фьорда. Покрытое обветшавшей черепицей серебристое бунгало с кремовыми ставнями и красной дверью. При моем приближении мистер Беккер машет мне рукой из своего огорода. – Как поживает горох? – спрашиваю я. Мистер Беккер пожимает плечами: «Паршиво, как и всегда». Ему где-то под восемьдесят, но на вид он в прекрасной форме. Цветом и текстурой его лицо напоминает старый бумажный пакет, но в голубых глазах горит ясный ум. У его ног сидит Уинстон, его пес. – Как, вы сказали, вас зовут? – спрашивает он меня, прищурившись. Я представляюсь.