– Как протекает учебный год? Нет ли проблем с той засранкой, как в прошлом году? – Ох. Боже мой. Ты об этом. В первый день я появляюсь в школе, готовая выложить ей все как есть и отнестись к ней серьезно, как ты советовала мне, верно? – Верно. – Я прихожу туда, я абсолютно спокойна и ч… – фигня. Я готова сказать ей, что больше не позволю ей неуважительно относиться ко мне или к кому-то еще. А одна из приспешниц Линетты подходит ко мне и говорит: «Ты слышала о Линетте?», а я говорю: «Нет», а она говорит: «Летом Линетту поймали на том, что она в интернете занималась травлей одного неудачника из восьмого класса, и ее родители так разозлились, что отправили ее в какой-то интернат для дрянных девчонок». – Не может быть, – сказала Мак, зная заранее, что услышит в ответ. – Я точно тебе говорю. Итак, в новом школьном году нет никакой Линетты, и десятый класс вообще-то стал самым лучшим годом в моей жизни, – сказала Вайолет. – Удивительно. – Точно! Ой, повиси. Мне нужно позавтракать перед школой. Хочешь поговорить с мамой? – Да, это было бы замечательно, – сказала Мак. – Эй, приезжай домой хоть иногда, пока действительно не стала чужой, ладно? – сказала Вайолет. Ответа она не дождалась. – Ма-а-а-а-а-а-ам! Это Мак! – Мак! – Радость и удивление в голосе Дотти Нгуен вызвали у Мак чувство вины и облегчение. – Привет, Дотти! – Я как раз думала о тебе. Как там Биневеленс? Как ты адаптируешься к медицинской практике в маленьком городке? Тебя называют «док»? Разумеется, Дотти помнила название города, о котором мимоходом упоминала Мак, рассказывая семейству Нгуен о том, что она меняет место жительства. Забота и внимание Дотти к мелочам резко контрастировали с эгоцентричным миром ее матери. – По правде говоря, они зовут меня «док», – засмеялась она. – Когда мы можем навестить тебя? – спросила Дотти. Она думала и об этом. У Мак слегка сжалось сердце. Она всегда была благодарной – мучительно, трогательно благодарной – Дотти и Уинстону Нгуен (которого в шутку называли Вин-Вин[17]) за два с половиной месяца, которые она провела с ними, когда была еще ребенком. Посторонние люди, с которыми у Мак сразу же возникла значительно более прочная связь, чем с известными ей кровными родственниками. Когда она уезжала, все они плакали. Много лет она сожалела о том, что пребывание в их семье оказалось таким коротким. Когда ей исполнилось восемнадцать лет, она нашла Дотти на Facebook и отправила ей сообщение: «Возможно, вы не помните меня, но…» Дотти помнила. И она тоже была безумно рада. Она забросала ее вопросами о том, как она живет и что делает. А когда Мак призналась ей в своем желании заняться медициной, Уинстон, худой, энергичный врач-ортопед с огромным запасом шуток об изувеченных стопах, что было его специализацией, посоветовал ей программу подготовки к поступлению в медицинскую школу. Они предложили оплатить ее обучение в колледже. Мак не согласилась. То, что она собиралась всего добиться сама, давало ей повод для гордости. Но воспоминание об этом искреннем предложении до сих пор трогало храбрую Мак до слез. – Ви только что спросила меня, когда я приеду к вам в гости. – Вайолет была приемным ребенком, которого Дотти и Уинстон смогли оставить у себя. Мак была безмерно рада за них и одновременно опечалена тем, что этим ребенком оказалась не она. Но решение зависело от супругов Нгуен не больше, чем от ее собственного желания. – Почему бы и нет? – поддержала Дотти. – Что ты собираешься делать в День благодарения? Мак засмеялась, чувствуя, как расслабляется ее грудь. – Я даже еще не выбрала сладости для детей на Хэллоуин. – Я тебя знаю, Маккензи. Если я не поймаю тебя на слове и не заставлю отметить дату в календаре, это никогда не случится. Мы приедем к тебе на День благодарения, – решила Дотти. Мак охватила паника. – Мое жилище размером с кукольный домик. – Мы забронируем номер в отеле. – Я не умею устраивать пир в честь Дня благодарения и могу оказаться на вызове. – Вин-Вин возьмет на себя роль шеф-повара, а мы поможем ему. И мне, черт возьми, отлично известно, что в городках вроде вашего есть скорая помощь, которая будет работать в День благодарения. И, если тебя вызовут в клинику, мы оставим тебе ужин. Но в этот день тебе категорически запрещается дежурить в бригаде санитарной авиации. Понятно? – Да, кстати, – сказал Мак, рассматривая отвратительный сапог на своей ноге. – Я не смогу дежурить в санитарной авиации до тех пор, пока не сниму ортопедический сапог. На секунду повисла тишина, а потом: – Почему ты носишь ортопедический сапог, Маккензи? – пронзительно закричала Дотти. Стараясь говорить спокойно, Мак проинформировала ее. – Что это за город? Там в ходу метамфетамин? Ты живешь в точке распространения метамфетамина? – спросила Дотти. Мак засмеялась. – Нет, уверяю тебя. На самом деле это очень милый городок. И отчасти поэтому я звоню тебе. Здесь есть один малый. Снова тишина, во время которой ей было слышно, как Дотти открывает однопорционный пакетик с чипсами, что было ее одним-единственным пороком. – Расскажи мне все. Но будь готова к тому, что мы еще вернемся к разговору о сломанной лодыжке, так что я смогу вызвать у тебя чувство раскаяния за то, что ты не сказала нам об этом тогда, когда это случилось. Мы беспокоимся о тебе, Маккензи О’Нил. – Я знаю. И благодарна. И прости меня. – Хорошо. Теперь выкладывай. Глава 26 – Доброе утро, Маккензи! – Рассел с энтузиазмом сложил ладони вместе. – Догадываетесь, чем вы сегодня будете заниматься? Она уже была обессилена, едва войдя в дверь своего кабинета. Ей было вообще не до энтузиазма. В этот день сапог раздражал ее больше, чем обычно. Черт, ее все раздражало. Ничего не было решено и останется таковым до тех пор, пока она все не обсудит с Линком. Но ей нужно продумать, как извиниться. Аккуратно выстроить разговор. Дать ему пару дней, чтобы он остыл. Ей нужно, по крайней мере, два или три дня. «Может быть, составить план, а потом потрудиться и нарисовать диаграмму Венна [18]?» Она не была подхалимкой. Но она не была и кретинкой, и Линк заслуживал искренних извинений. – Чем же я сегодня буду заниматься? Она осторожно опустилась в кресло, которое так и не заменила. Теперь это было делом принципа. Она решила дождаться, когда кресло прикажет долго жить. Оно не могло долго продержаться. Оно издавало ужасающий лязгающий звук, внезапно опускаясь на три дюйма. Но кресло не разваливалось, и она оставалась в вертикальном положении. Рассел с удивлением посмотрел на ее взлохмаченные волосы. – Сегодня вы вместе с Фридой поедете в пожарную часть на медосмотр пожарных, – проговорил он, широко оскалившись. «Дерьмо». – Не думаю, что это удачная идея, – уклончиво заявила она. – О, на самом деле у вас нет выбора, – сказал он, падая в кресло перед ее столом и складывая пальцы домиком. – Понимаете, врач, который проводит медосмотр, должен обследовать около сорока пациентов. Грубых, вонючих пожарных, которым не нравится, когда вы указываете, что состояние их здоровья, возможно, не соответствует физическим требованиям, предъявляемым к их службе. – Ваша дочь – одна из этих грубых, вонючих пожарных, – напомнила она Расселу. – А что за требования? – Те, которым соответствует ваш дружок, – сказал он, с понимающим видом склонив голову. – В Биневеленсе ежегодно мониторят физическую подготовку пожарных. В пожарной части есть свои тесты на аэробную работоспособность, силу схвата, выносливость. Такого рода вещи. Но от них также требуют каждый год проходить медосмотр. «Вдвойне дерьмо». – В данный момент Линк не слишком дружелюбно настроен ко мне, – сказала Мак. – Хотите, поговорим об этом? – предложил Рассел. Он был искренен. И в этом было что-то одновременно успокаивающее и тревожное. – Я бы предпочла подождать некоторое время, пока ситуация не усугубится, – сказала она. – Не говорите об этом вслух, – предупредил он. – Фрида услышит и не отстанет от вас. – Что я услышу? – В дверях показалась Фрида в хирургическом костюме с узором в виде маленьких пожарных и далматинцев. – Отличный костюм, – сказала Мак. – Купила специально для сегодняшнего дня. Мне нравится, когда у пожарных медосмотр! Когда мы едем? Что я услышу? * * *