Андрей нажал на кнопку отбоя, повернулся к водителю. Тот моргал глазами, не зная, что сказать. Он слышал весь разговор. — Я лечу, Андрей. Мы будем через двадцать минут. Господи… — прошептал он. — Как же так? На мгновение из темноты выскочил рейсовый автобус, ослепил их фарами и провалился в небытие — старый дряхлый Лиаз, трескучий и скрипучий, заполненный людьми под завязку — Андрей судорожно оглянулся, ему показалось… нет. нет. Он встряхнулся, ударил себя по щеке, нагнулся, вытащил из бардачка бутылку воды. Сделал длинный глоток. Мозг отказывался верить в происходящее. — Разве здесь ходят автобусы? — спросил он. — Эта же дорога ведет только на свалку. Или нет? — Какие автобусы? — встрепенулся Макс. — Уже полчаса как мы едем, ни одной машины ни туда, ни обратно. — Он посмотрел на Андрея и покачал головой. — Держись, брат! На заднем сидении храпел Гена, рядом с ним лежала камера с внушительным объективом, незакрытая линза которого смотрела вперед пустым немигающим взглядом. Андрей повернулся на сидении, зацепил рукой ремешок и подтащил фотоаппарат к себе. Нет, нет, нет, подумал он. Я не схожу с ума. У меня есть свидетель. И не просто свидетель, а документальный свидетель, от которого ничего не утаишь, который не закроет глаза, даже если заметит то, что ему вовсе не предназначается. Бочки с химикатами. С горы мусора, с самой высокой точки был виден гигантский серый ангар с выведенной на боку синей краской цифрой «3», — и там, под навесом, скрытые от любопытных глаз, стояли те самые бочки — вероятно, уже пустые. Но если изображение приблизить, а оптика это позволяла, можно прочитать, что написано на их ребристых стальных корпусах. Он быстро прокрутил ленту кадров до того момента, как они взобрались на вершину. Высотой свалка превышала девятиэтажный дом. — Фу-ух, — выдохнул он, обнаружив те самые кадры. Значит, бочки существуют. Они действительно были на вершине горы и этот кадр, в общем-то случайный, они еще не знали, что там вообще есть какие-то бочки, не говоря уже о том, что внутри них — это они узнали позже. Он крутил диск перемотки кадров. Вот на дальнем плане мусоросжигающий завод. Громадные экскаваторы, пресс, краны, снующие внизу люди, кто-то, он только что это заметил — показывает на них пальцем снизу. Он мотает кадры дальше и видит — по направлению к ним, размахивая руками, бегут люди в черной униформе, вероятно, охрана. Вход на территорию свалки строго запрещен. Их должны были поймать минут через десять-пятнадцать, не больше. Притащить в сторожку, отбить почки, раскурочить камеру и стереть все снимки. Обычное дело, с нарушителями тут не церемонились. Они полезли через ограду, а потом на склон на свой страх и риск, понимая, что в случае чего, полиция не станет вмешиваться, да и откуда ей тут взяться. Изобьют и выбросят за ограду. Или сожгут в мартеновской печи. Дело о двух пропавших журналистах закроют через три месяца за отсутствием тел и состава преступления. Он крутил колесо дальше. Вот его красное от холода лицо — улыбается, крутит у виска, смеется, корчит рожицы — кадров много, флэшки у Гены безразмерные, он щелкает направо и налево, не останавливаясь. Да! — северо-восточный склон. Здесь, в отличие от южного склона — потише, совсем нет поселений, этих мусорных гетто, в которых круглогодично живут рабочие, разгребающие и сортирующие мусор. Большая часть этих людей забыла, когда мылась в последний раз — заросшие, в жутких лохмотьях, они выглядывали из своих лачуг с выражением отчаянной злобы, как загнанные звери, следящие за каждым твоим движением. И не дай бог сказать или сделать что-то лишнее. Гена бесстрашный фотограф. Безбашенный. Он на самом деле без тормозов. В этом деле если у тебя есть тормоза, тебе никогда не стать крутым фотокором. Когда-нибудь он получит «World Press Photo» — главную фотопремию в мире за социальный репортаж, — Андрей в этом не сомневался. Гена снимал этих бедолаг, рискуя получить нож в спину. Снимал пикирующих на них ворон и чаек, смердящие испарения из сердца свалки, вывернутые кишки цивилизации — снимал так ясно и резко, так близко, что сейчас, глядя на эти снимки, Андрей на миг забыл о своей беде, и вновь перенесся туда, в эпицентр зловонного кошмара. Диск перемотки крутился, калейдоскоп кадров на маленьком экране камеры стрекотал перед глазами и когда момент на зрительной коре совпал с воспоминаниями, тот самый момент, от которого он едва не лишился чувств, Андрей замер. СТОП. Это было здесь. Пока машина неслась, виляя в одичалом пространстве между свалкой и городом, Андрей докрутил до того самого места. И на следующем кадре — он не сомневался, там, за валуном, через мгновение — показались эти псы. И девочка. Его большой палец, замерший на черном диске перемотки снимков, побелел от напряжения. Сердце стучало как бешеное — как будто те злобные существа, Тифон и Ехидна, со вздыбленными загривками и горящими бешеными глазами мчались за машиной. Андрей нервно оглянулся. Дорога сразу позади машины проваливалась, исчезала, растворялась, но ему казалось, что тьма гонится за ними и только благодаря чуду еще не поглотила маленький автомобиль. Клик. Диск повернулся. Он щелкнул, сменив кадр. Заставив себя опустить глаза на экран, Андрей нахмурился. Тот же самый кадр, что и предыдущий. Точь-в-точь. Камень, горы мусора, северо-восточный склон, внизу бурелом голого кустарника и черный излом ручья, опоясывающего границы свалки и исчезающего в диких зарослях. Клик. Повтор. Клик. Снова тот же кадр. Сбой? Он крутанул колесо быстрее. Везде одно и тоже, ничего не менялось: один и тот же кадр, продублированный на сотнях других. Никакой хибары, собак, застенчивой девушки и ее матери — ничего и никого. Андрей перемотал полностью весь день, но не нашел и намека на их существование. Ферма, вспомнил он. Она работает на ферме «Солнечная», осеменителем коров и найти ее, судя по всему, будет не так трудно, учитывая, что огромное хозяйство московского бизнесмена Алика Мирного было единственным в этих краях. Я найду ее, подумал он, поглядывая на спящего Гену. Не может быть, чтобы он не снял ни одного кадра. Этого просто не может быть. Может быть спрятал флэшку? Но в глубине души он понимал, что никто ничего не прятал. Они въехали в городе. Андрей аккуратно положил фотоаппарат на заднее сиденье. Огни фонарей слегка разгоняли вечернюю мглу, и теперь он смотрел на знакомые улицы, не понимая, был ли телефонный звонок настоящим или же ему все приснилось… — Почти приехали, — сказал Макс. Он вывернул с центральной улицы, пронесся по площади Мира мимо администрации города, над которой развевался триколор и свернул на Никитскую — Андрей вспомнил, что новая городская больница теперь за мостом, справа, там еще совсем недавно был заросший бурьяном пустырь, где он с мальчишками в детстве играл в войну. Почти тотчас перед ними появилось само здание, подсвеченное тусклыми фонарями. Летящий снег таял на ходу, слякоть под колесами плескалась под днищем, автомобиль занесло на повороте, и сторож в кабинке у шлагбаума покачал головой. — В реанимацию, — крикнул Андрей, опустив стекло. Дед подумал секунду, потом открыл шлагбаум. Может быть, он узнал Андрея, а может быть ему просто было все равно, кого пускать — водянистые глаза старика смотрели совершенно равнодушно. В воздухе висел не слишком сильный, но явный, настойчивый запах сероводорода с примесью ядовитого сладкого концентрата. Ярко освещенный центральный вход в больницу пустовал. Крупные красные буквы над козырьком «Городская клиническая больница № 1» были частично залеплены рыхлым снегом. Андрей выскочил из машины, поскользнувшись, упал на одно колено в грязь. В груди бил колокол. Он поднялся и побежал ко входу. Теперь он сознавал, теперь поверил в случившееся — больница, реанимация находились в нескольких метрах и были пугающе реальны. И, хотя он бывал здесь и ранее по делам портала, никогда ощущения от этого места не были столь пугающе реальны. Он ворвался в пустынное фойе. Всего несколько человек в этот час сидели на сдвинутых креслах и тихо разговаривали. Когда он вбежал, они замолчали. У проходной стояла Оксана. Ее плечи вздрагивали, волосы разметались по спине, сумочка соскользнула с плеча и безвольно висела на руке, едва не касаясь пола. Рядом стоял мужчина в белом халате. Он что-то говорил, но, она, казалось, его не слышала. Она повернулась на звук ударившей двери и увидела его. Губы ее, обычно полные и чувственные, превратились в тонкие крепко сжатые полоски. Лицо перекосила судорога боли, к которому теперь примешался гнев, отчаяние и безысходность. Она вскрикнула, словно раненая тигрица. — Как? Как ты мог? Ты, ты убил нашу девочку, ты убил мою девочку… как? Ведь мы же… Доктор взял ее за рукав и посмотрел на Андрея. — Это ваш муж? Она ничего не ответила. — Чего ты молчишь? — вдруг закричала она, отчего сидящие люди вздрогнули. Врач стиснул ее руку. — Не надо тут кричать, не на… — Ты убил ее! Ты! Со своими проклятыми статьями! Это ты виноват! Ненавижу! Ненавижу тебя!!! — ее лицо потеряло всякую форму, слезы душили ее. Смешиваясь с тушью, они стекали по щекам, образуя черные трещины. Как в том зеркале… — подумал Андрей, ужасаясь. Ее лицо стянула зловещая маска и Андрею стало невыносимо страшно. Он остановился посередине фойе, под электронными часами, показывающими «18–42». Сердце пронзила игла и он понял — все, все что было, умерло навсегда. Прямо сейчас. — Успокойтесь. Ваша дочь жива, ей уже лучше. Но Оксана не слышала его. Андрей приблизился, взял ее за руку, но она с шипением вырвалась. — Не трогай меня! Убирайся к чертям проклятым! Не хочу тебя знать и видеть. Никогда! Доктор покачал головой. — Гражданка Лосева, ваш муж не виноват в том, что случилось. Такая реакция бывает, он не мог ее предусмотреть, в этом нет его вины. Успокойтесь. Давайте я вам дам успокоительные и вам станет легче. — Не вздумайте меня успокаивать. Я все знаю, все! Этот яд убил мою дочь, я же говорила, я знала! — и она снова разрыдалась. Андрей попытался ее обнять, но тщетно — она сбрасывала его руки, шипела, ругалась, царапалась. — Как же ты мог? Как? Объясни мне! Только она одна… господи… за что мне это все?! — и она завыла, полностью утратив над собой контроль. Доктор подошел к Андрею. — Мы знаем, что вы разрешили провести ребенку вакцинацию. Противопоказаний у нее не было, так что в этом нет вашей вины. У девочки случился анафилактический шок. Остановка дыхания. К счастью, опытный врач безотлагательно провел реанимационные мероприятия. Сейчас она на аппарате искусственной вентиляции легких, ее состояние стабильное. Глава 14 2012 год Ни одна газета, местный телеканал, радио — никто не упомянул о трагическом происшествии в детском саду «Аленушка», что находится в тупике Миклухо-Маклая за старой церковью. Это, однако, не помешало разлететься слухам со скоростью света — дряхлые старушки, кутаясь в серых платках, теперь крестились, глядя не на деревянный рассохшийся крест, а на угрюмый корпус детского сада. Настоятель храма, иерей Алексий, молодой и энергичный, с рыжей профессорской бородкой на вечернем богослужении следующего дня начал не с рассказа о творении мира богом и не о грехопадении прародителей, чему обычно посвящал первые пятнадцать минут проповеди. Паства колыхалась, в воздухе повис отчетливый запах страха. Был ли этот запах принесенным с северо-востока, либо же он существовал исключительно в воображении прихожан, кто его знает. Настоятель очень хорошо чувствовал сумятицу в душах людей, к тому же… близкое соседство со зданием, с детским садом, в котором случилась ужасная трагедия не давала покоя ему самому.