Оля, глянув на часы, потеряла терпение и встряла: – Да мириться он пришел! Иван Саныч, этот, который Яшка, Светке сказал… – Ну! – взвизгнула та. – …гадость, – продолжила Оля, опустив некую подробность. – Дурочка в слезы, нажаловалась этим двум, – она указала на Саньку и Витьку, – они пришли разбираться. Получилась драка. – Все? – строго спросил Иван Саныч. – Да, все. И вот еще что… Отпустите хотя бы Николая, нам еще полки в библиотеке доделывать. – Вы, чета Пожарских, идите, свободны, – разрешил сержант Остапчук и указал на Светку. – И эту вот с глаз долой, проку от нее ноль, один вред только. Во дворе Светка, которая все это время дулась и крепилась, разревелась белугой. – Прекрати немедленно. Что ты как маленькая! Детей перепугаешь – кто тебе потом хотя бы захудалого пупса доверит? – увещевал Колька, доставая платок и заставляя девчонку высморкаться. – Хорошо, – прогнусавила Светка, вздохнула, распрямила костлявые плечи и прямая, как палка, двинулась исполнять свой долг. За ней вереницей потянулись Сашка с Алешкой, чуть ли не принюхиваясь к ящичку у нее под мышкой, и Наташка, которая согласилась идти домой, но только не за ручку. Колька вернулся в библиотеку. Укреплять стеллажи и прочее закончил уже к приходу уборщицы тети Паши, которая, постучавшись в дверь библиотеки, прошамкала, что пора бы и честь знать. – А мы успели, – заверила Оля. – Уходим, – подтвердил Колька. В кино, правда, за всеми этими событиями было уже поздно идти, поэтому отправились бродить под сказочным, уже почти майским небом. Стемнело, но народу на улицах было немало, поэтому Колька, умело маневрируя, направлял их путь в более уединенные места – и в конце концов вышли на их с Ольгой секретное любимое место, потаенный берег озера. – Зажрут ведь, – заметила девушка не без опаски. Комарья было – хоть руками разводи. – Учел, – солидным тоном успокоил Николай, извлекая из кармана одеколон. – Окропись покамест, а я сейчас костерок разведу. И вот уже пляшет веселое пламя, и ребята, пристроившись так, чтобы и от дыма не перхать, и чтобы кровопийцы подлететь не смели, сидели в обнимку, глядя на нарождающиеся угли. – Ну а мне-то можно узнать, за что Яшку колотили? – мимоходом спросил Колька, целуя Олю в висок. Она вздохнула, неохотно пояснила: – Да просто дурак этот пообещал Светке пойти в кино, а сам перед тем натрескался винища из погреба. В кино тепло, прикорнул, и что уж этому греховоднику приснилось – кто знает, только он помянул какую-то постороннюю девицу и грабли потянул, куда не следует. – Сюда, что ли? – попытался уточнить Колька и тотчас получил по шее. – Да, это он не подумавши сделал. – Не то слово. У меня хлебушек остался, хочешь поджарим? – Спрашиваешь! 7 – Значит так, молодые люди, – начал Иван Саныч, когда в кабинете остались только они четверо. – Массовая драка в детском учебном заведении – это по-хорошему чепэ, требующее моего… ну, в том числе и моего серьезного вмешательства. Поэтому скажу прямо: если я тебя, товарищ Яков Канунников, еще раз около школы или Светки увижу – пеняй на себя. Тебе же, как не без удивления я выяснил, аж за восемнадцать, так? – Ну типа того, – буркнул Анчутка. – Вот и огребешь по-взрослому, – посулил сержант. – Вы же, товарищи малолетние урки, не вздумайте охоту на него устраивать. А то знаю я вас. Увлечетесь, и не только кулаки – ножики в ход пойдут, а это мне ни к чему. Да, промежду прочим! Ну-ка, что у нас в карманчиках? Идите сюда, не стесняйтесь. Санька, дернувши плечами, демонстративно поднял руки – мол, вам надо, вы и шмонайте. Маслов проделал то же самое, но чуть смутившись – во швах карманов у него предательски похрустывал табачок. – Все матери скажу, – пригрозил Остапчук, и Витька тотчас сник. Он боялся не матери, а того, что она начнет плакать, и это страшное оружие она пускала в ход по любому поводу. Анчутка же, отойдя в сторонку, делал вид, что все происходящее его не касается. Он как раз рассматривал групповой фотопортрет сорок второго года выпуска, как сержант позвал: – Поди-ка сюда. Тебя с нарочным, что ли, приглашать трэба? – А… чего я-то сразу? – Для порядку. Давай выворачивай карманы. Яшка сделал такое движение, будто собирался бежать, но Маслов решительно перекрыл путь к двери, а Санька потянул к нему радостно трясущиеся руки. – Ну-ну, – урезонил сержант, – давайте без самосудов и анархии. Ты чего стесняешься? – Ничего я не… – Тогда карманы показывай. Ты, дружок, дрался и на школьный двор завалился, где тебе делать нечего, а теперь стесняешься. Как-то подозрительно. Анчутка, вздохнув, шагнул к столу, начал опустошать карманы. Пачка «Казбека», спички, две зажученные в рукав карты – валеты треф и пик, – которые он позабыл сбросить в притоне, два куска сахару… – Все. – Врет, зараза, – с отвращением заявил Санька. – Под мышкой у него еще карман нашит. И топорщится. – Иуда, – негромко, в сторону и только для бывшего приятеля буркнул Яшка. – Давай лучше сам, – посоветовал Иван Саныч. – Если я тебя сам обыщу, нехорошо же выйдет. Не чужие мы с тобой люди, чай? Бывалый Яшка колебался недолго. Чтобы, гордо подбоченившись, заявлять, что не желает или, там, «где ордер на обыск», нужны безупречная биография, воспитание и навыки чистоплюйства. Анчутка же, вздохнув, с покорным видом выложил на стол пачку денег – и, как нарочно, выпало и Гринино колечко со стекляшками. Остапчук, на глаз прикинув сумму, присвистнул. – Товарищ Канунников, откуда дровишки? Тут же полторы, а то и две твоих зарплаты. И это вот, – он осторожно ухватил толстыми пальцами хрупкую вещицу, – с какого возу упало? – В карты выиграл, Иван Саныч, – пробормотал Яшка, отводя глаза. – Ну что вяжетесь-то? – Играл и выиграл. Потому и болеешь? – неискренне посочувствовал сержант. – Винишко, пивко, картишки… Доиграешься, товарищ. Доиграешься, я тебе точно говорю, пустой ты человек. Забирай и вали отсюда, чтобы глаза мои тебя не видали. – На работу, стало быть, настучите? – спросил Анчутка, которому в голову пришла идейка, по всем раскладам – блестящая. По всей видимости, опытный Остапчук что-то услышал в его голосе или разгадал замысел до того, как сам Яшка его додумал, но он с пренебрежением заметил: – Иди уж. И скажи спасибо, что я сегодня добрый. – Благодарствуйте, – пробормотал Анчутка и исчез за дверью. Санька, чуть не лязгая зубами, проводил его кровожадным взглядом. – Зря вы его отпустили, – вежливо заметил Маслов. – Он наверняка что-нибудь да украл. – Знаешь ли, Виктор, не тебе такие вещи говорить, – парировал сержант. – И вообще. Смотрю я на вас – и не понимаю. Странные вы люди, ведь вроде бы всегда к хорошему стремитесь, а все время на кривую-косую дорогу сползаете. Заступиться за девчонку хотели… цыц! Приходько с клацаньем захлопнул рот. – …а устроили массовый беспорядок и всеобщую потасовку. – Что же, молчать в тряпочку? – Хотя бы самому за собой смотреть. – Мы девчонок не обижаем. – А между прочим, в чем обида-то? – изображая равнодушный интерес, спросил сержант. – Выкладывайте уж запросто, без свидетелей. Защитники колебались. Наконец Санька угрюмо признал: – Да нам-то откуда знать, Иван Саныч? Приперлась за полночь сеструха, опухшая от рева, мордасы кулачками трет, аж икает: Яшка, мол, как так?! Я ее тормошу: что сказал, что сделал? А она, дура такая, молчит и икает… Он замолчал. Помолчал и сержант, потом, уразумев, что продолжения рассказа не будет, уточнил: – Так что, это все? – Все. – На этом вот основании морды бить? Ну вы эти, лыцари. Не разобравшись, в драку лезть, к тому же двое на одного.