Уже в шесть утра заявился Лавренев, свежевыбритый, источающий аромат одеколона, напоминающего советский одеколон «Гвоздика». Таким же пользовался отец Ермилова, и аромат вызвал у Олега ностальгию. Голос Лавренева заполнил комнату. Руденко торопливо добривался электробритвой, прислушиваясь к тому, что говорит Илья Николаевич: — Есть вариант обоюдно безболезненный. Переговорить с Богной можно по дороге на Алеко. — А что, это мысль. — Руденко выключил бритву и взял с обеденного стола свои наручные часы. — Во сколько там открывается? Ты же имеешь в виду кабинки, а не кресельную канатку? — Разумеется. Престарелую тетку я не стану заставлять карабкаться на эти летающие табуретки. В будний день на Витоша народ не ломится. Открывается кабинков лифт Симеоново — Алеко в половине девятого. Богна живет в одном из особняков Симеоново. Оттуда недалеко до канатки. — Нельзя ли объяснить внятно? — наморщил лоб Олег. — Или вы обмениваетесь парольными фразами? Лавренев терпеливо объяснил свой замысел. Он полночи размышлял, как обезопасить контрразведчика, который находится сейчас в его «епархии». Утром он отправил Богне СМС на телефон, с которого она звонила. Предложил ей прогуляться в горы. Подножие горы Витоша начинается сразу за кольцевой дорогой, там же, где из бывших деревенек сделали элитные районы коттеджей. — А если ее телефон контролируют? — Руденко излучал сомнение. Лавренев вздохнул: — Вот поэтому я подумал про кабинки. Шесть человек входит в одну. Выкупить для подстраховки все шесть билетов. — И что, никого не подсадят? — удивился Олег. — На билетах написан номер кабинки. Я прослежу от ее дома, одна ли она пойдет и предупрежу вас. Газета в руках и кепка на одном из двоих мужчин — это опознавательный знак для нее. Двадцать пять минут в пути до Алеко вам гарантированы. Обратно лучше вам и ей возвращаться порознь. — Как думаешь, в чем причина ее заинтересованности? — этот вопрос озвучил Руденко, хотя он волновал всех присутствующих. — Я уверен, ее звонок это ее личная инициатива. Первое, — Лавренев загнул палец, — она испугалась моего звонка и подозревает или знает наверняка, что ее телефон на прослушке. Второе, она позвонила с другого телефона. У нее есть номер, который, как она считает, не прослушивают. Значит, давно уже имела эту заготовку. Баба не промах. Третье, разговор с русским о старом знакомом, причем я ее адресовал к конкретному году, вызвал у нее определенные ассоциации. Значит, она помнит Петрова и хочет узнать о его судьбе. — Или ей недавно напомнили. Вот наш Олег утверждает, что это цэрэушники первые стартовали в поисках информации о Петрове. Почему бы им не ходить теми же тропинками, что и Олег? Все замолчали. Каждый из них думал о том, что будет, если встреча с Богной — это ловушка. И если нет угрозы с ее стороны, стоит ли за ней чья-то тень, о которой она может и не догадываться? Тенями выступали из тумана редкие туристы, собравшиеся этим утром съездить в горы. Алеко находится на высоте почти две тысячи метров. А сегодня на некоторых участках повис туман. Он окутал и невысокий домик с двускатной крышей и с надписью «Кабинков лифт», который белел в млечном тумане. Высокие почти черные ели, растущие справа от здания администрации, и раздевалки для горнолыжников туман укутывал местами, и казалось, что вершины и часть стволов парят в воздухе, словно отчлененные от стволов и корней. Руденко ежился от сырости и выглядел спокойным, но Олег видел, что Алексея беспокоит что-то. — Как бы не закрыли канатку из-за тумана, — высказал свои опасения Руденко. — Пока работают. — Он достал мобильный, поглядел на дисплей и снова спрятал телефон в карман. Лавренев все еще не звонил. Подходило время встречи с Богной. Но ни Богны, ни отмашки от Ильи Николаевича. И только туман завис над склоном. Олег пожалел, что не курит. Да и здесь, в предгорье, был очень свежий, пронзительный, вкусный воздух, его не хотелось портить табачным дымом. Руденко сворачивал в трубочку газету, постукивал себя по ладони, снова разворачивал, пытаясь отвлечься, читал обрывки фраз, видневшиеся на боку свернутой газеты. — Это она, — вдруг негромко сказал Алексей, глядя за спину Олега. — Не оборачивайся и не суетись. Если дед не позвонит сейчас же, а она подойдет, скажем, что обозналась. И сваливаем отсюда. Ермилов, непринужденно улыбаясь, неторопливо встал в пол-оборота к приближавшейся от автобусной остановки женщине. Мельком бросил взгляд в ее сторону. В бежевой удлиненной куртке с красным толстой вязки шарфом поверх воротника и в такой же вязаной шапочке она выглядела довольно молодо. Она не торопилась подходить, оглядывалась. — Ты уверен, что это она? Кажется, эта моложе. Руденко покачал головой, и тут же зазвонил мобильный в его кармане. — Да… Понял… Вижу, — говорил он односложно. — Она тоже. Богна заметила их и неторопливо стала приближаться. Руденко спрятал телефон в карман и движением головы показал ей, что надо идти к кассе. Она поняла. Ее худощавое лицо с яркими губами, накрашенными красной губной помадой, выглядело изнуренным, с тенями под глазами. Руденко за шесть билетов выложил сто двадцать левов, попросив в кассе дать все билеты в одну кабину. Проходя мимо Богны, он незаметно передал ей один из билетов. Ее советское прошлое и тесное общение с сотрудником военного атташата научили ее многому. Однако эта выучка могла у нее появиться и по другим причинам. И эти вероятные причины не нравились ни Руденко, ни Ермилову. Красные кабинки заезжали под навес, и пассажиры, предъявив билеты, рассаживались на довольно жесткие черные диванчики друг напротив друга. Убедившись, что Богна села во вторую кабинку, Руденко последовал за ней, предъявив один билет, остальные лежали у него в кармане. Через минуту в кабинку зашел и Ермилов. Подходили новые пассажиры, но, к удивлению сотрудника лифта, они предъявляли билеты уже в другую кабинку. Дверцу кабины закрыли. Но все трое продолжали молчать, не сговариваясь. Ермилов сосредоточенно уставился на надпись на стенке, сделанную маркером кем-то из местных. Он так и не смог ее прочесть, но глядел внимательно, избегая взгляда Богны, сидящей напротив мужчин. Кабинка дернулась, и началось движение в туман. — Богна, вы хотели поговорить, — начал Руденко, как они и уславливались с Олегом. Она достала сигареты и даже зажала одну губами, но тут же вынула ее, испачкав фильтр губной помадой. — Я не знаю, кто вы, мне надо понимать… — Мне кажется, вы лукавите, — мягко сказал Алексей. — Вы же догадываетесь, кто мы. Повисла пауза, раздавалось поскрипывание от продвижения кабинки по тросам. Туман прильнул к окнам, залепил их молочным киселем, чуть разбавленным какой-то светло-серой субстанцией. — И вас, и нас интересует один и тот же человек, — заговорил вновь Руденко. — Вас интересует его нынешнее положение, а нас только его прошлое. Богна чуть вздрогнула. — Вас уже спрашивали об этом? — с пониманием спросил он. — Вы чего-то боитесь? — Я давно уже ничего не боюсь. Ее темно-коричневые глаза выглядели не то грустными, не то усталыми. И только они выдавали ее истинный возраст. Что-то во внешности Богны было магнетическим. Ее слишком бледная для здешних мест кожа, эти гипнотизирующие глаза, приятный, слегка низковатый тембр голоса, ее болгарский язык, чуть смешной для русского уха и в то же время завораживающий. Ермилов, разглядывая женщину исподтишка, не испытал удивления, почему Петров попался к ней на удочку. — Это он вас послал ко мне? — с надеждой спросила она. Ермилов переглянулся с Руденко. Им в голову не приходило, что она может просто-напросто не знать, что Александр Петров был осужден в СССР за предательство. Знала ли она, что он уехал в Штаты? — Не совсем. Александр сейчас в Америке. — Те люди… которые ко мне приезжали неделю назад, я так и подумала, что они американцы. Они сказали, что мне стоит рассказать в подробностях, с кем встречался Александр в моем присутствии. Это связано с русскими, дескать, от них, то есть от вас, исходит угроза для Саши. — Вы поверили им? — усмехнулся Руденко. — А если я вам скажу, что Александр сейчас сидит в американской тюрьме? И вот это реальная угроза для него. — За что он сидит? — она смяла сигарету и бросила ее на пол кабинки. — Вот это правильный вопрос. И мы бы хотели знать. И помочь, — слукавил Руденко. — И нас волнует тот же вопрос, что и американцев. Я чувствую по вашей ироничной интонации, что с ними вы не стали откровенничать. — Именно поэтому за мной ходят, приглядывают, подглядывают и подслушивают. Их взбесило, что я отказалась с ними разговаривать и даже на порог не пустила. — Как вы сейчас ушли от их людей? — спросил Олег по-русски. Он не все понимал из их разговора, но общий смысл схватывал вполне. Она повернулась к нему с интересом. — Это уж мое дело, — она перешла на русский с сильным акцентом. — Давно я не говорила по-русски. Так вас волнует тот же вопрос? Зачем? Чем это может помочь Александру? Я не знала, что он в Америке. В ее голосе прозвучала обида. Ведь мог он с ней связаться, мог. Из СССР сложно, а уж теперь, из Штатов… — Так вы поможете? У нас не так много времени, еще минут пятнадцать-двадцать. Обратно с Алеко мы поедем порознь. Это для вашей же безопасности. — Да-да, я понимаю. Вы знаете, меня несколько напрягло, что вы именно здесь назначили нашу встречу. — Она достала из кармана красные кожаные перчатки и натянула на руки. В железной кабинке, окутанной сырым туманом, становилось прохладно. — Мы с Сашей тоже часто поднимались в горы. Тут множество троп. И на горе мы отрывались от соглядатаев. Особенно летом легко затеряться в лесу. Нам нравилось ходить и по каменным речкам. Тут есть такие — русло состоит из обкатанных, почти круглых камней, — ее очевидно тревожили эти ностальгические воспоминания. Она сжимала одну руку другой, поскрипывая кожаными перчатками. — Ну а встречи… При вас он с кем-то общался? — настаивал Руденко по инерции по-болгарски. — Мы старались уединиться и ни с кем не общаться. Сидели в кафешках в горах. Тут было градусов на пятнадцать, а то и двадцать прохладнее чем в душной Софии. Здесь можно было дышать. Ермилов подумал, что она чересчур увлекается лирическими отступлениями. Знает ли она что-то, помнит ли? Богна замялась. — Англичанин… Меня тогда смутила эта история. Но это было позже… Мы познакомились с Сашей в вашем посольстве, где было много дипломатов из разных стран. Я не помню, были ли там англичане… Я пришла по приглашению вашего советника по культуре. Довольно популярны были такие мероприятия в советском посольстве. Ваши любили вкусно угостить, приезжали артисты из Союза, и мы довольно охотно ходили. Я тогда была уже замужем. «Так он еще и с замужней путался, — подумал Ермилов о Петрове. — Кажется, Богна им всерьез увлеклась. И она, наверное, единственная, кто по-настоящему привязался к нему. Был ли у него в жизни такой же верный человек, как она? Вряд ли. С остальными у него отношения сводились к шкурному принципу: ты — мне, я — тебе». Олег успел для себя понять сущность неглупого, ловкого и довольно обаятельного Петрова. — Так что англичанин? Александр с ним общался при вас? — Руденко ни на минуту не забывал, с кем разговаривает, и не называл старлея по фамилии, понимая, что это будет неприятно Богне и может вызвать подозрения. — Нет. Они разговаривали в стороне от меня. — А как он объяснил? Вы где в это время находились? — не мог понять Олег. — Всех деталей я уже не помню, — она отвернулась к окну и провела перчаткой по запотевшему стеклу. — Больше двадцати лет прошло… Александр приезжал к ней почти каждые выходные. Шутил, что на личную жизнь у него только воскресенье, остальные дни недели он влачит жалкое существование без нее. Он избегал ее друзей и вообще шумных компаний. Она понимала почему. Ей он говорил, что очень засекреченный и очень важный человек. Богна догадывалась, что он пускает ей пыль в глаза, но ее все устраивало. Она рассталась с мужем, не скрывая своей увлеченности русским. И только одного боялась — того дня и часа, когда подойдет конец его командировки в Софии. Для себя она уже начала подумывать о том, чтобы уехать вместе с ним в Советский Союз. Дед, на чьей даче у подножия горы Витоша она проводила то лето и осень, уже не раз заводил с ней душеспасительные беседы. Мрачный, высокий с густой седой шевелюрой, он сверлил ее взглядом черных глаз и остерегал не совершать необдуманных поступков. Он как чувствовал, что она готовится уехать. И предупреждал, что, если она сделает это, неприятности начнутся у всей семьи. Он разведал о Саше довольно много. Знал и его звание, и должность (задействовал своего зятя из Комитета Болгарии). По наущению деда за Богной и Александром следили, и все фотографии их гулянок с докладами наружного наблюдения попадали к нему на стол. И все-таки, оказывая давление на внучку, дед оставлял ее на даче одну. Жизнь прожил, понимал, что, пока она не перебесится, не убедится сама, что Петров — пустышка, хоть и смазливенькая, ситуация не изменится. Но когда осознал, что любовный дурман не выветривается, дед сам организовал сквозняк, которым и вымело Петрова обратно в Союз. Александр приезжал на дачу в пятницу вечером. Она слышала, как, скрипнув калиткой, он проходил по гравиевой дорожке, и выскакивала его встречать.