Через день настойчивый Майкл позвонил снова, но теперь уже ответил сам Ермилов. — Куда ты пропал, Сергей? — с большим подозрением спросил Моран. — Вчера не мог до тебя дозвониться. Потом ответила какая-то невежливая и невразумительная женщина. Жена приехала, что ли? — Если бы! Спасибо, конечно, за «комплименты» моей супруге. Насчет невразумительности — это в точку, — Ермилов стал снижать градус напряжения Морана шутливым тоном. — Забыл «трубу» у одной дамочки, адрес ее забыл напрочь. Мои звонки она сбрасывает. Загнала небось мобильник за энное количество баксов. Я его заблокировал, взял новую симку с тем же номером. Вот опять на расходы налетел. Новый телефон купил. Морану пришлось удовлетвориться таким объяснением. Ему не предоставили выбора. «Жучок» из мобильного не извлекали, и заподозрить во лжи Гаврилова американец вряд ли мог обоснованно. Уже на следующий день они снова устроили посиделки за счет Майкла в очередном ресторане. Теперь уже Олег не выпускал из виду свой телефон. Но и Моран вел себя иначе, заказал в этот раз вино, а не водку. Зарезервировал столик и выбрал место в подвальном этаже двухэтажного ресторана в полутемном закутке, освещенном желтым, почти свечным светом настенных бра. Оглядевшись с подозрением, Олег рассмеялся: — Такое впечатление, что ты собираешься делать мне предложение. — В общем, ты недалек от истины. — Майкл выглядел сосредоточенным. Он нацепил очки на нос, их фотохромные линзы поблескивали голубоватыми бесовскими огоньками. — Да? Я имел в виду предложение руки и сердца. Интимная обстановочка. Вино… — Хватит хохмить, — улыбнулся натянуто Моран. — Ты же все время страдаешь от нехватки денег. Мне бы на твоем месте было не до шуточек. Семью кормить надо. — Ну я-то не работаю в «Нью-Йорк Таймс». Иначе бы не заморачивался. — Вот ты сказал об этом в шутку, а ведь это вполне возможно, чтобы ты оказался корреспондентом этой газеты. Ты хорошо знаешь английский, пишешь бойко, схватываешь самую суть. Олег поерзал на стуле, догадываясь, что наконец Моран на цыпочках начал подкрадываться к главной теме — «Петров». — Не знал, что ты читаешь «Красную звезду», — пробурчал он. — Отчего же? Познакомился с тобой, заинтересовался и нашел твою недавнюю статью. Что тут такого? Но любопытно другое… — Он вздохнул, отпил вина, поглядел в бокал на просвет и все же произнес давно ожидаемое Ермиловым: — Я тоже интересовался темой предательства в целом и конкретно этим типом — Петровым. Он ведь сидит в Штатах в тюрьме. — Да ну! Я не знал. Можно будет сделать продолжение моей статьи. За что сидит? Еще кого-то предал? — Ермилов поймал на себе пристальный взгляд Морана и добавил: — Фиг с ним вообще! Ты что-то там говорил про заработок? Американец молчал и принялся аккуратно нарезать котлету Пожарского маленькими кусочками. Гурманствовал он недолго, Олег постучал костяшками пальцев по столу: — Алле, Майкл! Так что насчет денег? Ты что всерьез по поводу работы в Штатах? Кому я там сдался? Таких, как я, журналистов полно, но не всем такое лестное предложение. Чего я там смогу про Америку писать? — Зачем про Америку? Ты можешь писать о России, — вкрадчиво сказал Моран. — В каком ключе? Плотников настаивал, когда прорабатывали линию поведения Ермилова, что Гаврилов будет жаден, аморален, но не глуп. Именно такой типаж обычно привлекает ЦРУ. — А для тебя это принципиально? Или для тебя важнее «dead presidents»[18]? — Меня сильнее всего интересуют Бенджамин Франклин и его близнецы, и чем их больше, тем лучше, — подразумевая стодолларовые купюры с изображением американского президента Франклина, намекнул Олег. Моран понял, потянулся через стол и хлопнул его по плечу, засмеявшись. — Так вот, для начала, чтобы мне тебя представить руководству газеты как солидного представителя журналистского цеха, необходимо показать товар лицом. То есть твою статью про Петрова перевести, а еще лучше написать новую, расширенную, ориентированную на нашего читателя. — Это все, конечно, хорошо и соблазнительно. Однако возникает ряд вопросов, — Олег облокотился о стол и чуть наклонился вперед: — Ну например, как мне быть, если я военнослужащий Министерства обороны, — он поднял палец, — действующий, и моя статья окажется в Штатах? Я имею в виду еще ненаписанную статью. Прежнюю, конечно, могли перевести на английский и без моего согласия, в этом проблемы нет. Я во все это ввяжусь, а меня твой шеф не возьмет в итоге на работу. — Тебе нужны гарантии? — с пониманием поглядел на него Моран, оторвавшись от котлеты. — И кроме того, устраиваться на новом месте непросто, а у меня семья… Да уж если и решаться на такой шаг, то и с гражданством вопрос придется как-то улаживать. — Думаю, это вполне решаемый вопрос, но не ближайшего будущего. Ведь если тебе, скажем, работать под псевдонимом, то ты можешь оставаться и в России, получая хорошие гонорары, подсвечивая нам те или иные темы. — Ты хотел сказать, освещая их в статьях? — Ну да. Можно и так, — ничуть не смутился Моран. — Ты ведь спец и в военной проблематике, и наверняка у тебя есть завязки со спецслужбами. Это я к вопросу о Петрове. Мы можем вместе с тобой сделать шикарный материал о нем. Я со своей стороны попробовал бы организовать с ним встречу в Сиэтле, в тюрьме, где он сидит за кражу. Да-да, не удивляйся, он совершил кражу, причем мелкую. А ты поискал бы здесь информацию, которая раньше не появлялась в прессе. — Ты о чем? Он был осужден у нас, отсидел, уехал в Штаты. Он никак не волнует наши спецслужбы, как я думаю. Мелкий предатель, ему особо и выдавать-то было нечего. Знал кое-каких сотрудников ГРУ и КГБ. Работал в НИИ Минобороны. Или он сейчас на самом деле сидит не за кражу? — Олег изобразил озарение, посетившее его, глубокомысленно взял себя за подбородок и уставился отсутствующим взглядом на остатки котлеты на тарелке Майкла. — Кто знает, — развел руками американец. — Это мы с тобой и могли бы выяснить, совместно поработав над статьей. Провести, так сказать, журналистское расследование. Моран, очевидно, соскакивал с темы вербовки. А Олега такой расклад не устраивал, и он пытался понять, почему американец все еще не делал даже попыток. До сих пор Майкл с ним общался в рамках закона, не требовал ничего сверхординарного. Разве что намекнул, что Олегу придется писать статьи для американской газеты, отражающие не объективное положение дел в России, а такое, чтобы понравилось и было понятно американцам. Стряпать статейки за деньги вроде непредосудительно. Так, потихоньку клеветать на свою страну, отстраняться от нее, абстрагироваться, а потом проникаться тем, что пишешь, исподволь, незаметно превращаться в того же Петрова, может, в чуть облегченном варианте, не подпадающем под статьи уголовного кодекса. Олег понимал, что, по большому счету, Морану пока нечем припереть майора Гаврилова к стенке. В советское время сработала бы стандартная схема американцев — пьянка и бабы, ну и связь с американским гражданином. За это можно было вылететь с работы с волчьим билетом и из партии. После такого на собственной жизни и финансовом благополучии ставили жирный крест. Теперь же Олег и пил с американцем, и изобразил перед Мораном общение с дамой легкого поведения, что американцы, несомненно, зафиксировали хотя бы на аудионоситель, прослушивая телефон военного спецкора. Но максимум что за это мог схлопотать Олег — выговор от главного редактора газеты, а в самом крайнем случае понизили бы в звании и отправили бы подальше от Москвы, обратно в дивизионку. «Он, наверное, не считает меня ценным фруктом, — размышлял Олег. — Решил использовать только узконаправленно, чтобы я раздобыл хоть крохи информации по Петрову. Поматросит и бросит. Кинет несколько долларов, чтобы я утешился. В чем-то мы с Плотниковым просчитались. Это очевидно. Схватившись за меня в Доме приемов МИД, Майкл думал, что сгреб за хвост жар-птицу, а на поверку оказался общипанный петух, провинциальный майор, живущий в общаге, бедный, голодный, охочий до выпивки и денег, но по сути — ноль. Мне необходимо ценное наполнение. К примеру, дружба с высокопоставленным фээсбэшником, который по пьяной лавочке раскрывает мне секреты, преступая закон». Ермилов предполагал, что Майкл все же не теряет надежды использовать журналиста более продуктивно, чем только информатором по делу Петрова. Для этого он хочет напечатать статью Гаврилова в Нью-Йорке. Да, под псевдонимом. А через несколько дней произойдет «утечка» в прессе, когда раскроют реального автора статьи, приведут доказательства — укажут интернет-адрес, с которого русский военный журналист направил статью в Америку. Тем более Гаврилову не удастся отпереться, поскольку всем известно, что он в самом деле уже писал о Петрове. Проведут стилистическую экспертизу. Но этот путь довольно долгий. Олег чувствовал биение времени буквально физически. Он и сам хотел взвинтить темп, чтобы Майкл и стоящие за ним профи начали ошибаться, чтобы их охватил азарт. Ермилов не планировал затевать долгую игру. Если он начнет намекать Морану, что жаждет продавать не только свои журналистские способности, но и секреты, которыми обладает, это наверняка вызовет подозрение и отторжение. Надо переложить флаг инициативы в руки американца, да так, чтобы он не заподозрил подлог и свято верил, что проявил инициативу сам. «А какими секретами может обладать военкор?» — задался вопросом Олег и решил, что речь, как всегда, может идти только о русской безалаберности, открытости и гостеприимстве. Военкор имеет доступ к объектам Минобороны хотя бы в силу того, что носит погоны, представляет то же ведомство, и в редакции есть специально обученный человек, который вымарывает все секретное, даже если это случайно проскользнет в статье легкомысленного журналиста. Но это не исключает, что свои знания военкор Гаврилов не способен продать на сторону. Даже если ему в служебной командировке местные бдительные офицеры будут показывать только то, что можно, вечером, участвуя в гостеприимном застолье, он сможет узнать все остальное в непринужденной беседе. Ну или почти все. «Нет, Майкл не должен недооценивать степень моей осведомленности, — пришел к выводу Олег, поглядывая на откинувшегося на спинку кресла американца, держащего в руке бокал с вином. — И мои почти безграничные возможности на той должности, которую я сейчас занимаю. Однако необходимо, чтобы ситуация выкристаллизовалась в нечто очень конкретное, в то, что будет существенным для суда». — А что тебя так взволновало в этом Петрове? Он предатель средней руки, если можно так выразиться. Сдал он кое-кого. Признал свою вину, каялся, отсидел, эмигрировал. — Как ты считаешь, почему он сидит сейчас в Штатах? — вкрадчиво спросил Майкл, поставив бокал на стол. — Ты веришь в то, что он сел за банальную кражу? — Не знаю, — пожал плечами Олег. — Почему бы и нет? — Это было бы слишком просто. Кто хоть как-то интересовался работой спецслужб, знает, что своих агентов всегда отмажут. — Вроде как почетные пенсионеры-шпионы? — догадливо покивал Олег. — Ну неписаные правила такие у них, что ли, — согласился Майкл. «Он держит меня за болвана, — весело подумал Ермилов. — Это мне на руку. Нам не впервой валять ваньку». Моран подвел к тому, что его соотечественники из спецслужб в чем-то подозревают Петрова. — Меня раздирает любопытство, в чем конкретно, и вообще, виноват ли бывший старлей? — Он наблюдал, как Ермилов складывает салфетку, как оригами. — А тебе не интересно? Ты ведь анализировал в своей статье его поведение, когда он действовал уже будучи завербованным ЦРУ. Не хочешь докопаться до истины? — Каким образом? Ты считаешь, что ключ к разгадке таится в архиве ФСБ? А не у самих цэрэушников? Может, не поделил Петров чего с бывшими хозяевами? Американец отвел глаза и сделал знак официанту, маячившему около массивного буфета, уставленного декоративными сосудами разной формы из цветного стекла. Ермилов понял, что Моран не собирается отвечать. Ему явно не понравилось, к чему клонит Гаврилов. Майкл попросил счет и еще минеральной воды. — Нет, Сергей, дружище. Очевидно, что его заподозрили в крысятничестве. Он мог сливать ту же информацию другой спецслужбе. That’s where the shoe pinches[19]. За это его могли посадить. Ермилов обескураженно молчал, переваривая услышанное. «Что же? Он действует в открытую, думая, что я лопух, либо все наши построения о его причастности к ЦРУ летят в тартарары?» — Если у них есть доказательства, они ведь могли его просто-напросто убрать. Из соображений мести. — Раз он еще жив, у ЦРУ в наличии только подозрения, — вздохнул Моран. — К тому же Петров то ли на почве ареста, то ли еще по каким причинам слегка повредился рассудком. На языке Ермилова вертелась ехидная, но непроизнесенная сентенция о том, что цэрэушники подбирают отбросы для своих шпионских целей, а потом пожинают гнилые плоды того, что посеяли. Одноразовые шпионы недлительного срока годности — таких в их распоряжении большинство. Они продолжают вести разгульный образ жизни и после вербовки, особенно когда им в руки приплывают шальные деньги. Они обречены на провал. А после эмиграции на Запад они спиваются, сходят с ума и чаще всего в нищете. Их выжимают как лимон и выбрасывают. Иногда используют для пропаганды, как Резуна, «творившего» под псевдонимом Суворов. «Нет-нет, чутье меня не обманывает. Моран — разведчик. Он решил отделаться малой кровью. Сказать полуправду, чтобы заинтриговать дурачка и выпивоху военкора и чтобы он за долю малую принес на блюдечке информацию о Петрове. Но мне надо повышать ставки». — Дался тебе этот Петров! Я уже по нему отписался, неохота копошиться в его прошлом. Он мелкая сошка. Написать бы про кого покрупнее. — Ты не понимаешь, — с досадой, но сдержанно сказал Майкл. — Мы можем получить такой эксклюзив! Раскрутить это дело, раскопать жареные факты. — Как ты их заполучишь? — Я читал твою статью очень внимательно. И поскольку интересовался Петровым давно, меня удивило, что у тебя там есть моменты, которые нигде не фигурировали до этого. Мне бы хотелось понимать, в чем художественный вымысел, а в чем правда. — Там все правда! — В таком случае возникает справедливый вопрос… — Моран вложил кредитную карту в кожаную папку с чеком и отдал официанту, дождался, когда тот уйдет, и продолжил: — Что у тебя за источник? — Как говорил классик, «есть женщины в русских селеньях». Ермилов потом так и не смог объяснить Плотникову, почему вспомнил именно стихотворение Некрасова. Но таким образом он нащупал линию поведения, которую начал педалировать и в дальнейшие встречи с Мораном, — любовница из ФСБ. Самый правдоподобный вариант для цэрэушников. Дружба с сотрудником ФСБ маловероятно откроет доступ к информации, даже по пьяной лавочке. Родственные связи с сотрудниками тоже. Денег, чтобы платить за информацию, у майора не водится. А вот связь с женщиной… Сколько погорело на таких связях! Тем более его вымышленная любовница не сливала что-то сверхсекретное, мелкие детали из биографии предателя. А с учетом того, что в статье майора Гаврилова дана правильная негативная оценка действиям Петрова, так она и вовсе может считать, что действует в интересах государства. Да и любовник ее никогда не сдаст. Гаврилов влюблен по уши, да и делает карьеру, получая эксклюзив из самого закрытого ведомства страны. Все это построение почти нереально, как уже успел понять Ермилов, работая в ФСБ, однако цэрэушники судят исходя из своих представлений о том, что хорошо, а что нет. И Моран воспринял историю про любовницу всерьез. С этого момента он стал искать подходы к женщине — офицеру ФСБ через Гаврилова. Вот ее-то он и жаждал завербовать. И прижать ее уже есть чем — связь с Олегом (а девушка из Центрального архива замужем) и его статья, приоткрывшая завесу над судьбой Петрова. В лучше случае ее только уволят. Изменилось и отношение к Гаврилову. Моран подкинул ему авансом деньжат за будущую статью, расширенную, с возможным интервью Петрова. Он ловил каждую фразу, даже полслова упоминаний о Наталье Карпушкиной — майоре ФСБ.