– Земля стекловатой. Моментально появилась картинка: Гаранина на снегу, и Гена ловко сворачивает ей шею. Даже показалось, что слышится негромкий хруст, Денис передернулся и обернулся. Никого, это из кухни, будто что-то упало на пол. – Ты не прав, – сказал Тарновский. – Ты тоже. – Я выполнил свою часть, – снова сказал бандит, – твоя очередь. – Можешь не волноваться. – Денис вернулся в кухню, прикрыл дверь. В тепле моментально разболелась голова, висок ныл, снова накатила тошнота. – Конкретнее, – дожимал Тарновский, – подробности, как ты говоришь. – Сжег, – сказал Денис и прикрыл глаза. Даже говорить стало трудно, язык не слушался, в голову точно ваты напихали. – И копии оставил, – проговорил Тарновский. – Ты же понимаешь, что в случае чего я сразу пойму, откуда ноги растут. – Успокойся, – Денис едва сдерживал злость, – не надо держать людей за дураков. Я тоже, кстати, пойму, если что. Будь здоров, бандит, Рите привет. Отбился, выключил телефон, уставился в стенку перед собой. В душе черти колесом ходили, голова гудела. От злости аж руки тряслись, Денис потянулся за листками на подоконнике, выронил и ругался от души, пока не собрал их под столом. «Ведомость» посещений, мутное старое фото, явно переснятое с бумажного, с тремя веселыми парнями на нем. Фоном комната со шкафом-«стенкой», за стеклом виднеется хрусталь, рядом с дверкой край пестрого ковра. Двое в спортивных костюмах сидят за низким столиком с бутылками и закусками, выложенными в тот же хрусталь, скалятся радостно, один на голову выше другого, рожа длинная, зверски-радостная. Второй, широкомордый, рядом, упирает себе в коленку деревянный приклад «калаша» и тоже скалится. И третий между ними, Грачев собственной персоной, красавец-брюнет в свитере с узорами из треугольников и ромбов, смотрит серьезно, обнимая при этом парочку за плечи. Даже на размытом фото видно, что Костя почти не изменился с тех лет. Располнел, да, озверел, улыбается редко, но рожа и взгляд почти один в один, не ошибиться, не перепутать. Внизу приписка: октябрь 1993 год, и большие буквы: Р – Демоняра, от нее стрелка к длинному, А – Мстя, стрелка к «калашу», над головой молодого Кости еле заметное «Гр», Савонаролла. И третий лист, до половины исписанный аккуратным гаранинским почерком, что-то вроде докладной записки. Кратко, сухо, с датами и фамилиями изложены и неудачная попытка северских отжать предприятие у Садовского, и похищение и убийство его жены, с указанием даже следователя, что вел тогда дело. В скобочках имелся и адрес этого следователя, ныне небольшого начальничка в структуре СБ огроменного ресурсного холдинга. Потом вскользь о похищении дочери Садовского, о переходе фирмы в другие руки, и дата смерти бизнесмена: декабрь 1995 года, почти четверть века назад. Насчет Демоняры история умалчивала, а вот Мстя, по сведениям Гараниной, здравствовал и поныне, держал в городе три ювелирных магазина и, похоже, не бедствовал. Ну и Костя, само собой, жив, здоров и тоже в полном порядке. Денис перебрал бумаги еще раз, отложил, сел на диван. Голова уже не болела, немного ныл затылок, но слегка, точно перед дождем. И мысли улеглись, злость притихла, как и боль, выводы точно кто на блюдечке преподнес: у той истории есть три свидетеля, все живы-здоровы, и если старое дело оживет, то Косте придется продать бизнес, чтобы откупиться. Денис посидел так еще немного, прошелся от окна до лестницы по коридору, постоял на площадке, оделся и двинул в город. Пока сначала ехал в маршрутке от своего поворота, а потом тащился пешком через заваленный снегом центр, все вспоминал девяносто пятый год. Себя вспоминал, что до выпускных оставалось немного, что уже вовсю думал, куда поступать, перебирал варианты, и по примеру отца решил-таки идти в общевойсковое училище. Получается, ему пятнадцать лет было, а Садовской десять, поэтому по школе он ее и не помнит, как и она его вряд ли. А еще в тот самый год выпускной класс их школы всем составом поехал в Москву в Большой театр, а на обратном пути их автобус загорелся. Почему – непонятно, говорили разное, вплоть до горящего окурка в канистре с бензином, что водитель таскал с собой на всякий случай и решил заправиться по дороге. Суть в том, что заживо сгорели больше двадцати парней и девушек, спасся только один, причем чудом, непонятно как выбрался из огня, потеряв там сестру. Сошел с ума, говорили позже, и руки на себя наложил лет через пять или шесть после, а тогда обгоревшие трупы из автобусного остова вытаскивали алкаши из местного вытрезвителя, так некому больше, и служб специальных на этот случай не было, да и страны самой, можно сказать, не осталось, а так, княжества местечковые. Вот о той истории год или больше разговоры ходили, слухами обросли, само собой, и трагедия до сих пор помнится. А о Садовских не говорили, а ведь дело было в тот же год, тоже весной, еще снег лежал, а эти сгорели в мае, в конце, в белую ночь, как свечки. То ли по времени две трагедии совпали, то ли много творилось таких историй, но своих погибших детей город помнил, а от коммерсантов точно открещивался: такого добра полно было и в те мутные времена, а сейчас и вовсе плюнуть некуда. Денис прошел мимо розового домика и через парковку и кусты пробрался к первому подъезду, оглядел фасад девятиэтажки. Из трех нужных окон светилось одно, показалось, что это кухня. От новости, что Садовская дома, даже боль в виске малость поутихла, Денис смотрел на теплый желтый квадрат, понимая, что ничего не докажет, даже точно зная, кто заварил эту кашу. Да и не за этим шел, не доказывать и предъявлять, а для себя самого выяснить все раз и навсегда, ну и уточнить кое-что. Думал-думал, как попасть внутрь, и ничего лучшего не надумал, чем вырубить автомат в щитке на лестничной площадке. Повезло, что все оказались с подписанными номерами квартир, кроме трех в центре, Денис перещелкнул рычажки вниз и отошел в сторону. Ждать пришлось от силы полминуты, Садовская выглянула на площадку, шагнула через порог, заметила Дениса. Узнала, сразу узнала, стало понятно по ее взгляду и испуганному лицу, шарахнулась назад. Денис шагнул следом, вломился в темную квартиру, оттолкнул девушку и захлопнул дверь. В темноте выставил руки перед собой, пошарил по сторонам: препятствий вроде нет, остановился так, спиной к входной двери. И только рот открыл, как справа раздался сухой щелчок, в темноте зажглась и погасла синяя дуга, запахло озоном. – Не советую, – донеслось из комнаты. Глаза уже немного привыкли к полумраку, Денис видел темный силуэт на фоне то ли зеркала, то ли стеклянных дверок мебели. По потолку и стенам пробежал белый луч, скользнул на подоконник и скрылся, раздался шум двигателя – вдоль дома проехала машина. Садовская стояла в дверном проеме, шокер то и дело оживал у нее в руках, подсвечивая мрак неживым синим светом. И хорошо, что темно: не видно разбитого лица, да и свет не режет глаза. Но Денис на всякий случай улыбнулся: – Вы ко всему готовы, ко всяким неожиданностям… – С волками жить – по волчьи выть, – перебила Садовская и вытянула шокер перед собой. Она если и испугалась, то уже пришла в себя, голос ровный и злой, держится тоже спокойно, точно ждала чего-то подобного. Денис сделал было шаг вперед, но пришлось вернуться к двери. – Поговорим так, чтобы вам было спокойнее. – Спокойнее мне будет, когда вы уйдете, – парировала девушка. Денис уже неплохо видел в темноте, понемногу осмотрелся. Мебель, кажется, старая, еще советская, добротная, сделана на века. Коридор довольно большой, справа и слева комнаты, дальше еще двери, кухня и санузел. А совсем рядом справа зеркало таинственно поблескивает в темноте, слева вешалка в полстены и огромный полированный шкаф. Голова закружилась, Денис прислонился к двери, Садовская подалась вперед. – Вы тут с родителями жили? С матерью и отцом? – Проваливайте, – раздалось в ответ, мигнула и погасла синяя дуга. – Вы были у Тарновского две недели назад, заплатили за консультацию, деньги передали Гараниной, она назначила место и время, – на одном дыхании выпалил Денис. – Вы говорили о долгах из вашего прошлого. – Вам что надо? – помедлив, отозвалась Садовская. Голос не испуганный, скорее, озадаченный, страха нет и в помине. – Есть вопросы, просто отвечайте, – Денис старался говорить быстро и напористо, не давая ей опомниться, – это не займет много времени. – Погодите, – Садовская шагнула вперед, не забывая держать шокер перед собой, – а я вас видела раньше. Это не вы недавно приставали ко мне на улице со своими вопросами? С вами был еще один, мелкий такой, наглый. Зря я тогда полицию не вызвала. Крыть было нечем, Денис помалкивал в своем углу. Садовская фыркнула насмешливо и откинула волосы назад, снова темноту прорезала синяя вспышка. Ведь три дня всего прошло с того позора на парковке, а вся жизнь с ног на голову, вернее, наоборот. И сейчас ни за что бы деньги Косте не отдал, вот ни за что на свете. – А, так вы на Грачева работаете? – протянула Садовская, повернула голову вбок, потом задрала к потолку. – Передайте, что желаю ему подохнуть. Хочу плюнуть на его могилу, просто мечтаю. Прозвучало уверенно и зло, точно вскрылась старая рана или давно сломанная кость напомнила о себе. Но испуга и слез по-прежнему нет и в помине. – Вам было одиннадцать лет? – Девять, я закончила третий класс. – Ваша мать умерла в том же году? Понимал, что режет по живому, сам себя ненавидел в эти мгновения. Садовская застыла в дверях и по-прежнему смотрела на скользившие по потолку тени. – Да, после Нового года. Ее нашли со сломанной шеей, нам сказали, что несчастный случай, она неудачно упала. Ага, как же, упала. Видели такие падения, как раз сегодня утром очень похоже было в лесу. Упала, значит. – Не понимаю, почему должна отвечать на ваши вопросы. Наверное, пора вызвать полицию. Садовская ловко выхватила откуда-то из темноты сумку на длинной цепочке и принялась шарить в карманах, не забывая держать шокер перед собой. Нашла мобильник, отбросила сумку куда-то вбок, экран смартфона загорелся голубым, послышался писк от прикосновений. – Ваш отец был коммерсантом, он отказался платить повышенную дань бандитам. Те сначала похитили и убили вашу мать, потом выкрали вас и шантажировали вашего отца. Он заплатил им, остался нищим и вскоре умер. – Денис перевел дыхание и отклеился от двери, оказался напротив Садовской. Та смотрела на него снизу вверх, и выхватить у нее шокер было вопросом пары секунд. – А недавно вы решили получить по счетам от бандитов. Все верно? Звоните в полицию, и я докажу вашу вину в нападении на людей Грачева. Один из них стал овощем на всю жизнь, а ему только тридцать два. Вы довольны, этого хотели? – Нет, – Садовская попятилась, – нет, не этого. Вот теперь она испугалась, голос явно дрожал, даже зубы постукивали, но это могло показаться: в виски ударила кровь, Денис вернулся к двери: хоть какая-то опора. Глупо будет сейчас оказаться без сознания, даже на несколько минут. – А что тогда, – спросил он, – чего вы хотели? Денег, крови? Садовская отошла назад, что-то мягко шлепнулось поблизости – телефон упал то ли в кресло, то ли на невидимый отсюда диван, скрытый стенкой. По потолку помчался яркий белый луч, на мгновение выхватил девушку из темноты: черный тонкий силуэт на темном фоне, и тут же пропал. – Справедливости, – услышал Денис. – Звучит глупо, но если ее можно купить, то почему нет? – Вы заплатили Тарновскому Костиными деньгами? От нее просто требовалось подтвердить догадку, только подтвердить, не более, и можно прощаться. Вот заказчик ограбления, его вину не докажет ни один суд самой высшей инстанции, а со своей совестью она будет разбираться сама. – Да, именно так. Ваш хозяин мне должен, и очень много должен, только проценты на две жизни, на две очень хорошие жизни. Но я не хотела, чтобы пострадал кто-то, кроме него. Я не знала, что так получится. – А вы думали, что Тарновский просто уговорит Грачева, и тот раскается? – усмехнулся Денис. – Кстати, почему вы ждали столько лет? – Я жила в Москве, меня тогда забрала к себе бабка со стороны матери, потом тоже умерла, я оказалась в интернате, – Садовская говорила тихо, злость исчезла, вдруг появилась усталость. – Потом еще много чего было, но я поступила в МГУ на французский, закончила, получила работу. Всем говорила, что я сирота, – она улыбнулась впервые за все время, – так было проще. Устроилась в большую контору переводчиком, не вылезала из командировок, получила предложение руки и сердца от… – Д'Артаньяна… – ввернул Денис. – Почему? – оторопела Садовская. – Ну французский же, Франция, шевалье, – Денис нес полную чушь, первое, что приходило в голову, – дуэли за прекрасных дам. – Нет, – в голосе Садовской снова появилась улыбка, – его зовут Франсуа, он далек от военной службы, но в роду были эти самые шевалье. – От слова лошадь, да? – это было единственное познание в французском, что Денис незамедлительно и продемонстрировал. – И это тоже, – Садовская прислонилась плечом к дверному косяку. – Я согласилась и решила продать эту квартиру, чтобы навсегда забыть этот поганый городишко, это гадючье болото. Приехала, и в первый же день по телевизору увидела этого вашего… Грачева. Весь красивый, радостный, морда довольная, то ли спортшколу открывал, то ли соревнования какие-то были. Он победителю приз вручал, рассказывал, как сам стал борьбой заниматься… – Армейский рукопашный бой, – поправил Денис, – Грачев – кандидат в мастера спорта. – Плевать, – отрезала Садовская, – хоть по фигурному катанию. Он про медаль от чемпиона еще говорил, расписывал так складно. Денис знал эту историю, Костя ее сто раз повторял: как в детстве пришел к другу на соревнования, тот выиграл, а чемпион мира по борьбе, что оказался в зале, решил вручить пацану в качестве мотивации свою медаль, и по ошибке отдал ее Косте. Друг с горя бросил, а Костя стал заниматься, и навыки оказались весьма и весьма полезны в недалеком будущем. – А я помню, как он меня за горло держал и улыбался, – проговорила Садовская, глядя куда-то в темноту перед собой. – Я плакала от страха и холода, а он мне: «Если не заткнешься, я из тебя кишки выдерну и папе твоему отдам». Вот и недавно: смотрю телек, а перед собой и гараж тот вижу, и запах бензина такой, что вот-вот вырвет, и рожу грачевскую. Там еще двое были, но смутно как-то, а эта радостная мразь… Точно вчера все случилось. Хлопнула дверь квартиры напротив, загавкала собака, судя по голосу, мелкая комнатная шавка, и быстро убралась куда подальше, снова стало тихо. – Вас полиция допрашивала? – спросил Денис. – Да, было что-то такое, – неуверенно проговорила Садовская. – Следователь, или как его там, мелкий такой, волосы рыжие торчком, глазки тоже мелкие, улыбался постоянно, как Грачев. Она только что описала личность руководителя Управления внутренней безопасности конторы, где мечты сбываются, по крайней мере, у ее сотрудников. Если Садовская решит раскрутить старое дело, то мелкой рыжей сволочи придется несладко, неизвестно еще, что выйдет дешевле: заплатить свидетелю за молчание или убить. – И вы пошли к Тарновскому, чтобы тот выбил из Кости деньги, – уточнил Денис. – За справедливостью, – поправила его Садовская. – Сама бы я не справилась, не покупать же пистолет, чтобы отстрелить Грачеву самое дорогое. Пришлось искать специалиста, риэлтор сказал, что в городе есть человек, который поможет, но нужны деньги. Я заплатила за встречу с ним, потом и ему предложила заплатить за помощь, и этот местный дон Корлеоне согласился. – Врете, – Денис шагнул к девушке, и та немедленно выставила перед собой шокер, сумрак прорезала синяя дуга. Денис остановился. – Врете, – повторил, – вы получили от него деньги, вам передал их…. Дед Мороз с топором. Вы понимаете, о ком я. Садовская подошла к Денису почти вплотную, их разделяло менее полуметра, как раз длина шокера вместе с рукояткой. – Да, получила, – проговорила она, – получила и сразу отдала, их у меня нет. Можете искать, здесь ничего нет. – Купили обручальные кольца себе и жениху? – не удержался и съязвил Денис. – Отдала приюту для овчарок, – заявила Садовская. – Здесь есть недалеко приют, люди помогают брошенным больным собакам. У нас тоже была собака, давно, еще до того, как отец занялся бизнесом… Отдала деньги без расписки и свидетелей.