— Да у тебя, брат, тут как в капитанской каюте на корабле! — воскликнул я. Ваня промолчал, хотя ему, видно было, пришлись по душе мои слова. — Ты что, капитаном собираешься стать? — Да, хочу, как и отец, капитаном быть. Но сначала мне надо еще на штурмана выучиться. — Сначала, наверное, надо еще среднюю школу окончить? — перебил я его. — Ну, это само собой. Только я не буду десять классов кончать. Я хочу через год, после семилетки, поступить в среднюю мореходку, окончить ее и пойти плавать. В высшей мореходке можно учиться и заочно. Ваня достал из ящика стола подробную карту Баренцева моря, расстелил на столе и подозвал меня. — Вот, смотрите, где наш поселок. Видите, где мы? — Он показал точку на карте, обведенную красным кружком. — На самом-самом краю земли. Выше уже ничего и нет. Выше нас — одно море. — И он посмотрел на меня, словно проверяя, какое впечатление произвело его сообщение. — Верно, — подтвердил я, — выше вас действительно одно море, а в море — корабли. — До Мурманска от нас сто шестьдесят семь морских миль, до Лондона — тысяча девятьсот двадцать три, а до Владивостока — если идти Северным морским путем — почти шесть тысяч миль. — Ванюша пытливо посмотрел на меня. — Может быть. — Не «может быть», а точно. Я сам все промерил на морских картах. — Он помолчал и вдруг спросил: — Как вы думаете, трудно сдать вступительные экзамены в мореходку? — Конечно, нелегко. Сейчас конкурсы большие везде, но ведь если человек сильно чего-то хочет, он обычно добивается своей цели. Так что все зависит от самого себя. — Ну, что от меня зависит, я все сделаю, — почему-то с грустью произнес Ваня. Он встал, вышел из комнаты и тут же вернулся. Морская фуражка с капитанским «крабом» лихо сидела на его голове. — Идет мне форма, правда? Я пошутил: — Ты прямо рожден для капитанской фуражки. Ваня показал мне свои богатства. Тут были и завидная коллекция высушенных морских звезд, и большой гербарий водорослей с четкой классификацией каждого растения, и чучело «морского черта» — морского ежа, и много каких-то неведомых мне других диковин моря… — И ты все это сам собрал? — спросил я. — Нет, не все. Звезды отец привез, а уж готовил и сушил их я. Отец научил. Водоросли я сам собирал. А чучело мне рыбаки с папиного сейнера подарили. А потом мы с Ваней долго «гоняли» транзистор, отыскивая волну с английской речью. Однако эфир в диапазоне коротких волн был забит шорохами и треском. Лишь на средних волнах с трудом прослушивался Мурманск. — Электрические заряды, — деловито объяснил мне Ваня. — Циклон идет. Возможен шторм. — Он с любопытством посмотрел на меня и добавил: — А у нас тут, если шторм — так надолго. Я понял и развел руками. — Что же делать, Ванюша, будем сидеть и ждать. — …У моря погоды? — подхватил весело Ваня. — Точно. — Вам, наверное, скучно у нас? — Но ты же здесь живешь и ничего, не жалуешься? — Я-то что… Я тут родился, тут все кругом мое, — с необычной серьезностью произнес Ваня. Он взглянул на меня и продолжил: — А не могли бы вы со мной позаниматься английским? Хоть немного. Он смотрел на меня с такой надеждой, что я не смог ему отказать. Ваня обрадовался, тут же принес учебники и тетради, и я начал свой первый в жизни урок английского языка. Учитель из меня, наверно, получился неважный, но Ваня терпеливо слушал путаные разъяснения полузабытых мной грамматических правил. Когда я окончательно запутался в неопределенном и определенном артиклях, Ваня вежливо сказал: — Это мне ясно. Мне не совсем понятны только модальные глаголы. Я взмолился: — Я сам их только в контексте понимаю. А почему и как — черт их знает. Знаешь, Ваня, как только я вернусь в Мурманск, я первым же пароходом пришлю тебе учебник Диксона с набором пластинок. Там все это здорово объяснено… Это будет от меня подарок. Ваня покачал головой: — Мама мне не разрешает принимать такие подарки. Я принялся убеждать его, что с мамой можно уладить этот вопрос, если только мы с ним вдвоем постараемся доказать ей, что такой учебник и пластинки необходимы для изучающих язык. — Ваня! Ванюша! — донеслось откуда-то издалека, затем протопали сапоги, и в комнату вошла Елизавета Васильевна. Она вся так и светилась радостью. — Вот… — Она показала ему листок бумаги. — Отец завтра будет дома. Ваня схватил листок, прочитал и с криком «ура!» запрыгал на одной ноге по комнате. Елизавета Васильевна протянула к нему руки, и он обнял ее. Я потихоньку вышел из дома и пошел в «гостиницу». Нефедовна встретила меня на крыльце и первым делом сообщила: — Слыхал? Завтра Яков Антонович приходит. И впрямь повезло тебе. — А как же, сказали… — Вызвали в Москву его, — внушительно проговорила Нефедовна, — все приказали бросить и лететь. Вот его завтра и высадят на пару деньков домой, чтоб он к земной жизни немного привык, а потом за ним катер военный придет из Мурманска. Вот как! А ты говоришь «Дворики»! Нефедовна смотрела так, словно уличила меня в неуважении к ее такому знаменитому селению. Я рассмеялся: — Что вы, бабушка, да разве я сомневался когда? — То-то, — удовлетворенно качнула головой старушка… …Утром меня разбудило солнце. Его было много, очень много в комнате, солнца. Я торопливо оделся и вышел в горницу. Из-за печи выплыла Нефедовна и пропела: — Проспал, соколик, все проспал. Погляди-ка вон в окошко. Я выглянул и увидел сейнер. Он стоял на якоре неподалеку от берега. Его зеленые борта были изрядно ободраны. На носу четко проступали белые буквы: «Пикша». — Когда? — Под утро пришли, в пятом часу. Я уже побывала там, свежей рыбкой разжилась, тебе на завтрак приготовила. — Что ж вы меня-то не разбудили? — А незачем было, вот и не разбудила. Ведь они пришли ненадолго, нынче же уйдут опять в море. Им не до тебя, им нужнее семью свою повидать, детей да жен своих. А ты бы помешать мог, а то и турнули бы тебя, — с грубоватой прямотой ответила Нефедовна. В полдень сейнер уходил в море. Вместе со всеми я тоже пошел на берег провожать моряков. И здесь Ванюшка познакомил меня со своим отцом. Яков Антонович тряхнул мою руку и спросил: — Опять материал о «героях-моряках» понадобился? Так вы не туда прибыли. Я промолчал. Он усмехнулся: — У меня с вашей газетой старые счеты. И мой вам совет — не тратьте зря время, езжайте обратно. Кстати, завтра к вечеру за мной придет катер, могу и вас захватить. Все равно вы сейчас не соберете материал для статьи. Второй месяц рыбы нет, план не всегда вытягиваем. Капитал Богданов был в меру высок и в меру плотен, широкие плечи и сильные, чуть согнутые в локтях руки говорили о постоянном тяжелом труде, большая голова чуть, откинута назад… Сказать, что он был красив, значило бы сказать неправду. Черты лица его были, пожалуй, далее грубы: четко очерченный излом рта, желтые зубы, прямой нос, большие уши и задубелая красная кожа в глубоких редких морщинах… Нет, определенно он не был красив. Но когда он глянул на меня из-под нахмуренных бровей… Бывают взгляды тяжелые, бывают высокомерные или презрительные, чаще — равнодушные… Но взгляд капитана Богданова был особенным. Его налитые умом глаза уверенно просвечивали человека и, казалось, обнажали самое сокровенное… Нет, что там ни говорите, а незаурядную личность узнаешь с первого знакомства, цельность и твердость характера видны у человека в глазах. Да-а, такой орешек не по моим молочным зубам. И задание редактора я провалю. Материала не будет. Будут лишь одни неприятности. Это-то я сознавал отчетливо. Ну и пусть. Чему быть — того не миновать… С утра следующего дня я стал томительно ждать: позовет меня Богданов к себе до прихода катера или нет? Я был один в доме. И когда появился сияющий Ванюшка, сердце мое дрогнуло. Он вбежал в комнату и закричал: — Игорь Петрович, пошли к нам! Папа и мама зовут вас обедать. — Знаешь, Ваня, — признался я, — я на тебя крепко рассчитывал. — Ага. Папка у нас не любит корреспондентов, но я сказал, что вы не такой. И бабушка за вас заступилась. — Какая бабушка? — Бабушка Нефедовна. — Она у вас?