В «Голове короля» всегда было полно народу вечером в четверг, а в углу кабинета — и того теснее. Я сидела между Патриком и каким-то парнем по имени Раттер, время от времени поглядывая на бляшки с конской упряжи, прибитые к дубовым балкам над головой, и на фотографии замка, развешанные по перекладинам. Я пыталась делать вид, будто меня хоть немного интересует разговор, посвященный главным образом проценту жира в организме и углеводной загрузке. Я всегда считала собрания «Титанов триатлона из Хейлсбери», проходившие раз в две недели, худшим кошмаром владельца паба. Алкоголь пила только я, и мой одинокий пакетик из-под хрустящего картофеля валялся, скомканный, на столе. Остальные потягивали минеральную воду или изучали соотношение подсластителей в диетической коле. Когда они наконец заказывали еду, в салатах нельзя было найти и капли масла, чтобы смазать листья, и со всех кусочков курицы была жестоко ободрана кожа. Я часто заказывала чипсы, просто чтобы посмотреть, как остальные делают вид, будто им совсем не хочется. — Фил скис миль через сорок. Утверждает, будто слышал голоса. Ноги словно свинцовые. Вы бы видели его лицо — как у зомби. — Я тут примерил эти новые японские балансирующие кроссовки. Срезал пятнадцать минут с десятимильной дистанции. — Умоляю, забудьте о мягких велосипедных чехлах. Найджел заявился с таким в лагерь триатлонистов — не отличить от чертова портпледа. Не могу сказать, что мне нравились собрания «Титанов триатлона», но с моей сверхурочной работой и расписанием тренировок Патрика они были одной из редких возможностей его видеть. Он сидел рядом со мной, его мускулистые бедра были обтянуты шортами, несмотря на страшный холод на улице. Для членов клуба было делом чести носить как можно меньше одежды. Мужчины были жилистыми и хвастали загадочными и дорогими спортивными нарядами, обладавшими превосходным впитыванием влаги или исключительной легкостью. Их звали Скад или Триг, и они сгибали друг перед другом части тела, демонстрируя травмы или декларируемый рост мышц. Девушки не применяли косметики, и лица их были красными от долгих пробежек по морозу. Они смотрели на меня с легким отвращением… или даже с непониманием, несомненно прикидывая в уме мое соотношение жира и мышц и находя его далеким от идеала. — Это было ужасно, — сказала я Патрику, размышляя, можно ли заказать чизкейк и избежать убийственных взглядов. — Его девушка и его лучший друг. — Ты не можешь ее винить, — возразил он. — Ты же не останешься со мной, если меня парализует ниже шеи. — Разумеется, останусь. — Нет, не останешься. И я не стал бы от тебя этого требовать. — А я все равно осталась бы. — Но я бы этого не хотел. Я бы не хотел, чтобы кто-то оставался со мной из жалости. — При чем тут жалость? Ты был бы тем же самым человеком. — Нет, не был бы. Я стал бы совершенно другим. — Патрик сморщил нос. — Мне не хотелось бы жить. Я бы зависел от других даже в мелочах. Когда чужие люди подтирают тебе зад… Между нами влез мужчина с бритой головой: — Пат, ты пробовал новый гелевый напиток? На прошлой неделе он взорвался у меня в рюкзаке. В жизни не видел ничего подобного. — Нет, не пробовал, Триг. Бананы и «Лукозейд»[23] — вот мой выбор. — Даззер пил диетическую колу на триатлоне «Норвежец».[24] А на трех тысячах футов его стошнило. Вот смеху было! Я вяло улыбнулась. Бритоголовый исчез, и Патрик снова повернулся ко мне, явно продолжая обдумывать судьбу Уилла. — Боже. Ты только подумай, чего я лишился бы… — покачал он головой. — Никакого бега, никакого велосипеда. — Он посмотрел на меня, как будто только что сообразил. — Никакого секса. — Почему же? Просто женщина должна быть сверху. — Ну, значит, точно никакого секса. — Смешно. — Кроме того, если ты парализован ниже шеи, наверное… гм… хозяйство не работает как надо. Я подумала об Алисии. «Я старалась, — сказала она. — Правда старалась. Много месяцев». — Уверена, это зависит от человека. В любом случае должен найтись способ, если… проявить творческий подход. — Ха! — Патрик отпил воды. — А ты спроси его завтра. Слушай, ты говорила, что он ужасен. Возможно, он был ужасен еще до несчастного случая. Возможно, она бросила его именно поэтому. Тебе подобное не приходило в голову? — Не знаю… — Я подумала о фотографии. — Они казались такой счастливой парой. С другой стороны, разве фотография что-то доказывает? У меня стояла фотография в рамке, на которой я улыбалась Патрику, как будто он только что вынес меня из горящего дома, хотя на самом деле я назвала его хреном собачьим, а он искренне послал меня куда подальше. Патрик утратил интерес к разговору. — Эй, Джим… Джим, ты видел этот новый легкий велосипед? Как он тебе? Я позволила ему сменить тему, думая о том, что сказала Алисия. Я без труда могла представить, как Уилл отталкивает ее. Но если ты любишь кого-то, разве не нужно быть с ним рядом? Помочь выбраться из депрессии? В болезни и здравии и так далее? — Тебе взять еще выпить? — Водку с тоником. Тоник без сахара, — добавила я, когда он поднял бровь. Патрик пожал плечами и направился к бару. Я начала испытывать легкое чувство вины, оттого что мы обсуждали моего работодателя. Особенно когда поняла, что ему, наверное, приходилось терпеть это постоянно. Невозможно удержаться от обсуждения самых интимных аспектов его жизни. Я отключилась. Разговор шел о тренировочных выходных в Испании. Я прислушивалась вполуха, пока не вернулся Патрик и не ткнул меня в бок. — Как тебе эта идея? — Какая? — Выходные в Испании. Вместо Греции. Можешь расслабиться у бассейна, если сорок миль на велосипеде тебя не привлекают. Есть дешевые авиабилеты. Через шесть недель. Теперь, когда у тебя завелись деньжата… — Ну, не знаю… — Я подумала о миссис Трейнор. — Не уверена, что мне позволят отлучиться так скоро. — Тогда я съезжу один, если ты не против. Мне не повредит высотная тренировка. Я мечтаю о большем. — О чем — о большем? — О триатлоне. «Викинг экстрим». Шестьдесят миль на велосипеде, тридцать миль бегом и славный долгий заплыв среди северных льдин. О «Викинге» говорили с уважением, его участники гордились травмами, словно ветераны давней и чертовски жестокой войны. Патрик едва не причмокивал губами от предвкушения. Я покосилась на своего парня, и мне пришло в голову, не пришелец ли он. На мгновение мне показалось, что уж лучше бы он торговал всякой ерундой по телефону и не мог пройти мимо бензозаправки, не набив карманы батончиками «Марс». — Ты собираешься в нем участвовать? — А почему нет? Я никогда не был в лучшей форме. Я вспомнила о бесконечных дополнительных тренировках… о долгих разговорах о весе и дистанции, форме и выносливости. В последнее время привлечь внимание Патрика было особенно тяжело. — Можешь пройти дистанцию вместе со мной, — предложил он, хотя мы оба знали, что он в это не верит. — Это твое дело, — сказала я. — Конечно. Участвуй, если хочешь. И я заказала чизкейк. Если я думала, что вчерашние события приведут к оттепели в Гранта-хаусе, то ошибалась. Я широко улыбнулась Уиллу и бодро воскликнула: «Привет!», но он даже не удосужился отвернуться от окна. — Плохой день, — пробормотал Натан, натягивая куртку. Утро было мерзким, с нависшими тучами, дождь лениво стучал по стеклам, и сложно было представить, что солнце когда-нибудь проглянет. Даже мне было тоскливо в подобные дни. Неудивительно, что Уиллу приходилось еще хуже. Я приступила к утренней рутине, постоянно напоминая себе, что это неважно. Разве обязательно, чтобы работодатель тебе нравился? Многим людям не нравится. Я подумала о начальнице Трины, серийной разведенке с напряженным лицом, которая следила, сколько раз сестра выходит в туалет, и отпускала едкие комментарии, если считала, что активность ее мочевого пузыря выходит за рамки разумного. Кроме того, я уже выдержала две недели. А значит, осталось всего пять месяцев и тринадцать рабочих дней. Фотографии лежали аккуратной стопкой в нижнем ящике, куда я убрала их вчера, и теперь, сидя на корточках на полу, я начала раскладывать и разбирать их, прикидывая, какие рамки смогу починить. Я неплохо умею чинить вещи. К тому же мне казалось, что это неплохой способ убить время. Я занималась этим минут десять, когда тихий гул электрического инвалидного кресла предупредил о появлении Уилла. Он сидел в дверях и наблюдал за мной. Под его глазами залегли темные тени. Натан говорил, что иногда он почти не спит. Мне не хотелось думать, каково это — лежать в предрассветные часы в кровати, из которой не можешь выбраться, в компании одних лишь мрачных мыслей. — Решила посмотреть, нельзя ли починить какие-нибудь рамки. — Стараясь выглядеть жизнерадостной, я подняла фотографию, на которой он прыгал с тарзанкой. «Ему нужен кто-то бодрый, кто-то оптимистичный». — Зачем? — Ну… мне показалось, — заморгала я, — что некоторые еще можно спасти. У меня с собой клей для дерева, на случай если вы разрешите попробовать. Или, если нужны новые, я могу во время обеденного перерыва сбегать в город и поискать замену. Или съездим вместе, если вы не против прогуляться… — Кто вам велел их чинить? — пристально посмотрел на меня он. «Ой-ой-ой», — подумала я. — Я… я просто пыталась помочь. — Вы хотели исправить то, что я сделал вчера. — Я… — Знаете что, Луиза? Было бы очень мило — хоть раз в жизни, — если бы кто-нибудь обратил внимание на то, чего хочу я. Я не случайно расколотил эти фотографии. Это не была попытка радикального изменения дизайна интерьера. Я действительно не хотел их больше видеть. — Простите. — Я поднялась на ноги. — Я не подумала…