— Новое дело, — хмуро сказала мама. — Теперь всё будет в пыли. А я буду ходить за Кышем с тряпкой и всё вытирать. Спасибо! — На место! — крикнул я Кышу, топнув ногой. Он, поджав хвост, поплёлся из комнаты, не понимая, за что я на него крикнул. А папа захотел отыграться за то, что ему не дали кость, и за то, что он небритый. Он сказал маме: — Одно из двух: или мы совместно будем каждый день бороться с пылью, или ампутируем нашей собаке хвост. Сведём, так сказать, на нет виляющий момент, и всё будет в порядке. И вообще: если щенок вносит в нашу жизнь столько неудобств, то, возможно, следует ему подыскать новых хозяев? — Папа начинал расходиться. — А ты хочешь остаться на второй год в первом классе? Почему не сделал уроки? Думаешь, обучать щенка важней, чем учиться самому? Он уже сам зажигает свет, а ты никак не научишься читать по слогам! — А зачем меня в школу отдали? Я самый маленький в ней! Меня дразнят Двумяпортфелями! Надо было написать в метриках, что я родился второго сентября, а не тридцать первого августа. Я бы ещё год ходил в сад и читать научился, — сказал я и тут же пожалел об этом. — Так, значит, если бы ты тогда умел говорить, ты посоветовал бы мне подделать твои метрики? Тебе жаль, что ты в начале жизни не обманул государство? — тихо спросил папа. Я замотал головой, потому что не помнил, чтобы у меня когда-нибудь появлялось такое желание. Мама молча всё это слушала. У неё с папой — я ещё раньше понял — был договор: когда он меня ругает, она молчит, а когда она — помалкивает папа. — Митя, если ты кончил, то скажу кое-что я, — наконец вмешалась мама. — Нет! — заупрямился папа. — Разговор далеко не окончен! Прошла целая школьная неделя, а в твоих тетрадках кляксы и какие-то червяки вместо прямых линий! У тебя, может быть, дрожит рука? — Она как-то не двигается, — сказал я. — А при разборке моей кинокамеры у тебя двигалась рука? — Двигалась, — сказал я. — Короче говоря, мне всё ясно, — заявил папа и после этого неожиданно потребовал, чтобы в течение завтрашнего дня Кыш был обучен не наливать на полу лужи. — Митя! Пойдём подышим свежим воздухом, — вдруг предложила мама. Это значило, что она не хочет, чтобы я присутствовал при её серьёзном разговоре с папой. — Там холодно, — поёжившись, сказал папа. — Надень пальто. — Но оно на полатях. — А ты достань. Пора, — сказала мама, и папе ко всему прочему пришлось доставать пальто, а мне снова держать стремянку. Потом они ушли дышать свежим воздухом. Кыш уныло лежал на матрасике. Он как будто чувствовал себя виноватым. «Завтра привяжу его, когда пойду в школу, пока привыкнет не устраивать везде ералаш», — подумал я и посмотрел в окно. Папа и мама не спеша ходили по скверику. Папа что-то горячо доказывал, размахивая руками. Я сел за уроки и начал новую тетрадку. А Кыш встал за стул, стоявший перед моим столиком, и смотрел, как я вывожу пером чёрточки и нолики и макаю ручку в чернила. От интереса он высунул язык, но не мешал мне. Наоборот, у меня получилось несколько очень ровных палочек с хорошим нажимом и совсем мало клякс. Потом я учился читать по слогам. Потом вернулись мама и папа. Папа сказал: — Знал бы, никогда не стал бы есть пуд соли с этим человеком! Предатель дружбы! — Всё-таки, по-моему, ты не прав, — сказала мама. — И пока не признаешь это, будешь злиться. — Никогда! О-о! Никогда! — воскликнул папа и проверил мои тетрадки. Перед сном я спросил, кто из его друзей оказался предателем дружбы. — Дядя Сергей Сергеев, — сказал папа. — Значит, выходит, пуд соли зря пропал? — Ещё есть какие-нибудь вопросы? — сухо поинтересовался папа. У нас была договорённость: для того чтобы не теребить папу каждые десять минут разными вопросами, я должен был их копить целый день и вечером задавать все сразу. — Что такое пигмей? — спросил я. — На этот вопрос я отвечу завтра, — сказал папа. — Всё остальное ясно? — А почему дядя Сергей Сергеев — предатель? Что он сделал? — Станешь взрослым — поймёшь! — сказал папа. — И зря ты обижаешься на прозвище Двапортфеля. Прекрасное и очень редкое прозвище. Такие бывают только у индейцев. Помнишь, я читал про одного индейца? Его звали «Он Красит Волосы В Рыжий Цвет». Так что не обижайся. — А у тебя в первом классе какое было прозвище? — Булка. Меня звали Булкой, потому что я любил есть на уроках. Потом отвык. Ну, спи, — сказал папа… Глава 21 Утром перед школой я так и сделал, как задумал: привязал Кыша. Поставил рядом миску молока, блюдце с водой и отрезал кусок колбасы. — Не вздумай перегрызть верёвку, — сказал я ему. — Мне тоже приходится как привязанному сидеть за партой по сорок пять минут. А переменки маленькие. На уроке, если повернёшься не так, сразу тебе замечание делают. И до звонка из класса никуда не выйдешь. Понял? «Р-ры! Ничего я не понял. Иди уж, а то опять опоздаешь!» — сказал Кыш, и я пошёл в школу, но на этот раз не опоздал. Мотор экскаватора завели без меня. Он пыхтел, пуская в небо синие колечки, а машинист прилаживал к стреле вместо ковша огромную железяку, похожую на бомбу… В классе на меня сразу набросилась Снежка: — Ты почему вчера от всех убежал и меня бросил? — Кыш был голодный и очень бедокурил, — сказал я ей. — Больше так не делай. Надо прощаться. Когда начался урок, Снежка сказала мне: — Давай поспорим, что я сейчас на уроке саблю проглочу и съем! — А на что поспорим? — спросил я, даже не успев подумать, откуда у Снежки взялась сабля. То, что их глотают некоторые люди, я знал из рассказов папы про цирк. — На любое желание давай спорить, — сказала Снежка. — «Американка» называется такой спор. Вета Павловна как раз в этот момент смотрела в другую сторону. Мы ударили по рукам, а Оля Данова, по прозвищу Ога, разняла наши руки. Снежка вытащила из портфеля какой-то предмет, завёрнутый в жирную бумагу, и положила его на коленки. — Может, не надо глотать на уроке? Подождём переменки, — шепнул я. — Я позавтракать не успела, — сказала Снежка и достала кусочек булки. — С хлебом сабля вкусней. Ну, смотри! Я раскрыл рот от волнения, а Снежка вынула из бумаги что-то ржаво-сине-серебристое, только без ручки. Она откусила кусок, пожевала и проглотила. Потом откусила ещё кусок и с набитым ртом сказала: — Это сабля, но только жареная рыба. Не догадался? Ты проиграл! Я захохотал на весь класс, и к нашей парте тут же подошла Вета Павловна: — Сероглазов! Ты почему смеёшься? Встань!