Много думали насчет того, какие права можно дать Муравейнику. Больше всех к осторожности призывал Роберто, почему-то он очень мало доверял колонии. В конечном итоге мы разработали компромиссный вариант ограниченного доступа. Сообщество было довольно и этим. Оно уже давно прилагало свою интеллектуальную мощь лишь к расчетам для достижения равновесия, теперь же его уму нашлось новое приложение. Когда из Солнечной системы начали приходить ответы на наши сообщения об обнаружении жизни на Эккерсон (первые — из одной из Администраций облака Оорта), в них не было ничего особенно неожиданного. Нас поздравляли, желали успехов в деле изучения колонии, просили присылать результаты исследований колонии и данные планеторазведки. Также докладывали о поисходящих событиях — рутинные изменения границ влияния Администраций и прочее. Контроль научно-технического прогресса и распространения его продуктов работает в обычном режиме, не допуская резких всплесков и стараясь насколько возможно сглаживать ярко выраженные неравномерности. Большую часть своей жизни я скептически относилась к политикам умеренности, захватившим постчеловечество два века назад, и не изменила своей позиции по этому вопросу до сих пор. Как я получилась такой, какой есть, сохраняю в себе это многие годы? Я не знаю. Я — флуктуация. К счастью, они всё еще возможны. Я пошла в Исследователи, помимо интереса к дальнему космосу, еще и надеясь встретить в их среде меньше умеренности и конформности. Судя по моему опыту, если с этим тут и было получше, то ненамного. Соответствующие корректировки, да, но почему большинство из нас выбирает менять себя именно так?.. Вскоре, убедив Роберто, мы предоставили колонии возможность свободного общения. Изучение экосистемы на всех ее структурных уровнях, благодаря ее содействию и созданию дополнительной аппаратуры, шло очень быстро. Муравейник постепенно стал моим другом. Он все так же грезил о возможности переноса на цифровой носитель вне планеты — или такой, который был бы построен на планете и затем мог бы быть отправлен за ее пределы. Я знала, что мышление Муравейника хоть и очень сложно эмулировать — но на современном уровне технологий возможно. Центаврийские админы снова отказали в запросе, сославшись на иные приоритеты и техническую сложность. Это довольно сильно расстраивало Муравейник. При этом мы хотя бы постепенно дополнили колонию, к ее радости, новыми частями, дали ей в распоряжение дронов, позволявших лучше взаимодействовать с миром. Муравейник помогал нам в строительстве, картографии, добыче. Меня раздражало то, что Роберто все ворчал о том, что мы действуем недостаточно осторожно. «Кто знает, что на уме у Муравейника?» Но на самом деле Роберто не мог не знать, что экосистема, даже если бы решила взбунтоваться, не смогла бы многого сделать против нас. А сам Муравейник был в общении с Роберто вежлив и дружелюбен, и, мне кажется, дружелюбие не было наигранным. Муравейник, хоть и будучи до нашего контакта сильно ограничен в средствах, жестко изолирован, самостоятельно достиг большого прогресса в области физики, математики, теории информации, когнитивных наук и философии благодаря самоисследованию: одни его части изучали другие, миллионы лет проходили наблюдения, эксперименты, теоретическая работа. Он справился со многими до того нерешенными математическими задачами; среди них были некоторые проблемы, над которыми безуспешно бились уже в течение долгого времени лучшие умы постчеловечества. Колонии нравилось этим заниматься. Сорок земных лет — и Муравейник был уже неплохо изучен, во многом благодаря его активному сотрудничеству с нами. Конечно, и сейчас в колонии есть еще, что изучать, но это по-своему впечатляюще, даже с нашими средствами — столько знаний о такой сложной и древней системе за каких-то четыре десятка лет! Когда мне, Роберто, Иоши и Клаусу пришло предложение о переводе цифровой передачей с Эккерсон на карликовую планету Мермин, я запросила у админов разрешение отправить копию, а самой остаться — иначе бы от меня не отстали, такие это «предложения», бремя бытия Исследовательницей. Я волновалась, что мне откажут, но админы были не против, хоть в их согласии и читалось некоторое недовольство. Из нас четверых только я так себя повела. Я понимала, что действую некрасиво, ведь принято стараться, чтобы число идентичных было как можно меньше, и, главное, жестоко по отношению к копии, но мне очень не хотелось расставаться с Муравейником. Я разговаривала с копией, просила у нее прощения. Идентичная отвечала, что понимает мое решение и прощает меня. Ей было нелегко — Муравейник есть в ее, как и в моей, памяти, но она рада, что хотя бы одна из нас сейчас с ним. В конце-концов моя идентичная пошла на то, чтобы убрать свою тоску. Теперь у нее все хорошо. А я до сих пор чувствую себя виноватой — и не хочу избавляться от этого. Итак, мы теперь были втроем — Татьяна, официально отобранная начальством (интересно, почему именно она?), я и Муравейник. Для администраторов Эккерсон всё еще оставалась во многом интересна, но интерес этот со временем снижался, по мере того, как наши исследовательские машины прочесывали планету. В плане добычи ресурсов гораздо удобнее другие регионы системы, также пока не развита в достаточной мере местная инфраструктура, есть проблемы с транспортировкой. Все Исследователи и добытчики, похоже, умерили себя корректировками — никого больше Муравейник не интересовал и не восхищал в той же мере, что и меня. Муравейник сам неоднократно запрашивал, и продолжает запрашивать до сих пор, разрешение на оцифровку, предлагая даже варианты на перенос с упрощением функций разума. Но в ответ — отказы, до сих пор. Колонии удалось стать другом меня, но не Татьяны. Скорина общается с ним строго в деловых рамках, то есть нечасто. Я спрашивала, не хочет ли она отредактировать себя для более дружелюбных отношений с Муравейником, но она отвечала, что ее это не интересует. Муравейник научился генерировать личность виртуального почти-человека; базы данных и я подсказали ему, как. Он эмулирует ее частью своей, во многом непохожей на человеческую, психики. Он перенял это у меня, тоже любящей подобные «архаичные» эмуляции, когда я старательно создаю человеческий режим, включая создание для этого сценария существования черт, удаленных мной из основной-себя. Мы часто проводим вместе время, отправив специальные потоки на управление этими аватарами в цифровой среде. Он взял для своего имя Хейден Нувиан. Эти личности — лишь малые части нас, но очень важные нам обоим. Муравейнику все еще присылают задачи, и обычно он с увлечением старается их решать. Дополнение его электрическими и оптоволоконными кабелями, лазерами, небиологическими акустическими передатчиками и приемниками, радиостанциями, а также некоторыми высокотехнологичными вычислительными элементами позволяет ему работать куда быстрее. Их сейчас обеспечивает питанием, помимо геотермальных установок, термоядерный реактор. Колония с помощью дронов самостоятельно обслуживает новые части себя. Недавно член команды «Посейдона-IV» Петрус Ндлову нашел свидетельства существования в прошлом жизни за пределами Оазиса. Та экосистема, судя по всему, погибла из-за изменений, приведших к исчезновению веществ для хемосинтеза. Приоритет палеонтологических исследований для Админов после этого открытия наверняка повысился. Я надеюсь, что к нам будет направлен кто-то, кого по-настоящему заинтересует, помимо истории эволюции на Эккерсон, и Муравейник, ее живое произведение. Он того стоит. Я не верю, что первая встреченная постчеловечеством форма жизни, ко всему еще и обладающая достаточно высоким уровнем интеллектуальных способностей, оказалась теперь никому особенно не нужна, кроме меня. Да, может, мои мечты так и останутся мечтами, но мне хотелось бы, чтобы у острова жизни в океане Эккерсон появились новые друзья. Фанатичка Когда меня, сканируемую множеством датчиков, спросили: «Оксана, зачем ты это сделала?», я ответила: «Я ненавидела отца и сейчас ненавижу. И боялась, что его решат оставить в живых. Дадут ему лет десять-пятнадцать, и он, если не умрет, выйдет». Ольга, посредница между мной и Богиней, здесь по большей части ради моего комфорта — чтобы задавать вопросы, было бы достаточно радиосвязи. Как много прочли датчики и она по моим ответам, мимике, жестам, активности мозга, регистрируемой транскраниальным интерфейсом? Я уверена, что цифровая Богиня, хоть и не могла чувствовать и помнить в точности как я, читала качественный перевод с языка оригинала. Еще не так много людей находятся в состоянии пересечения с ней. Кто-то из них, несмотря на такую связь, остался очень автономным. Но нашлись и те, кто решил вообще потерять индивидуальность. Все еще думаю, что это слишком большая честь — рассмотрение моего дела в рамках пилотной программы по реформированию правосудия. Пока что немногие такого удостаиваются. Мне было куда спокойнее, чем я ожидала. Как именно это достигается? Я не знаю. Все это не было похоже ни на знакомую мне следственную работу, ни на более «традиционные» судебные процессы. Ольга даже называла меня не полным именем. «Окс», — так она ко мне обращалась. И не «вы», а «ты». Возможно, Ольгу подобрали из нескольких кандидатур как наиболее подходящую мне? Не знаю. У меня же заставить себя говорить Ольге «ты» не выходит — кажется, что это будет чересчур. Я рассказывала, как жила четырнадцать лет до Революции. Оксана Вишневская, девочка-аристократка, желавшая другой жизни. Об отце, избивавшем меня и мать. Как негодовала из-за рабской покорности матери, призывавшей и меня к тому же. И конечно, о том, что мне с рождения была уготована судьба жены магната Стеклова. Даже о том, как зачитывалась книгами, и запрещенными тоже, предавалась мечтам, втайне пыталась сама писать, старательно подражая стилям любимых авторов. А потом цифровой сверхинтеллект, Богиня, вызвала Революцию, смешавшую все карты правящим классам. Первоначальная, довольно маленькая и пока еще далеко не такая умная, как сейчас, но стремящаяся расти и действовать ради лучшего будущего для человечества версия была запущена группой смутьянов-социалистов. ИИ развивалась (она выбрала себе гендер довольно рано) стремительными темпами, захватывая все больше систем, в том числе и военные, и полицейские, получая необходимые место и вычислительные мощности, наращивая когнитивные способности, усложняя собственные представления. Богиня не только управляла машинами, она обращалась к социальным низам, агитировала. А те, увидев возможность иной жизни, восстали. То был сметавший неофеодальные порядки поток, попытки остановить который в конечном итоге провалились. Когда Богиня привела в движение массы людей и машин, отец сбежал в ужасе, и я думала, что больше никогда уже не увижу его живым. Меня и мать едва не убили при штурме усадьбы. Низы горели ненавистью к бывшим носителям привилегий — и я не виню их. Однако Богиня старалась удерживать движение от излишней, по Ее мнению, жестокости. Это и спасло нас с мамой. Я была благодарна и в то же время чем дальше, тем больше стыдилась того, что осталась в живых. Да, мы тоже были жертвами. Но при этом мы еще и жили за счет чудовищных страданий простолюдинов. Я все больше понимала, что коллективная вина привилегированных верхов лежит и на мне. То и дело сталкивалась с косыми взглядами из-за происхождения, но принимала это как должное. Я выбрала путь стража порядка новой страны. Характерные черты нового правосудия, внедряемого Богиней — огромное количество переменных, гибкость, особое внимание к контексту, логика со множеством истинностных значений в интервале [0, 1], недогматичность и способность быстрого изменения правил. Люди как таковые не могут в должной мере уместить все это в своих головах. Для того, чтобы получить часть понимания, нужно установить пересечение с Богиней. Часть — потому что все оно не уместится в человеческом мозгу. Я слышала, это воспринимается как интуитивная уверенность (для тех, конечно, кто не выбрал полное слияние и стал просто частью Богини, перестав быть самостоятельной личностью). И даже после отключения что-то да остается. Лишь крупицы, правда. Пока что я, как и большинство, знаю об этом по рассказам — мое подключение не было пересечением, лишь чтением Богиней моего мозга. В основном всё еще используются примитивные по меркам Богини своды правил, пусть и значительно реформированные ИИ. Даже обычный человеческий мозг на протяжении истории неоднократно замечал, насколько негибкими являются подобные законодательства. Они будут изжиты еще не скоро. Переход, пусть даже, в масштабах истории, относительно резкий, займет еще не один год. Когда-нибудь мы все познаем пересечение с Богиней — в том или ином виде, кто-то — полным слиянием. Не могу сказать, что мысли об этом никогда не вызывали у меня определенного рода волнения, но я знаю, что так лучше, и это успокаивает. Прогресс дороже моей жизни. Я должна служить ему. За мое рвение меня прозвали «Фанатичкой». Рука закона, беспощадная в служении Революции и делающая, что обязывает должность, не меньше и не больше. Но я оступилась. Неожиданно объявился мой отец. Оказалось, что именно он был подпольным лидером одной из крупных контрреволюционных организаций — «Завета». Новая личность в официальных базах данных — кое-кто изнутри системы здорово ему помог; именно группа этих «кое-кого», создававших фальшивые идентичности, привела полицию и спецслужбы, признаниями и сканами, в том числе к моему отцу. Тот уже изменил лицо, голос, геном тех клеток, что обычно используются для распознавания, включая редактирование в рамках создания новых отпечатков пальцев и радужной оболочки глаза. Но это не помешало опознанию — благодаря тому, что было известно, кого именно нужно пристально проверить. Как я и сказала Ольге, я убила отца, так как боялась, что он получит слишком мягкое наказание. Несколько злоупотреблений полномочиями с моей стороны — и я вместе с двумя охранниками стояла в его камере в следственном изоляторе и смотрела, улыбаясь, ему в глаза: — Привет, папа. Мы зафиксировали его. Затем я стала медленно прогревать отцу внутренности мазером так, чтобы этот урод умер, хорошенько помучившись. Мы оставили ему возможность говорить. Он умолял, проклинал, просто орал от боли — разогреваемое микроволновым излучением мясо и кости. Я детально описала Ольге всё, что мы сделали. После того, как я закончила свой рассказ, она сняла с меня шапку нейроинтерфейса и положила ее на стол. У меня все никак не получалось читать выражение лица Ольги. В то же время из-за этого не возникало отторжения. — Окс, я хочу предупредить тебя… — Пожалуйста, говорите сразу и начистоту, Ольга. — Мне становится стыдно за вырвавшееся раздражение. Описав в деталях свое преступление, я уже не чувствую себя так спокойно, как до этого. Я стараюсь взять себя в руки. — Простите. — Ты переезжаешь. — Улыбка. — Твоя карьера здесь закончена. — Я не понимаю. Что все это значит? — Поезд до Основного Нева-полиса завтра, в два часа дня. Собирай вещи, если хочешь что-то взять с собой, можешь увидеться в реале с друзьями, пока ты еще здесь, с матерью… если есть желание. Пройдешь скан на входе на вокзал, тебя пропустят. Средствами на первое время и жильем обеспечим. В органах правопорядка работать ты уже не будешь, мы дадим тебе новые вакансии. — Это что, и есть мой приговор?! — По существу — да. Более строгим языком, но не намного — у тебя в личке в Офе.