— Министерство энергетики заявило, что будет проведена проверка. — Ну, — говорит мой собеседник, — уж хотелось бы, чтобы проверили как надо. Чтобы стало ясно — от них это пошло или нет. Каждое такое событие — вызов привычному человеческому существованию. Уже зафиксировано ещё несколько макрорасхождений в регионе. Мы имеем дело с чрезвычайной ситуацией. А противники макрореляционных установок нашли новый прецедент, который могут использовать в своих целях. *** — Только мы с Марией не успокоились, как нам советовали. В такой ситуации надо, чтоб люди знали. И мы стали в сеть выкладывать информацию по делу. И сразу угрозы пошли. Конечно, ведь реактор — это курочка, несущая золотые яйца. А в один день мне звонят и говорят: «Ну все, Виталий, считай, что ты уже труп, если не прекратишь свои игры». ID не определен, речь синтезированная. — Прямо так? — Прямо так. — И вы, Виталий, и вы тоже, Мария, боитесь за себя? — Уже не так сильно, — отвечает Белозерский. — Ведь пошла большая проверка и шумиха, мы своего добились. — Мне страшным кажется больше другое, — говорит Котельникова — Неизвестно, что будет с реальностью дальше. Возможно, нас ждут еще бо́льшие неприятности. Муравейник Изначально я сформулировала эту историю в виде загрузочного пакета (стандартно-ментального), но также решила сделать и текст на общем. Возможно, кто-то в пространстве постчеловечества предпочтет такой формат. Еще при создании пакетной версии я освежила память, заново изучив отдельные официальные документы, а также поговорив с некоторыми товарищами-Исследователями и, конечно, с Муравейником. При написании все данные, важные для упоминания в тексте, были зафиксированы в моем разуме, и мне в целом удалось изложить историю так, как я хотела. Хасифа Аль-Фадель, 239 год с Пересмотра. Пузырь Алькубьерре нес «Посейдон-I» к системе Альфа Центавра. Корабельный компьютрониум выполнял пять личностей: меня — Хасифу Аль-Фадель, Татьяну Скорину, Роберто Вико, Иоши Киноситу и Клауса Бильдерлинга. В пути мы много чего делали, в том числе пробовали разные режимы себя, всеми или отдельными потоками. Когда становилось скучно, я часто ставила более низкую скорость своего выполнения или просто отключалась на какой-то период. А иногда я решала поглядеть с камер, и мне открывались необычные виды, сзади — растягивание краев, спереди — сжатие, цвета в первом случае смещены дальше в красную область спектра, во втором — в синюю. Громадный, под стать кораблю, пузырь вокруг него двигался со скоростью около трети световой, на что уходила большая часть энергии, вырабатываемой двумя реакторами. По причине как раз этой «прожорливости», кстати, так и не удалось до сих пор создать маленькие корабли Алькубьерре, часто встречающиеся в научно-фантастических произведениях, необходим достаточно мощный источник питания — внушительных размеров реактор, или, скажем, два, как в случае с «Посейдонами». Другой предел — световая скорость. Даже если бы нашлось гигантское количество энергии для создания пузыря, движущегося со сверхсветовой скоростью, побочные квантовые эффекты помешали бы соответствующей деформации пространства-времени. Но хоть технология во многом проблемная, меня она всегда восхищала. Прошло уже более тринадцати земных лет. И вот первая остановка: вышли из пузыря в пятистах тысячах километров от Эккерсон. Планета была переименована так из стандартно-номенклатурной Альфа Центавра A d в честь великой исследовательницы в области квантовой гравитации. Сила тяжести — приблизительно 60 % земной; под ледяным панцирем — океан, разведкой которого нам и предстояло заняться. В намеченном месте нашей посадки под толстым трехкилометровым льдом пролегала прослойка воды глубиной четыре сотни метров. Мы изучили спутниковые снимки места для посадки и данные последней посланной туда партии исследовательских дронов, лишняя осторожность не помешает. Без сюрпризов, никаких значительных изменений ледяной коры в регионе, также не было зафиксировано сейсмических происшествий. Отправили приветствие и доклад на ближайшую административную станцию — теперь мы были подчинены их Администрации, весь дальнейший ход миссии был в ее ведении, подождали ответа — нас приветствовалии и выражали радость по поводу того, что дела идут хорошо. Перед взорами боковых корабельных камер была половина планеты, на которой фильтр точкой со смыслометкой обозначал посадочную зону. Расчет траектории, после этого в режим Алькубьерре, несколько секунд — и мы на месте. По выходе из пузыря корабль упал с небольшой высоты на лед, как и планировалось. Пострадали деформаторы, но они нам не были больше нужны по прямому назначению. Специальные амортизирующие слои, защищающие внутренности центральной части корабля, смягчили удар. Никаких значимых для дальнейшего хода миссии повреждений зафиксировано не было. Мы отрапортовали админам. Вскоре, с задержкой минут двадцать, получили поздравление и наилучшие пожелания. Последовал пятилетний период строительства полуподводной базы, носящей то же название, что и корабль, доставивший нас на планету — «Посейдон-I». Две ее части, верхний, находящийся на льду и частично во льду, комплекс, в значительной мере представляющий из себя трансформированный корабль, и нижний, подводный, должны были соединяться энергетическими и коммуникационными кабелями, лифтами. Мы загрузили в себя пакеты по строительству и инженерному делу. Грузовыми кораблями из разных освоенных уголков системы, в основном из колоний Бернелл и Мансури, доставляли на Эккерсон необходимое. Закончив с постройкой базы, мы принялись за сборку подлодок модели «Трилобит». Часть компонентов была принесена из Солнечной системы «Посейдоном», часть — кораблями с Мансури и Бернелл. Когда «трилобиты» были готовы и прошли необходимые тесты, я, Роберто и Клаус вселились в них, соответствующим образом изменив свою психику, и отправились исследовать местные океанские просторы. Впереди обычно шли разведывательные дроны, попеременно заходя на дозарядку в подлодки. «Трилобиты» же высокоавтономны, «сердце» каждого — компактный дейтериево-тритиевый реактор. Замечательные машины, способные выдерживать огромные давления. Я прощупывала сонарами и лидарами окружающие объекты, изучала течения. В двух километрах к северу от «Посейдона-I» дно под углом градусов в шестьдесят уходило вглубь. Я быстро удалила из своего основного режима страх океанской бездны, стоило ему только появиться. Такое жалеть не стоит, вредно для миссии. Кроме того, я изменила себя так, чтобы даже рутинное исследование было интересным, нескучным. Я стараюсь не злоупотреблять саморедактированием, но совсем отказаться от него — безумие. Главное — не использовать те корректировки, что уводят в болото пассивности и усредненности. Страха больше не было, осталось очищенное от него восхищение. Многие считают даже такие чувства мешающими работе, и избавляются от них, а также от исследовательского азарта, слишком сильного, по их мнению, интереса… Жаль, что так происходит. Температура редко превышала ноль градусов Цельсия; при средней солености здешних вод их замерзание происходило при минус двух с половиной. Прошло много времени, я набрела, изучая дно, на большую зону геологической активности. Глубина — пять километров подо льдом, триста сорок девять от «Посейдон-I». Я обнаружила сеть из теплых донных соляных озер плотностью раза в четыре отличающейся в большую сторону от вод над ними. Вскоре дроны уже брали воду на анализ, и я решила включить прожектора для съемки. В воде были обнаружены сложные белковые структуры, включая колонии организмов-экстремофилов. Согласно осмотру выловленных живых существ, те были весьма схожи с многими земными эукариотами. Это не было неожиданностью — я уже видела перед собой разноцветные мигания и слышала множество необычных звуков разных частот. Впервые была найдена жизнь внеземного происхождения, и нашла ее я! Так был обнаружен Оазис — простирающееся на многие километры соляное поле с его гидротермальными источниками, поддерживающими жизнь покоящейся на фундаменте хемосинтеза экосистемы, об истинной сложности которой я тогда еще понятия не имела. Как я жалела, что дальняя радиосвязь под водой невозможна! Акустика, куда более медленный способ передачи информации, хоть и могла здесь пробиться подальше, тоже не годилась из-за расстояния. Нейтринные передатчики, не говоря уж о детекторах, из-за их больших размеров не подходили для установки на «трилобиты». Итак, мне оставалось только идти обратно к базе. Спустя без малого пять с половиной часов я прибыла к «Посейдону-I». После моего доклада на базе адресатам в пределах Альфа Центавра и в Солнечную систему были отправлены сообщения об открытии. Клаус и Роберто занимались разведкой территорий вдали от открытой экосистемы, до их планового возвращения было еще много времени. Скорина и Киносито вели дела на базе. Админы поручили заняться исследованием Оазиса пока что мне одной. Не терпелось приступить к работе, меня переполнял энтузиазм. Я загрузила в себя базы данных по биологии и смежным дисциплинам, соответствующие умения, а также протоколы, предназначенные как раз на этот случай. Я могла делать то, для чего когда-то нужна была целая команда специалистов — благодаря как обучению-загрузке, так и куда более сложной, чем человеческая, когнитивной структуре. Мы нечасто обращаем внимание, насколько различие между нами и людьми, которыми когда-то была часть нас, велико, но оно поразительно. Мигание некоторых организмов представляло собой форму общения. Среди пойманных — их было несколько видов — действительно встречались обладавшие фоторецепторами. Те организмы, что были выловлены дронами, продолжали активность. Они обменивались белковыми сигналами, часть их меняла местоположение, относительно простые белковые агенты перестраивали геномные и другие структуры. Я пыталась выявить во всем этом закономерности по пути к Оазису. Кое-что мне удалось понять. Та небольшая взятая из привычной среды часть экосистемы Оазиса перегруппировалась, пытаясь выстраивать состояние равновесия в новой для нее среде. По прибытии на место я стала с помощью дронов доставать и устанавливать разнообразное оборудование для наблюдений и экспериментов. Мне очень пригодилось предварительное изучение пойманных обитателей Оазиса — я уже знала кое-что об их сигналах и прочих повадках. Я выпустила их в Оазис и наблюдала за тем, как они встраиваются в общую систему. У меня была одна очень смелая гипотеза, и я намеревалась ее проверить. Я изучала сигналы местной биоты и пыталась воспроизводить подобные сигналы сама, оценивала реакцию. Для этого я использовала понимаемые ей стимулы — световые сигналы, наноботов, ведущих себя аналогично здешним организмам, и действия с белковыми веществами из местного «супа». За полторы недели исследований я укрепилась во мнении, что моя догадка верна. Сообщество живых организмов Оазиса — сложная сеть агентов. Они способны как сливаться друг с другом, так и распадаться на составные части. Экосистема, включающая в себя все колонии, похоже, является развитым интеллектом и считает своей целью поддержание равновесия, основываясь на знании о количестве химических веществ для синтеза, величине популяции, течениях, геологии. Огромная когнитивная система, представляющая собой распределенную сеть систем поменьше. Я думала, что, быть может, с моей стороны неправильно трогать сообщество, мешая достижению равновесия. Но я все же решила продолжать попытки общения. Мне было интересно — насколько оно умно? Организмы нескольких разновидностей сами содержали биологические вычислительные компоненты, а уж скопления их, редактирующих белковых агентов, вирусоподобных и иных, и произведенного «супа» из различных молекул выводили интеллект на новый уровень. Правда, по нашим меркам колония была все-таки очень медлительна во многих своих размышлениях, хотя решения некоторых специфических задач, в том числе благодаря параллелизму вычислений, могла находить куда быстрее, чем я. А какие-то задачи, которые мне вовсе не представлялось возможным решить, оказывались разрешимыми для сообщества. В своем общении с колонией и наблюдением за ней я неоднократно меняла с целью удобства скорость своего выполнения. Отдельные части сообщества могли конкурировать, но в этой экосистеме преобладающим было сотрудничество. Некоторых зарвавшихся агентов-«драчунов» даже успокаивала местная «система безопасности». Я обратила внимание на значительные изменения в поведении экосистемы — она начала отходить от доктрины поддержания равновесия. Кажется, ее увлекли мои попытки общения. Постепенно диалог становился все более и более осмысленным. Экосистема сформировала послов — агентов-колонии, заточенных под общение со мной. Они выражали осторожное любопытство. Через три с года, благодаря работе дешифровальных и лингвистических модулей, которые я интегрировала в себя, мы уже вовсю разговаривали. К тому времени с колонией работала уже не одна я. Сообщество рассказывало, как эволюционировало в условиях куда более враждебных, чем сейчас. История была записана множеством организмов, но воспоминания, по его признанию, были далеко не всегда четкими. Колония не просто подстраивалась под условия и даже не просто изменяла среду — она уже очень давно практиковала автоэволюцию, применяя методы селекции и непосредственного вмешательства в геномы к своим частям. Потом наступила сравнительно тихая эпоха, длившаяся вплоть контакта. Как же вообще изначально образовалось сообщество? Оно говорило, что, по всей видимости, некогда условия систематически выковывали для различных видов озер стратегию, заключающуюся в развитии кооперации, и та работала хорошо, вытеснив альтернативы; каким-то образом работа сообща в основном победила войну за ресурсы. Это стало почвой образования общей когнитивной сети, являющейся продолжением тенденции. Исключительный случай внутри- и межвидового сотрудничества, но, в конце концов, даже история земной биоэволюции имеет примеры не только конкуренции. А мы рассказывали о постчеловечестве, наших технологиях, о системах Альфа Центавра и Солнечной, и о разных других вещах. Сообщество, решившее взять имя Муравейник, спрашивало, могли бы мы вывести его в космос, о котором узнало от нас. «Возможно», — осторожно отвечали мы. Оцифровать разум колонии представлялось крайне сложной затеей. Чтобы без потерь эмулировать ее мышление, нужны огромные ресурсы. Да и сканирование было бы той еще задачкой. Наши админы ответили на мое предложение об оцифровке Муравейника отказом. После этого я обращалась к другим центаврийским Администрациям в слабой надежде, что они могут сделать что-то, но безрезультатно. Потом я отправила подобные просьбы и в Солнечную систему — забегая вперед, скажу, что из этого тоже не вышло ничего толкового. К тому времени на Эккерсон нами и другими экспедициями было найдено немало полезных ископаемых, специалисты с «Посейдон-II» и «Посейдон-III» уже развернули добычу, так что у нас было сырье. На высокотемпературных участках Оазиса мы разместили геотермальные установки. Построили на менее жаркой территории нейтринные приемник и передатчик, такие же, какие есть на всех базах «Посейдон», подключили питание и поставили интерфейсы для послов. Муравейник был рад всему этому.