2089 Я рассказывал, что говорила мне Джоан перед смертью, все еще считая это глупостью. Как оказалось, она не врала. Экспертизы и затем — суд. Выглядело так, будто то, что я находился под воздействием веществ, влиявших на мое поведение, помогло защите. Однако, возможно, истинной причиной мягкого приговора стало скрытое вмешательство кого-то из курировавших проект моей реабилитации. Экспертиза якобы доказала, что всплеск агрессии был побочным действием препарата. Но я в этом сомневаюсь. По-моему, кураторы проекта и сам Центр решили мне «немного помочь». Хотя, пожалуй, какая-то роль препарата тут есть. Чем больше росли мои чувства к Карле, тем более чувствительным я становился к оскорблениям и критике в ее адрес. Джоан в период моей реабилитации старалась воздерживаться от резкостей, но не в тот раз. Хотя и до того, как я попал в аварию, случались резкости, и тогда я тоже испытывал сильные чувства к Карле. Может, во мне накопилась неприязнь к Джоан. Или первое и второе вместе. Или экспертиза права, и все это — влияние препарата на мой измененный мозг. Не знаю. Карла действовала просто: когда мы рядом и мое внимание сосредоточено на ней, незаметно нанести на кожу, добавить в еду или питье дорогую (и приобретенную нелегально) сильнодействующую химию — и это, к ее радости, сработало даже с моим гибридным мозгом. Она привязывала не только меня к себе, но и себя саму ко мне. Ей очень, очень хотелось, чтобы мы были вместе. Интересно, что было бы, если бы у нее не получилось? Думала ли она вообще о том, что может вызвать непредвиденные нарушения в работе моего мозга? Может, даже не рассматривала такую возможность. Или же рискнула: будь что будет? Трудно сказать, что она там думала. Неожиданно выяснилась интересная деталь: у нее был сильно изменен головной мозг, и не просто для работы, как она говорила мне. Эти изменения схожи с теми, что бывают у хайвов, как говорил эксперт, но даже при этом аномальные. Очень странно, она ничего про это не рассказывала. Что же ты скрывала от меня, Карла? Ей назначили год заключения и психиатрическое лечение, а затем — трехлетний надзор нетхантеров. Кроме того, после выхода на свободу ее ожидало дополнительное, помимо связанного с ее рабочими модификациями, наблюдение у психиатров. Она заявила, что будет оспаривать решение. Не знаю, чем именно там все кончилось. Но даже если Карле удалось избежать заключения, то, скорее всего, ее бизнес-карьеру это дело подорвало. Уже значительно позже она пыталась связаться со мной. Я откровенно дал ей понять, что больше не хочу с ней общаться. Было трудно: она плакала, умоляла — но я смог отказаться. Несмотря на это, она не оставляет попыток до сих пор. Я проводил время в небольшой, но достаточно комфортной комнатке с доступом к сети (разве могли допустить, чтобы важный проект Центра попал в обычную тюрьму?). Разумеется, все просматривалось и фильтровалось ИИ. Что верно, то верно — времени подумать о содеянном у меня хватало. И заняться саморазвитием по мере сил — тоже. Со мной работали врачи и специалисты по ИИ. В том числе сбавляли мою зависимость от Карлы. Поначалу, даже при всем понимании, меня все равно тянуло к ней. Позже это в основном прошло. А с тем, что осталось, я уже хорошо справляюсь. Я просматривал новости, видео, мультимедийные комплексы, читал и чисто текстовые книги. Увлекся философией сознания и персональной идентичности. Я и раньше кое-чем интересовался, будучи приверженцем эго-этики. Кроме того, меня интересовал смежный вопрос — о свободе воли и ответственности. Вот тут было заметно тяжелее в эмоциональном плане. Даже согласие с теми, кто отрицал существование свободы воли, не избавляло меня от чувства вины. Наша правовая система приняла сторону компатибилистов. Тех из них, кто решил переформулировать старое понятие «свободы воли», дав ему в свете достижений науки хоть какой-то смысл. Традиция, правда, давняя. Ты — звено в системе причин и следствий, но при этом ты сам и есть причины и следствия. Я думаю, что это все на самом деле чушь. Но совмещать причинность и ответственность — вполне в духе людей. Людям было трудно смириться со вшитым в них убеждением о наличии собственной свободы мысли и действия, хоть свободы в этом смысле нет и быть не может. Вот в чем все дело. Было и есть. Даже если не веришь в свободу воли, на каком-то базовом уровне все равно поддаешься иллюзии. Так что вряд ли что-то здесь изменится, если только не изменятся сами люди. Еще более радикально. Только я не представляю себе как. Или нет, представляю — это равносильно самоубийству. Я тоже вижу причины и тоже вижу следствия, не верю в свободу воли, но чувствую при этом вину, и мне так паршиво. Даже судили меня как человека. Да и вообще человеческого во мне хватает. Человек ли я? Пожалуй, да. Вообще, многие из модов, (хоть и не все, конечно), все еще слишком люди — даже если на первый взгляд кажется иначе. По крайней мере, в моем понимании слова «человек». Мне постепенно расширяли рамки моей свободы. Я ведь даже примерно себя вел, верно? И однажды выпустили, но установили срок в два года под наблюдением и без права покидать Ванкувер. Нетхантеры — «гончие», искусственные интеллекты, созданные так, чтобы получать удовольствие от рысканья во всех доступных источниках и отслеживания цели. Кошмар параноика, злые боги-хищники, следящие за соблюдением правил игры. У них множество глаз и ушей, которые можно опционально использовать. Огромные базы данных. Почуяв неладное, ИИ поднимут тревогу. Я никуда не прятался и не бегал, и вообще был примерным мальчиком. После моей «отсидки» Центр предлагал мне жилье. Я сказал, что мне нужно время подумать, и быстро связался со своей единственной оставшейся в живых матерью. Она приняла меня назад. Не кричала, не прогоняла. Так и живу с ней. Я не раз пытался обсуждать то, что произошло, искренне извинялся, но она не хотела, чтобы я продолжал. Плакала, говорила, чтобы я перестал. Мы с ней общаемся редко — настолько, насколько редко могут общаться живущие под одной крышей. Какое-то отчуждение. Мне хочется, чтобы все было иначе, однажды я хочу заговорить с ней об этом. Но все никак не заговорю. Когда я дома, мне все время некомфортно. Но это, наверное, лучше, чем сдаться на милость Чёрчленд-центру и стоящим за ним министерству национальной обороны, министерству здравоохранения и прочим и открыто признать себя их лабораторным образцом. Я практически уверен, что за мной все еще наблюдают. И отправку телеметрических данных моего мозга никто не отключал. Правда, согласись я на жилье от Центра, наблюдение наверняка было бы куда пристальнее. Я периодически наведываюсь в Чёрчленд-центр на проверки. Научные журналы публикуют статьи, в которых я, для сохранения приватности, обозначен одними инициалами. Я — передовая технология. Наверняка кто-то на мне подзаработал. Может, я неблагодарная сволочь, но я никогда не любил Джоан. Искусственная утроба была для нашей семьи слишком дорога, так что она выносила меня, пыталась воспитывать и, как я сейчас вижу, по-своему желала мне хорошего — так, как она это понимала. В том, что она говорила, конечно, многое было неправильно, и я до сих пор с ней не согласен. Но в тот раз она пыталась донести до меня правду (и заодно насолить Карле, наверное) — и она сделала это ценой своей жизни. Кроме чувства вины, я ощущаю, будто что-то ушло, и никогда уже не будет как прежде. Возможно, мне ее… не хватает? * * * 2089 Он стоит перед могилой матери. Скромное простое надгробие. «Джоан Мейерс. 10.12.2032 — 04.05.2083». Он слышит сзади шаги. Оборачивается. Женщина, уже немолодая на вид (возможно, гораздо старше, чем кажется: сегодня существует столько технологий против старения). Она кладет на могильную плиту цветы. Становится рядом с Аланом. Их плечи примерно на одном уровне, оба смотрят вперед и вниз, головы наклонены. — Ты… Алан? Ее сын? — тихо спрашивает она наконец. Алан колеблется, но говорит правду: — Да. — Меня зовут Лиза Джеймисон. Мы были подругами в школьные годы, я и твоя мать. Потом… она все больше и больше отдалялась от меня. — Она направляет взгляд на Алана. — Я не буду спрашивать, как это произошло или зачем ты это сделал. Скажи только: тебе жаль, что ты так поступил? Хотел бы ты, чтобы все сложилось иначе? — Да. — Знаешь, я и многие другие думаем, что, возможно, есть такие миры, ветки реальности, где Джоан жива. — А она говорила, что надежды на квантовое бессмертие — чушь. — Да, уж я-то знаю. А что думаешь ты? — задает вопрос Лиза. — Мне хотелось бы, чтобы так было, но все это для меня слишком сомнительно. Надеюсь, вы меня не собираетесь агитировать? — О, нет. Это твой выбор. — А «выбор» — иллюзия. Во что я точно не верю, так это в свободу воли. — Джоан говорила точно так же. — Откуда вы знаете про меня и остальное? Моя мама Эмма вам рассказала? — Да. Они еще некоторое время молчат. Потом Лиза уходит. Алан все так же стоит перед могилой Джоан. Нетхантеры, как и подобает «гончим», пристально смотрят на него с разных ракурсов. Расхождение «Хлюп-хлюп» — ботинки по декабрьским лужам. Хоть какого-нибудь снежка в этом году еще не было — и не факт, что будет. Примерно с середины десятых годов здесь, на территории старого аэропорта, производилась активная застройка многоэтажками, говорят, много чего тут было, но уже в сороковые район стал одним из многих пустынных мест Брянска. И в этом упадке виновата не только Большая Череда Пандемий, прошедшаяся волнами по Земле. Больше половины моего участка — опустевшие здания, ну или почти опустевшие — кое-где еще ютятся жильцы. Один из таких, Петр Земляных, во вторник звонит: я, говорит, вечером часто смотрю в бинокль на окрестности, и тут сегодня вижу — машина. Остановилась недалеко, через два дома. Водитель вытаскивает мешок, а мешок движется, словно в нем живой человек. Вот Земляных и заволновался. Хочет, чтобы проверили. Неймется ему, все видит какие-то «странности». И около того дома, как назло, нет действующих камер. Потом опять звонит: «Кого-то грузят в машину! Вы что сидите? Там, может, уже человека убили!» Ну что ж, ладно, проверим. Скорее всего, просто чудачества Петра, не жду каких-то больших неприятностей. Петр — человек с поврежденной химическими стимуляторами и неисправностями нейроимплантатов психикой. Работает из дома — то ли графическим дизайнером, то ли копирайтером, то ли и тем, и другим. Покидать свою норку он не любит. Может, агорафобия? Или не покупает свежие алгоритмы защиты для умной пыли, а ставить крякнутые версии боится, ведь, бывает, ломаный софт криво работает? Истинный «дистанционщик». Ни я, ни кто-либо из моих знакомых никогда не общался с Земляных напрямую, всегда — по телефону или через интернет. Выйти и поговорить напрямую он не захотел и в этот раз. Я не стала настаивать. ИИ быстро нашел понятых, которые будут дистанционно получать мою сенсорику. Не люблю, когда мне залезают в голову, но что поделать — не искать же редких жителей почти заброшенного квартала. К счастью, здесь нормально ловит сеть. «Дистанционщики» также получают доступ к моим модификациям восприятия, большинство без таких аугментаций могут не увидеть на месте многих следов. Хорошо хоть у понятых нет доступа к моей памяти и мыслям. Чертова работа… Моя иммунная защита свежая, я обновление скачала в воскресенье. Остается только, как всегда, надеяться, что технически все с пылью в организме нормально, и что с кодом не напортачили. Электромагнитный замок на двери нужного мне подъезда отключен, так что она не заперта. Неудивительно — во всем этом доме уже давно никто не живет. Почему-то представляю, как Земляных (каким его видела на фотографиях в базе данных) смотрит на меня в свой бинокль. Анализаторы включены на полную. И да — пусть еле-еле, но чую кровь! Поднимаюсь. Запах усиливается по мере приближения к квартире номер пять. Следов обуви так и не заметила. Путь к квартире вообще выглядит на удивление чисто.