– По кондитерской части? На фабрику? – Тёть, там сто лет нет никакой фабрики! Там крутые выставочные залы, галереи, там коцептуальные группы выступают! Вообще это модные, хипстерские места! – И ты с ним в эти места ходишь? – Ну что ты, тётя, – Маруся даже развеселилась. – У них свои девушки, у таких молодых людей. Вроде Агриппины. – Не знаю, куда твоя Агриппина ходит, а блины она ловко жарит. Видно, дедушка с бабушкой у неё порядочные люди. – Тётя, какое отношение порядочность имеет к блинам?! – Самое прямое, – отрезала Лидия Витальевна. – Значит, не тунеядку вырастили, которая только делает вид, что в современном искусстве разбирается, а человека приспособленного. – Почему… делает вид? – спросила Маруся озадаченно. – Может, на самом деле разбирается! – Чтоб в искусстве как следует разбираться, – сказала тётя и захлопнула дверь холодильника, – нужно, дорогая моя, хорошее образование иметь! Нужно сначала византийское искусство изучить, потом греков, потом Средневековье от начала до конца, и не только Брейгеля с Босхом, их все знают, но и посложнее кого-нибудь. Ну, Рафаэля, Караваджо мы пропускаем, это даже не первый класс, это подготовительная группа. А уж потом библейские сюжеты, романтизм, реалисты всех возможных школ, авангард, абстракционизм, и ещё когда-а-а мы до современного искусства доберёмся! Самовар выкипит весь. Пойдём. Маруся проводила тётю Лиду глазами, потом поскакала за ней: – Тёть, ты что, разбираешься в искусстве?! – Я? – удивилась Лидия Витальевна, напяливая уличные шлёпанцы. – Нет, конечно. – И закричала: – Гриша, самовар вскипел?! Агриппина, заваривай чай! Они пили чай с блинами, и профессорская внучка всё подпускала Антону шпильки по поводу его штанов, а тётя Лида предлагала принести с чердака дедушкины брюки. – В деревне разве можно ходить в эдаких шальварах и штиблетах? У нас тут кругом трава, земля, запачкаться раз плюнуть, попроще надо что-нибудь. Антон сначала дулся, а потом углубился в свой телефон, повеселел и стал показывать селфи с самоваром. Селфи вышли замечательные, особенно дым. Он очень натурально валил из трубы. Антон ещё раз сказал, что «это взорвёт Сеть». Чаю он не пил, цедил воду из бутылки, а когда заглянул Агриппине в кружку и спросил, почему в чае не плавают щепки и угли, Лидия Витальевна объявила, что пора на речку. – Вы идите, а вечером мы шашлык пожарим. Гриша вчера такую шейку привёз, хоть сырой ешь! – Сырую свинину есть нельзя, – перепугался Антон. Он на самом деле не знал, чего от них можно ждать – дикие люди в диких местах, понесло красотку Агриппину к дикарям! – Только говядину, и только особых сортов! – А, – протянул Гриша, – тогда мы сырую не будем. Красотка Агриппина почему-то засмеялась и сказала, что, пока Маруся будет мыть посуду, она шашлык замаринует. – Только я по-старинному мариную, без глупостей, – предупредила она. – Никаких кефиров и майонезов! Соль, перец, травки всякие. Меня так академики-грузины научили. У деда много друзей-грузин. И все почему-то академики! – Ты, Грунечка, как хочешь, так и маринуй, – сказала Лида, и Маруся поняла, что профессорская внучка покорила тётино сердце навсегда. На кухне, когда девушки остались вдвоём, Агриппина озабоченно спросила, не слишком ли она некстати. – Да, конечно, кстати! – воскликнула Маруся почти искренне. – А ничего, что я этого придурка с собой привезла? Я была без машины, она в сервисе чего-то застряла. Там запчастей каких-то ждут, а дед считает, что моя безопасность – самое главное! А этот придурок и говорит: я вас подвезу! Я ленивая, ты же знаешь! И в городе сидеть неохота, а в Малаховке нету никого, дед с бабушкой в Стокгольме. У деда там конференция. Он бабушку взял, а меня отказался. – Почему не взял? Агриппина резала розовое мясо аппетитными толстыми кусками и махнула рукой с зажатым в ней ножом. – Я в Италии уже была этим летом. Дед считает, что туда-сюда без толку раскатывать не годится. Отдохнула за границей – и на дачу. Там всегда дел полно! Ты же знаешь моего деда! Он у нас строгий, но справедливый. Вы первого-то приедете? Маруся расплылась в улыбке. Это было так заманчиво и… шикарно – отмечать начало учебного года на профессорской даче в Малаховке среди интересных и важных людей! – Я не знаю, – сказала она. – Я бы с удовольствием, спасибо. Надо у Гриши спросить, вдруг он не может. – Да, конечно, он сможет, – уверенно заявила Агриппина. – Как ты скажешь, так и будет, по нему всё видно! Он с тебя глаз не сводит! – Гриша?! – Или его переименовали в Васю? – Агриппина, он просто мой друг детства. – Называй меня Груней. А просто друг детства не может в тебя влюбиться? И не сводить с тебя глаз? Это разве запрещено законом? – Ты всё выдумываешь, – сказала Маруся, перемывая под краном чашки. – Дед, значит, тоже всё выдумывает, – согласилась Агриппина. – Он мне тогда сказал: какая прекрасная пара! Вот у тебя вечно в кавалерах какие-то обмылки, а тут сразу видно, что у ребят всё хорошо и сами молодые люди достойные. А если он тебе не нужен, так и скажи, я его себе заберу. Он мне подходит. – Маруся вытаращила глаза. – Дай мне соль. У вас есть крупная? – У нас сколько угодно крупной соли, мы только что закрывали огурцы. – Я купальник с собой взяла. Он в машине, надо достать. – В Северке вода очень холодная. Зато она чистая, наша речка. И даже бобровая плотина есть! – Покажешь? – Покажу, – обрадовалась Маруся. – Только нужно обуваться, до неё в босоножках не дойдёшь. – Дашь мне кеды? Или сапоги резиновые? Когда они вышли на улицу, Маруся обнаружила, что случилось самое страшное – Гриша раскочегаривал мотоцикл. Антон издалека фотографировал его на телефон, но не приближался. Гриша ногой дёргал стартёр, мотоцикл взвывал и глох. – Гриша! – закричала Маруся с крыльца и топнула ногой, но за грохотом её не было слышно. – Гриша, остановись! В это самое время мотоцикл наконец «взял», изрыгнул дым, затарахтел и затрясся. – Мы что, – перекрикивая шум, в ухо Марусе закричала Агриппина как будто в ужасе, – на нём поедем?! – Нет!!! – проорала в ответ Маруся. – Ни за что на свете!!! – Как?! Почему?! – Гриш, выключи ты его, ради бога! – Зачем?! Поехали! На речку только на нём и проедешь! Или пешком!? – проорал Гриша. – Я не хочу пешком! – завопила Агриппина. – Я хочу на мотоцикле с коляской! Это мечта всей моей жизни! У деда с бабушкой такой был!! Можно я в коляске поеду?! Мотоцикл тарахтел, тётя Лида смеялась, Гриша уселся за руль, а профессорская внучка взгромоздилась в коляску. Маруся и Антон оказались словно по другую сторону невидимого барьера. Гриша газанул, описал круг по двору – счастливая Агриппина тряслась и подпрыгивала в коляске, – тётя откатила воротину, чтобы мотоцикл выехал. – Маруська, садись! Давай, давай!.. Она в нерешительности приблизилась. – Я на этой тарантайке никуда не поеду! – прокричал Антон, делая шаг назад, как бы из опасения, что его засунут в мотоцикл насильно. – Это даже не смешно! Это даже показать никому нельзя! Маруся бросилась вперёд, перекинула ногу, устроилась на сиденье и обняла Гришу за талию. – Вы езжайте, а я молодому человеку покажу дорожку! – и тётя Лида махнула рукой. – Э-эх! – крикнул Гриша залихватски, мотоцикл наддал и покатил. Марусе показалось, что покатил он очень быстро, ей даже страшно стало, тёплый августовский ветер засвистел в ушах. За ними по дороге клубилась пыль, Агриппина придерживала на голове каску Марусиного деда, которую напялила тут же, как только оказалась в коляске, и громко пела «Широка страна моя родная!». Они выехали на опушку, и Гриша повернул в лес. Дорога сразу стала мягкой, пыль пропала, колёса катились по примятой траве. Стало попрохладней и запахло цветами, листьями, грибами. – Какая красота! – придерживая каску, громко восхищалась Агриппина. – Марусь, я у тебя жить останусь! Тут наверняка грибов полно! У нас в Малаховке никакого леса нет, весь давно свели и домами застроили! Как я люблю лес! Они выкатились на пригорок с залитой солнцем макушкой, а внизу, в лопухах, лежала плотная тень. Здесь было много цветов и просторно стояли берёзы. «…Как я люблю лес», – подумала Маруся. Примятые колеи сбежали с пригорка, и некоторое время они ехали в тени под соснами. Они как будто очутились внутри огромного органа – сосны были янтарными, почти прозрачными посередине и тёмными там, откуда поднимались, а поднимались они из плотного зелёного мха, казавшегося бесконечным. Кое-где на зелёном виднелись яркие акварельные кляксы – разноцветные шляпки сыроежек. Даже Агриппина притихла и ничего не говорила. Теперь катились по толстой подушке из иголок, в воздухе сильно пахло хвоей. Потом начались кусты бузины и заросли брусничника, они выехали на берег неширокой и быстрой речки. Этот берег был пологий, вдоль него стояли серебристые ивы, а противоположный – высокий, изрытый ласточкиными гнёздами. Впереди показался маленький пляжик с белым песком, и Гриша заглушил мотор. – Вот счастье-то, – говорила Агриппина, выбираясь из коляски. Гриша взял её за руку, помогая вылезти, и Маруся вдруг подумала: а что, если Агриппина заберёт его себе? Она ведь так и сказала!.. …Если он тебе не нужен…