– Гриш, ну что ты говоришь? Ты хочешь сказать, что можешь убить? И я тоже? И тётя?! – Думаю, да. Я даже уверен, что да!.. Если кто-то станет всерьёз угрожать жизни моих близких и я смогу придумать, как это сделать, чтобы меня не поймали, я убью. – С ума сошёл? Или ты шутишь? – Не сошёл и не шучу. Я утверждаю, что «налёт цивилизации» гораздо тоньше, чем кажется. Мы себе льстим, когда называемся цивилизованными людьми. Я не более цивилизован, чем первобытный человек, который защищает свою пещеру. Если в неё лезет другой первобытный человек – чтобы занять место посуше, размозжить голову моему ребёнку, изнасиловать мою жену, а потом столкнуть её с обрыва, – я дам ему дубиной по голове. Чтобы он ничего этого не сделал. Объяснять ему, что он неправильно себя ведёт, я не стану. Мне будет некогда. Маруся смотрела на него, чуть не открыв рот. Он передразнил её. – То, что я умею читать, считать и гоняю туда-сюда формулы, ничего не означает! Вернее, это означает только, что я умею читать, считать и знаю физику. Во всём остальном я по-прежнему ужасающе первобытен. И я в этом уверен. – То есть ты ничем не отличаешься от тех питекантропов, которые подрались на переезде? Помнишь, тётя рассказывала?.. – Отличаюсь, конечно! Питекантропы дрались не за жизнь близких или свою собственную, а за кусок тухлого мяса!.. У меня хватит мозгов придумать, как добыть это мясо, ни у кого его не отнимая. – Ты рассуждаешь… странно. – Возможно. Но цивилизация терпит крах по всем статьям, разве ты не видишь? Каждый день телевизор смотришь и не видишь?.. Все поучения великих гуманистов вроде Руссо или Дидро пошли прахом. Их или извратили до состояния импотенции, или выбросили в сточные канавы. Ценность каждой человеческой жизни?.. Помилуй бог, где она? Кому сейчас это интересно? Интересно жечь, резать, взрывать, чтоб кровь рекой, чтоб трупов побольше, чтоб в Интернет выложить, как головы режут, – вот это да! Вот это интересно и зажигательно! – Гришка, что ты придумал?! – Ничего я не придумал. Я вижу, как меняется мир. Просто на глазах, Маруська. Если бы моему деду сказали, что университеты будут закрывать и на их месте открывать медресе, он бы страшно удивился и ни за что не поверил бы. Ты помнишь моего деда? – По… помню, конечно, – запнувшись, сказала Маруся. – Вот и получается, что пятьдесят лет назад мир был гораздо более цивилизованным, чем сейчас. А что будет ещё через пятьдесят лет, даже представить страшно. Они помолчали. – И мы сейчас идём не искать доказательства, что я не убивал Валерика, – продолжил Гриша тихо и чётко. – Мы собираемся установить истину и узнать, кто убил человека. Потому что мы одни из последних, кого это ещё интересует. Кто конкретно убил конкретно этого человека, не важно, плох он был или хорош. Просто мы когда-то читали гуманистов, и нам втемяшилось в голову, что человеческая жизнь – ценность сама по себе. Не в планетарном масштабе, не в политическом аспекте, не в рамках соглашений ОПЕК о ценах на нефть. Мы из той уходящей цивилизации, и нам важна человеческая жизнь. – Ну, ты наговорил, – пробормотала Маруся. – Я-то до гуманизма не додумалась, Гриш. Мне просто любопытно, как и тёте Лиде. – Кстати, про тётю я вообще ничего не понял, – сказал он. – Зачем ей понадобилось, чтобы мы затеяли какое-то доморощенное расследование? – Ей понадобилось?! – Ну, конечно! Ты вообще в Москву собралась уезжать, а она тебя остановила. Может, она знает, кто убил? Или догадывается? Или ей нужно что-то проверить и она хочет, чтобы проверили мы? – Гриш, зачем ты всё это говоришь?! То крах цивилизации, то тётя! Я и так вчера перепугалась и ногу сильно ушибла! – Болит? – Не болит! Нормально всё! На пыльном пятачке перед магазином никого не было – хлеб ещё не привезли, а за водкой слишком рано. По дороге гоняли на велосипедах мальчишки – разгонялись, доезжали до песка и там отчаянно виляли, стараясь удержать руль. Некоторые проскакивали песчаные кучи с ходу, другие с трудом, а третьи валились, поднимая тучи пыли. В поле за магазином Прокопенко-супруг в синих тренировочных штанах и майке-алкоголичке топтался возле железного остова футбольных ворот. Гриша посмотрел на него и остановился. – Марусь, ты иди за сахаром, – сказал он негромко, – а я подойду вон… к Прокопенко. Ты не знаешь, как его зовут? А то неудобно. – Виктор Павлович, по-моему. – Спроси у продавщицы, откуда взялся вчерашний Константин. – Я сама знаю, что спрашивать, – фыркнула Маруся. Ей не хотелось, чтобы Гриша разговаривал с Прокопенко, и она видела, что Грише тоже не хочется с ним разговаривать. …Нынче супруги Прокопенко жили в доме Гришиного детства, и всё давно стало по-другому, изменилось навсегда, и ничего с этим нельзя поделать, но Гриша много лет не мог себя заставить приехать в деревню, трусил, не хотел бередить раны. Они давно должны были зажить, эти самые раны, но вот не заживали что-то. Маруся поднялась на магазинное крылечко, помедлила, оглянулась на Гришу, который шагал через поле, высокий, как журавль, вздохнула от жалости к нему и вошла. Странное дело, продавщицы Зины за прилавком не оказалось. Всё было как всегда: полки, уставленные винными и водочными бутылками, пивными банками, а также банками с сизым сливовым вареньем и жёлтой кабачковой икрой, горчицей и хреном в тюбиках – почему-то здесь горчицу и хрен отпускали исключительно в тюбиках, как на космической станции. Дальше внавал шли чипсы, разнообразные печенья в мятых пачках, каменные пряники, баранки, карамельки в пакетах, за ними баллоны с растительным маслом, трёхлитровые банки с берёзовым соком, а в углу большая бочка с малосольными огурцами. Зимой к ней прибавлялась ещё бочка с квашеной капустой. И огурцы, и капуста у них в сельпо были очень вкусные, их охотно брали, даже в Москву везли. – Здравствуйте! – громко поздоровалась Маруся и прислушалась. Никто не отозвался. Вряд ли Зина куда-то ушла или уехала, позабыв запереть магазин на две деревянные перекладины. На одной из них всегда висел огромный, как из рыцарских времён, заржавленный замок. – Здравствуйте! – повторила Маруся погромче. В окно, забранное решёткой, ей было видно, как по улице носятся мальчишки. Она ещё немного постояла, потом подняла перекладину и подошла к двери во внутреннее помещение. – Зина! – позвала она и шагнула в тёмный коридор, уставленный ящиками из занозистых досок и мешками из коричневой дерюги. Поперёк одного из мешков шла чёрная надпись «САХАР-ПЕСОК, 50 кг». – Зина, вы здесь?! Маруся заглянула в первую же дверь. За дверью оказался крохотный кабинетик без окон, залитый синим электрическим светом. За столом в кабинетике сидел сосед Саня в наушниках и, притоптывая ногой, рассыпал по пакетам чай. Завидев Марусю, он вытаращил глаза, выдернул из уха наушник и спросил, чего ей надо. – Мне Зину надо, – сказала Маруся. – Я за сахаром пришла. Сосед Саня немного подумал, как будто не сразу сообразил, кто такая Зина и при чём тут сахар. – Да! – вдруг воскликнул он, словно вспомнив. – Так пошли, я продам! Запирая дверь в кабинет, он объяснил, что «Зинка попросила его подменить». – У ней ребёнок в лагере тут недалеко и чего-то затемпературил, вот она и сорвалась. А мне говорит: посиди, Сань, за меня, всё равно до пяти часов никакой торговли нету, а если закрыть магазин, то на меня верняк жалобу накатают! Такой народ, чуть что не по его, сразу – жалобу! А сейчас работу потерять кому охота?.. Так чего ты говоришь? Сахару тебе? Маруся сказала, что три килограмма. – Развесного или в пачках? Развесной дешевле выйдет. Маруся согласилась на развесной. – Я раньше на заправке работал, – говорил Саня, вешая сахар. – Там, конечно, водку и селёдку не продают, всё больше жвачки и сухарики, а всё одно – торговля. Маруся попросила ещё бутылку водки, которую Саня снял с полки со всякими шутками, что пить, мол, здоровью вредить, и всякое такое, а Маруся объяснила, что водка нужна для наливки, и решила взять ещё полкило шоколадных конфет. – Саша, а вы не знаете того вчерашнего человека, который… который Валерика приструнил? Я его раньше никогда не видела. – Во дела с Валериком этим, да?.. Главное, орал, орал – всех, мол, убью, сожгу, в колодец головой суну! И тут ему конец и пришёл. – Так что это за мужик? – А я бы его сам убил, – продолжал Саня жизнерадостно, не отрывая взгляда от стрелки старомодных механических весов. Стрелка покачивалась. – С удовольствием! Он мне два колеса испортил! Главное дело, даже вулканизация не поможет, надо новые покупать, там всё в клочья изодрано! Скотина такая, «звёздочки» разбросал, где он только их взял! Господь Бог на небе всё-о видит, всё-о слышит! Раз – и готово, нету Валерика! – А торт вафельный свежий? – Откуда я знаю? На, посмотри! Маруся посмотрела и вернула. Торт был совсем старинный. – За кого ты спрашивала, я не понял? За Костяна, что ли? – Который Валерика ударил, и тот сразу упал. Ну такой, в камуфляжных штанах, высокий. – Костян и есть! Так он из лесничества Ново-Егорьевского! За Ёлкино сразу направо сворачиваешь и чешешь сначала по грунтовке, потом по грейдеру. А он тебе зачем? – Да не за чем, – бросила Маруся беспечно. – Просто мы тут столько лет, а я его первый раз вижу. – Он и есть недавний. Он раньше где-то под Владимиром, что ли, работал, или под Нижним. Главное дело, участковый наш, Семёныч, мне говорит: приедут спецы из Егорьевска, всех опрашивать станут, так ты первым делом расскажи, что Валерик тебе шины пропорол. А я что, дурак совсем? Я им про шины, а они меня на нары, да? Может, его Костян и порешил, а меня на зону? – Да они разберутся, – сказала Маруся, которой надоел Саня. – Знаю я, как они разбираются! Я чё, не сидел по малолетке, что ли?! Им, главное, палку-галку в ведомость, закрыто, мол, дело. А кто там по правде виноват, какая разница!.. Маруся отсчитала денежки, подождала, пока из кассового аппарата вылезет чек, и сняла с прилавка тяжёлый пакет.