– To pick в переводе означает «подбирать», – добавил Грек задумчиво. – А девчонка твоя – огонь. Сразу въехала, чего надо, вопросы задавала корректно, чётко, прям как большая. Отработала, в общем, день. – Спасибо, – машинально сказала Маруся. – Спасибо, – повторил и Гриша. – Может, вас куда подвезти, оттопыренные? Из нашей промзоны хрен выберешься, а под вечер вообще дело дохлое. Грек подвёз их почти до Кутузовского проспекта, а дальше они решили идти пешком, хотя путь был неблизкий. В киоске Гриша купил им по мороженому, они шли в толпе и ели мороженое. – Я очень за тебя переволновался. – Я так и поняла. Папа ещё больше волновался! Так буйствовал!.. Он меня теперь даже к тёте Лиде не отпустит, это точно. – Да брось ты, Марусь. Отпустит. Ну, я навру, что зря его взбаламутил. Что ты мне сказала, куда поехала, а я забыл. – Я думала, ты меня стукнешь. Когда я Греку дверь открыла. Он сбоку посмотрел на неё. – Я хотел, – вдруг признался он. – Честное слово!.. То есть я бы, конечно, тебя не стукнул… – Ну, конечно, нет, – перебила Маруся. Она старалась его утешить! – Просто ты… – Да. Я испугался. – Ты за меня не бойся. – Как я могу за тебя не бояться?! …Опять получалась какая-то острая секундная неловкость, как тогда, перед летним душем со слонами и жирафами. Как будто неискренность, нечестность, а чтобы получилось честно, нужно на что-то решиться. На что?.. И как именно решиться?.. – Давай завтра опять съездим в Малаховку, только на этот раз к жене Басалаева, – заговорил Гриша, ещё углубляя эту неискренность. Жена Басалаева его совершенно не интересовала. – Всё же нужно понять, откуда у него такие деньги! И на офис на Петровке, и на фильм. Насколько я понял, эти киношники хоть и прикидываются дебилами, на самом деле ребята профессиональные и востребованные. – Не очень-то они и прикидываются. – Может, Басалаев продал дом вместе с женой?.. И таким образом обогатился?.. Маруся грустно на него посмотрела: ей было неловко от неискренности и нечестности. Ведь они с самого детства не врали друг другу. Почему врут сейчас? И в чём врут?.. – Меня выгонят с работы, если я опять буду отпрашиваться. Поедем лучше послезавтра, у меня только ученики, но я всех отменю. Таким образом я разорюсь, но что теперь поделаешь?.. Решётка забора казалась бесконечной. Она была очень солидной, не то что на участке у профессора Астрова. И липы высажены по обе стороны тропинки, как в аллее. – Гришка, если б ты был пошляк, – сказала Маруся, – ты бы сейчас непременно высказался про аллею Керн и про «Я помню чудное мгновенье». – Мгновение – это прекрасно, но вот знаешь, за что я на него злюсь всю жизнь? – На кого? – не поняла Маруся. – Да на Пушкина! – За что?! – За то, что он «Фауста» до конца не перевёл, бросил! «Корабль испанский трёхмачтовый, пристать в Голландию готовый: на нём мерзацев сотни три, две обезьяны, бочки злата, да груз богатый шоколата. Да модная болезнь: она недавно вам подарена». А он бросил. Как он мог?! – Я не знаю, – сказала Маруся. – То-то и оно. Возле калитки стояла пыльная машина, похожая на автомобиль режиссёра Грекова, но побольше и поновее, а калитка была затейливая, в чугунных розах и завитушках. И никакого звонка. Гриша потянул калитку и зашёл на участок. Маруся за ним. – Маргарита Николаевна! – крикнул Гриша и прислушался. – Можно к вам?! – Интересно, это она на такой машине ездит? – тихонько спросила Маруся. – Сама?.. – Сейчас узнаем. Маргарита Николаевна!.. На высоком крылечке ухоженного дома неслышно появилась женщина в сарафане и босиком. Она немного постояла, молча разглядывая их, а потом спросила резко: – Вы кто? Что вам нужно? – Здравствуйте, – сказал Гриша, останавливаясь. – Нам бы с вами поговорить. – Мне не о чем с вами говорить. Я вас не знаю. Если вы журналисты и по поводу моего мужа – уходите. Юру вчера похоронили. – Зато нас знает профессор Астров, – ни с того ни с сего заявил Гриша. – И мы не журналисты! Вы можете уточнить у него, кто мы такие. Маргарита ещё постояла, а потом подобрала подол сарафана и сбежала с крыльца. Она была молода, гораздо моложе, чем Маруся представляла себе супругу бородатого Басалаева. – Вы ученик профессора Астрова? – Не совсем. Но я помогал ему чинить насос. Она улыбнулась: – Тогда, выходит, вы слесарь? Гриша улыбнулся в ответ и помотал головой: нет, не слесарь. – Пойдёмте вон там посидим, под яблонями. В доме душно. Гриша посмотрел в ту сторону. Там был небольшой яблоневый садик, отделённый от лужайки цветами, которые стояли и висели в причудливых кованых подставках. Как видно, эта самая супруга занималась цветоводством. Посреди всей этой немного английской красоты и впрямь под яблонями был вкопан большой дощатый стол. Вокруг вольно располагались плетёные кресла, и в некотором отдалении висел полосатый гамак, натянутый между двумя соснами, а за ним теснились вишни. Похоже, там начинался вишнёвый сад, классический. Райское место, одним словом!.. – У меня есть небольшой самовар, – говорила между тем Маргарита. – Если вы умеете ставить самовар, у нас будет самый настоящий чай. Если не умеете, я вскипячу чайник. – Я умею ставить самовар, – сказал Гриша и зачем-то покачал раскидистый цветок на длинном верёвочном подвесе. – Хорошо тут у вас. – Мне тоже нравится. Маруся помалкивала. Она всегда немного терялась в присутствии красивых и взрослых женщин. Самовар был и вправду небольшой, всего стаканов на пять, – Маргарита заметила, что такие в старину назывались «эгоистами», потому что пить из него предполагалось в одиночестве, – и стоял на пеньке, сияя на солнце самодовольным боком. Рядом в траве помещалась корзина с сосновыми шишками – на растопку. – Вода в канистре, канистра на крыльце, – проинформировала Маргарита и спросила Марусю, как её зовут. Маруся сказала как. Эта женщина в сарафане до земли, очень коротко стриженная, какая-то решительная, что ли, казалась ей инопланетянкой. На загорелых пальцах без всякого маникюра – всего одно кольцо, широкое, состоящее из разноцветных полос, тоже инопланетное, словно передатчик, сияло, как начищенный бок самовара. Маруся в её присутствии робела и конфузилась. Гриша притащил самовар и стал поджигать тоненькие лучинки, вытянутые из той же корзины. Маргарита Николаевна вынесла из дома поднос, уставленный стаканами в советских подстаканниках и какими-то сладостями в хрустальных плошках. Плошки тоже брызгались во все стороны разноцветными солнечными каплями. Установив поднос на стол, она уселась в плетёное кресло, закинула ногу на ногу, запахнула полу сарафана и закурила – очень красиво. – Итак? – спросила она, затянувшись. Маруся окончательно струхнула. Гриша подул самовару в дно, морщась и отворачиваясь от дыма, распрямился и стал по одной кидать в самоварное горло шишки. – Итак, первым делом я хочу вас спросить, Маргарита Николаевна. Вы альпинист? Вот тут она удивилась. Так удивилась, что ткнула сигаретой мимо пепельницы. – В каком… смысле? – спросила насторожённо. – В самом прямом. Ходите в горы? Штурмуете восьмитысячники?