*** Подъезжая к дому, он видел, как отъезжала машина скорой помощи. Сердце подсказывало, что стоит ехать следом за ней, но все же он остановился у дома. Квартира была открыта, у порога – лужа крови, из гостиной выглядывал напуганный мистер Блонд. Николас дважды окликнул Меган, уже зная, что она не ответит. Его телефон зазвонил: это был ее номер. – Меган! – закричал Николас. На другом конце была не Меган, а медсестра скорой помощи, которая сообщила, что она набрала последний номер в списке вызовов пострадавшей, к тому же от этого номера значилось более десяти пропущенных вызовов. Девушка рассказала, куда доставили больную, но ничего не сказала ни о ее состоянии, ни о состоянии ребенка. – Приезжайте, – сказала медсестра, – сейчас я ничего не могу вам сказать. Ее увезли в операционную. Дальше все было, словно во сне. В кошмарном сне, подобно тем, какие видела Меган. Только теперь без Меган. Когда ему сообщили о том, что его: – Жена? – уточнила одна из медработников. – Да… Нет… – путался Николас. – Мы живем вместе. – Соболезную вам… …о том, что его «не жена» скончалась, Николас сперва и забыл спросить о ребенке. Звуки вокруг него перестали существовать, люди словно растворились в пространстве, а всеобъемлющая боль внутри разрывала голову на части. Когда, как позже оказалось, доктор, поняла, что Николас не слышит ее, поняла, что он не осознает происходящее вокруг него, она дернула его за рукав и сказала: – Вы слышите меня? Николас посмотрел на нее глазами умственно отсталого. – Вам нужно прийти в себя, – сказала доктор, – соболезную, ваша… жена скончалась. Но ваша дочь… С ней все хорошо. – Моя дочь? – удивленно спросил Николас. Казалось, он только сейчас узнал, что должен стать отцом. На самом же деле, узнав о смерти Меган, он решил, что ребенок погиб вместе с ней. – Да, ваша дочь, – доктор пыталась улыбаться, понимая, что это не совсем уместно. – Она совсем немного не доношена, но в целом с ней все хорошо. – Могу я увидеть ее? – Разумеется… Его отвели в комнату для новорожденных, где через стекло он мог посмотреть на свою дочку. – У нее есть имя? – спросила доктор, теперь имея все основания улыбаться при разговоре с Николасом. – Что? – переспросил он, еще не до конца придя в себя. – Имя? – повторила доктор. – Как зовут девочку? – Имя? – Николас посмотрел сквозь стекло на ребенка. – Меган. Ее зовут Меган. В тот вечер, придя в пустую квартиру и закрыв входную дверь на маленькую защелку, ему хотелось выпустить все свои эмоции: боль, злость, страх, отчаяние, безысходность. Выпустить в любом возможном проявлении, да только Николас знал, что они все равно никуда не денутся: эмоции, отпущенные «на коротком поводке» могут наделать еще больше беды вокруг человека, а потом снова вернуться к нему. Он понимал, что нет смысла заглушать эту боль, ведь она все равно останется, потому что причина… Причина боли непоправима. Еще будучи в больнице, он позвонил родителям Меган. Он не хотел этого делать, он даже хотел сперва оповестить Эрика, ее брата, но решил, что трусость ему не поможет. Он догадывался, что ее мать будет во всем обвинять его, даже не зная, что произошло с ее дочерью. А он знает?! Нет. Он не знает. Ему сказали, что она упала с лестницы, но так ли это? Она звонила ему. Он так хотел услышать ее голос, что слишком громко и часто звал ее по имени. А ведь она что-то пыталась ему сказать. Вот только что? Николас сидел в гостиной на диване, том самом, где не так давно они заснули после съеденных двух ведерок мороженого и несколько пакетов с печеньем. Собравшись с силами, он сбросил с себя верхнюю одежду, отнес ее в стирку, взял тряпку и ведро, чтобы отмыть уже засохшую лужу крови в коридоре. Ее крови. Отмыв пол и уже возвращаясь с полным красной, пенной воды ведром в туалет, Николас заметил на полу какую-то книжку. Рядом сидел Джеймс Блонд, глядя на Николаса огромными, голубыми глазами, полными боли и отчаяния – еще один сирота, лишившийся любимой хозяйки. Николас решил, что уберет книжку, когда вымоет ведро и примет душ, вот только с душем не задалось: включив воду, к горлу подступил огромный ком, готовый вот-вот вырваться наружу в виде потоков слез из глаз. Но Николас, который только-только пришел в себя (насколько это вообще было возможно в его страшной ситуации), хотел во что бы то ни стало удержать себя в руках. Ему требовался ясный ум, потому что впереди предстояло решить много разных вопросов, требующих всего его внимания: от организации похорон до выписки маленькой Меган из детского отделения для новорожденных. Из душа Николас вышел уже через две минуты после того, как зашел туда. Он надел чистые трусы и футболку и пошел в спальную. В ее спальную. По дороге он поднял ту самую красную книжку. – Блокнот, – произнес он, – ты сказала мне: блокнот. Он хотел сесть в кресло, в котором Меган и заснула тем днем, в котором ее сонное тело ломалось, получая травмы от падения с высокой лестницы старого, готического особняка, но на кресле было высохшее пятно. Оно было меньше того, что осталось в коридоре, но все же сиденье было испорчено. Николас сел на пол, облокотившись спиной на кресло. Рядом с ним лежало две книжки: одна книга была написана о детях возрастом от нуля до двенадцати месяцев, вторая называлась «Не один дома» и, судя по обложке, предназначалась ему. Теперь ему предстояло прочитать обе эти книги… Джеймс Блонд неожиданно для Николаса запрыгнул к нему на колени, скрутился в клубок и замурчал. – Ты скучаешь, правда? – спросил у кота Николас. – Ты все понимаешь… Он открыл блокнот с первой страницы. Его внимание сразу привлек ключ, который лежал в отделе для карандаша. Ключ выглядел необычно и очень старо. Это был ее почерк. Он знал его. Она писала небрежно, часто меняла направление букв, красивым ее письмо назвать было сложно. Николас улыбнулся. Меган говорила как-то, что психологами доказано, что неаккуратный почерк принадлежит тем людям, кто мыслит слишком много и быстро: их рука не поспевает записывать рождающиеся идеи. Тело слабее разума, слабее духа. Николас читал и то тревожился, понимая, что ей приходилось пережить, то смеялся, узнавая в написанных словах ее чувство юмора и особо развитый, так полюбившийся ему сарказм, то улыбался, когда видел, как она описывала их первые встречи. Но все это время из его глаз все-таки текли слезы. Он больше не мог их сдерживать. На отдельной странице было написано: «Пускай это будет последняя запись в этом дневнике. Я не знаю, в чем причина, но я больше не буду ничего здесь записывать. Возможно, когда я описываю свой сон на бумаге, то погружаюсь в него повторно, даже глубже, потому сознание и отбрасывает меня на нижний уровень. С меня хватит.» Однако на обороте страницы продолжался текст. Николас перевернул страницу, откуда-то зная, что там его ждет нечто страшное и одновременно важное. Он не ошибся. Меган подробно описала дом, рядом с которым оказалась. Читая его описание, у Николаса по телу бегали мурашки. Он прочитал о дохлом зверьке у стены в столовой, о подсвечнике, который мог послужить ей оружием (из-за которого она и вывихнула правую руку, и который в последствии остался лежать на лестничном пролете между первым и вторым этажом старого заброшенного особняка), о шагах над головой, о спальне, которая выглядит точь-в-точь как ее собственная, в которой он сейчас находился, только в ужасно заброшенном состоянии, и о комнате, ключ от двери которой она положила в карман. «Когда я вошла в эту комнату, я поняла, что уже бывала в ней раньше, – прочел Николас, – только в прошлый раз я смотрела на нее не своими глазами. Её. Моей маленькой девочки. Такой красивой девочки. Не каждой матери выпадет шанс увидеть своего еще не рожденного ребенка таким, каким он будет, когда подрастет. Да что там – не каждой… Никому. Никому, кроме меня. Я не знаю, чем я заслужила такой подарок, но я второй раз вижу ее. Когда я впервые видела ее во сне, это происходило так, что она смотрела в зеркало своими карими, совсем, как у Ника, глазами. Сегодня же все было иначе. Это была ее комната. Возможно, эту комнату для нее приготовил Он. Бугимен. Демон. Все равно, как его назвать. Но она еще не родилась, и видеть ее могу пока только я. Потому в той комнате не было ничего, кроме большого зеркала в старинной позолоченной раме. Я видела ее в полный рост, и это уже не было ее отражением – это была она. Наша девочка. Я снова подняла руку и только тогда, когда я это сделала, она посмотрела на свою ладонь и тоже подняла ее. Я касалась зеркала, но чувствовала ее тепло. Одна моя рука лежала на животе, вторая – на зеркале. То чувство, что я пережила в тот момент сможет, пожалуй, сравниться только с тем моментом, когда я впервые возьму ее в руки по-настоящему. Конечно, если это мне суждено. Я понимаю, что я – лакомый кусочек для него. Мы с ребенком вместе представляем для него интерес. Я не знаю, чем все это закончится, но я попробую ее спрятать от него. Закрыть ее сознание там, где доступ к нему будем иметь только мы с ней. Это зеркало будет нашим тайным местом, и даже когда мы не будем рядом в реальном мире, мы всегда сможем встретиться здесь – в нашем собственном измерении, в наших снах. Я закрою комнату, а ключ заберу с собой и буду хранить его столько, сколько смогу. Здесь, в этом мире между мирами, в мире снов тоже действуют свои правила и законы. Я не знаю, откуда, но я это знаю. В моей комнате в этом доме нет замка, он входил в нее всегда, когда ему хотелось. Ее комната отныне будет под замком. Я не знаю, как, но я перенесу этот ключ в свой мир, я сделаю это, чего бы это мне ни стоило. Нужно только обыграть демона. Делов-то…» Дальше она описывала кабинет, в котором сидела, пока делала заметки в блокноте, в своем дневнике. В конце написала, куда спрячет ключ. Судя по тому, что ключ этот теперь он держал в своей руке, Николас понял, что Меган сделала именно то, о чем писала: защитила их дочь от демона и сама не стала его добычей. Вот только стоило ей это слишком дорого. *** Библиотека Николаса долгое время не пополнялась: молодому отцу-одиночке совсем не оставалось времени на чтение. Родители Меган часто навещали внучку, но мать Николаса все же больше помогала сыну. Рита лишь смахивала пыль с его книг, когда занималась уборкой в доме сына и внучки. Однажды она собрала в коробку игрушки, которыми Меган давно не играла: в основном это были развивающие погремушки для детей до года, и решила спрятать коробку в шкафу в комнате сына. Ее внимание привлекла другая коробка, которая там хранилась, с надписью, сделанной рукой не Николаса: «Нашей дочери». Рита предположила, что в ней уже могли храниться игрушки, но она была очень удивлена, когда открыла ее. – Это я нашел в комнате Меган, когда собирал ее вещи, – услышала Рита за спиной голос сына, – не этой, Меган… моей Меган. – Я поняла тебя. Но откуда? – спросила она. – Откуда столько денег? – Она не говорила мне о них. И я думаю, что сейчас это уже неважно. Я думал о том, чтобы отнести их в банк и положить на счет Меган. Но все откладывал. Спасибо, что напомнила. Завтра так и сделаю… Молодой мужчина с коляской, в которой капризный ребенок слишком требовательно настаивал на покупке всех имеющихся игрушек в детском отделе супермаркета, не мог не привлекать внимания окружающих. Он пытался объяснить полуторогодовалой дочери: девочке с карими глазами и короткими русыми волосами, что он не может купить все, да и к тому же: что они будут делать с таким количеством игрушек? Девочка не хотела слушать и продолжала настаивать на своем. Притихла она только тогда, когда отец дал ей игрушечного белого кота. – Смотри, – сказал Николас, – почти как мистер Блонд. Девочка обрадовалась выбору отца, но это не значило, что она не повторит свои требования в следующий раз. Вечером перед сном он читал ей сказки, к выбору которых решил подойти со всей серьезностью. Девочка быстро заснула, обнимая плюшевого мистера Блонда. Сам же Джеймс Блонд лежал, свернувшись клубком, в ногах у маленькой Меган. Перед тем, как выключить свет в детской и оставить ночник, Николас услышал, как его дочка сказала непривычное для нее слово: «мама». Он посмотрел на малышку: девочка улыбалась, крепче прижимая к себе игрушку. Николас с трудом сдержал слезы: он знал, что у его девочки есть маленький секрет, спрятанный в маленькой комнате, которая находится в ее детской головке. Там, в той таинственной комнате, в зеркале живет ее мама, которая приходит к ней во сне. Комната та закрыта на ключ, а ключ Николас носит на шее, никогда не снимая, чтобы никто, кроме его девочек, не мог туда войти. Утром Николас проснулся от криков, которые шли из комнаты дочери. – Меган! – в испуге закричал он и побежал туда. Но войти в комнату он не смог, потому что та была буквально забита всеми игрушками, какие они с дочерью накануне видели в супермаркете. Радостная Меган кричала и визжала от восторга, барахтаясь в этом море разноцветного плюша. Мистер Блонд стоял рядом у ног Николаса, с недоумением глядя на происходящее безумство.