Обернувшись, я не без удовольствия пронаблюдал поднимающийся за скальным выступом огненный шар. Снегоход мой, видать, был загружен под завязку. Нужно сваливать, сейчас сюда придёт весь оставшийся склон. Подёргав крепы — вроде на месте, и борд цел — я на выдохе развернул себя вниз по склону, тут же набирая ход. Моя припавшая на ведущую ногу тень красиво скользила впереди. Хорошо ей. В отличие от меня, у тени не было головы, в которой бы пульсировал набат сердцебиения, и не было жил, по которым уже вовсю гуляло пламя. По сути, мои ощущения к тому моменту уже не особо отличались от того, что я бы почувствовал, всё-таки расколов зубную ампулу. Красивые зелёные круги пляшут перед глазами, каждое натянутое сухожилие горит так, будто их намотало на колки какого-то садистического музыкального инструмента, ноги не желают слушаться вовсе. Попадись мне в тот момент лишняя кочка, мне бы, пожалуй, не хватило сил её нормально отработать. Я банально тянул спиной вперёд одну большую дугу, куда велено, не пытаясь совершить ничего более героического, и только в голос воя от зажёгшихся икр. Дерьмовая история, в таком состоянии катать. Однако поворот я всё-таки сумел разглядеть вовремя. Действительно, едва заметная тропинка. Ну логично, не в деревню же мне ехать, пусть та и пустует который год, кому оно теперь надо, ваше лесное «дьюти-фри». Проехав по целине буквально несколько десятков метров, я окончательно завяз. Отстёгивая борд, уже чистой сомнамбулой не глядя попёр вперёд, пытаясь сообразить, куда мне дальше. Над головой пару раз мелькали лопасти не к ночи помянутых вертолётов, но хвоя крон и сияние рассвета в табло меня прикрывали надёжно, да и вертолёты явно интересовались не мной, а доппельгангером, что уводил их сейчас от меня дальше на юг, в долину. Господи, да где же конец всему этому. В горле у меня клокотало, в ушах звенело, перед глазами снова чернота, а ноги идут вперёд исключительно при опоре о вертикально поставленный борд, с успехом заменявший мне костыли. Домик в итоге нарисовался у меня буквально перед носом. Плотная, структурированная темнота в самом центре поля зрения. «Выбирай любой вход». До меня только теперь дошло. Две деревянных ступеньки упирались в симметричную дверь — направо и налево. Так и не сообразишь, куда мне теперь. Спасибо за подсказку. Распахнув правую створку, я кулём ввалился внутрь, громыхнув маской о доски настила и рассыпав вокруг комья снега, облепившего комбинезон. В помещении было тепло, и меня тут же отчаянно стало клонить в сон. Так, нужно что-то делать, а то я тут отключусь. Однако при одной только мысли о том, что нужно подниматься и что-то делать, круги у меня перед глазами принимались плясать с удвоенной силой. Выпростав руку из перчатки, я кое-как просунул пальцы за воротник водолазки и прислушался. Пульс жуткий, тахикардия за сто восемьдесят. С температурой сложнее, мокрые пальцы елозили по горячечной коже. Кто его знает, может, уже и под сорок. Новая волшебная таблеточка с таким анамнезом мне уже не показана, но тут должно быть припасено для меня и что помощнее. Нужно только… нужно только… Я через силу, ужом извернулся, сперва — чтобы скинуть лямку рюкзака и перевернуться на спину, затем — чтобы выпростаться из рукавов куртки. Даже здесь, на тепле, из-под раскрытого клапана повалил пар. Судя по температуре, мне скоро хана. С трясущимися руками и ногами я еле сумел подняться на колени, что ж тут так темно-то. В глаза словно соли с песком насыпали, передо мной всё плывёт и трясётся. Поняв кое-как лицо вверх по стене я с неприятным удивлением обнаружил там две исправно горящие под потолком светодиодных лампы. Не то, чтобы тут было так уж темно. Значит, и зрение всё. Аптечку на ощупь удалось отыскать не сразу, кому-то весьма догадливому хватило ума оставить её на столе. Очередное упражнение на силу и ловкость. Спасибо, что не пришлось ещё и с содержимым разбираться. Внутри под липучкой скрывалась единственная ручка-шприц. Рядом лежала бумажка с инструкцией, но из меня был тот ещё чтец. Не вдаваясь в детали, я жахнул себя в предплечье и повалился на деревянный топчан, что был сколочен тут же вдоль стены. На большее меня сегодня не хватит, подумал я и провалился в неприятное забытье, наполненное смутными голосами и летящими мне в лицо снежными комьями. Очнулся под чьё-то бормотание. Оглядевшись, не сразу сообразил, где я. Помещение казалось отсюда, сверху, каким-то другим. Во всяком случае, резкое сияние ламп под потолком теперь выглядело привычно, не едва продирающимся сквозь вязкий сумрак тлеющим огоньком с того света. Помимо надоедливого голоса здесь теперь было полно звуков. Шумела вытяжка, гудел в углу термостат, за стеной скрипели сосновые сучья, у меня в ушах если и свистело по-прежнему, то на куда более скромных децибелах. Голос же обращался ко мне. — Ола, омбре, ты в порядке? За гермостеклом с двумя лабораторными перчатками посредине маячил мой доппельгангер. Надо же, вернулся. — Всё в порядке? — Там, снаружи? Нет, блин, я тебя про твоё самочувствие спрашиваю. — Эста бе, тебя сейчас отчаянно ищут в десятке километров ниже в долине. Вот и славно. Поднявшись на ноги, я слегка пошатнулся, но устоял. — Поторопимся. А, да. Я послушно закатал рукав водолазки, поделав качающее движение кулаком. Где-то здесь должно быть… точно, рядом с аптечкой валялся бумажный пакет с одноразовым жгутом. Вскрыв его зубами, я бочком подсел к разделяющему нас стеклу и послушно протянул вперёд сгиб локтя. Вены на руке были настолько жутко, что казались чёрными. Да уж. Доппельгангер в ответ сунул руки в клапана перчаток, ловко доставая из переходного бокса три красных вакумтейнера конского размера — миллилитров на 20, не меньше. А они тут не скромничают. Укол иглы я толком не почувствовал. Глядя, как вязкая жидкость нехотя наполняет пробирки, я вновь ощутил, как на меня волной накатывает дурнота. — Как тебе на вид, всё плохо? Каталонец на мой вопрос не обратил ни малейшего внимания, сосредоточенно манипулируя образцами — взять, набрать, упаковать, сложить в переходной бокс, повторить — да я на ответ не особо и рассчитывал. Нужно ли быть великим специалистом в микробиологии, чтобы сторожить меня тут в лесной избушке на границе между Свиссом и Тиролем. — Спасибо за службу, — всё-таки буркнул под конец он и начал собираться. — Ты по дороге как, не наследил? Прижав ранку салфеткой из того же пакета, я распустил жгут и на пробу подвигал рукой, сгибая и разгибая. Вроде пока работает. — Старался не наследить. Дальше какой план? На этот раз его ответный взгляд мне совсем не понравился. — Действие препарата скоро закончится, ложись обратно. — Это я сам разберусь. План какой? — У тебя будет три дня чтобы оклематься. Капельницы, прочая ерунда — в холодильнике, там же вода и сухпай, если понадобится. Вон там камера, — доппельгангер кивнул в дальний угол, — за тобой следит. Если перестанешь подавать признаки жизни раньше, деу но вулью — мы тут всё дистанционно сожжём. Через три дня в любом случае уходи вниз, координаты следующей точки у тебя есть. — А если не уйду? — Этот дом в любом случае сгорит. Понятно. Вот тебе и «спасибо за службу». Впрочем, а ты чего ожидал. Только уже полностью собравшись и застегнувшись, каталонец обернулся в дверях. — Что там у вас на самом деле творится? — Ты так спрашиваешь, будто это секрет. Заборы строят, как и везде. Свисс же — не исключение, да? Доппельгангер задумчиво кивнул, вновь присаживаясь на край топчана. — С тех пор, как в Лозанне случилась вспышка «чёрной смерти», пожалуй, что везде началось. Разве что по горам скоро и будем ходить. Да и их, пожалуй, что через пару лет окончательно перекроют, как на востоке. Помолчали. Если даже Свисс с его лабораториями и его относительно небольшим населением начал закрываться так жёстко, что уж остальным остаётся делать. — Тем важнее собрать по максимуму образцы, пока всё не перекрыли. И выразительно потряс кулаком рюкзак с моими образцами. Да уж. — Адеу, омбре. И с этими словами вышел. Я некоторое время прислушивался, как он там скрипит снегом, а как звуки шагов стихли, улёгся обратно на топчан. Сколько мне там осталось, судя по накатывающим вновь волнам жара, не больше часа, и снова отключусь. Надо до того успеть воткнуть себе капельницу с глюкозой, не то чтобы это помогало, но всё-таки. И главное глупо получилось, когда вчера вечером у меня заорала помпа, я спокойно ужинал у себя дома. Пино блан, простенькое, трёхлетнее, кремозный сент-агюр на закусь. В кои-то веки решил себе устроить небольшую вечеринку на одно лицо. И где теперь тот сент-агюр… Инструкции в таких случаях выдавались стремительно. Маршрут, поддержка, тайминги. Да и какие варианты, сдаваться в госпиталь, пока не заразил пол-подъезда? Так всё одно это не лечится, слишком легко внутриклеточный паразит уходит из-под радаров иммунитета. Таким его и задумывали. Шансы ровно пополам на пополам, или выживешь, или нет. Теперь же я в любом случае принесу пользу. Не живым, так в виде лабораторных образцов. А там, глядишь, мы всё-таки сумеем одолеть эту дрянь. На брифингах нам немало часов рассказывали о прорывных технологиях направленного мутагенеза антигенов, который должен был, в теории, суметь предоставить каждому индивиду способность почти мгновенно видоизменять собственный приобретённый иммунитет под новые штаммы возбудителей. Иммунный ответ, выработка которого у человека обычно занимает дни и недели, должен был чудесным образом возникать сам собой за пару часов. Только так можно одолеть ту заразу, что регулярно поступала в Европу. Каждый раз — как будто случайно, но непрерывно, стоило только закончиться Сорокадневной войне. Многолетняя мечта человечества — универсальная вакцина, которая остановит череду захлестнувших мир всё новых и новых патогенов, что выкашивали по сотне тысяч человек в месяц, заставляя обезлюдивать целые города. И да, строить повсюду защитные периметры, которые максимум, на что были способны, это локализовать очередную вспышку.