Вот таким способом только что запросил агент Казбек незамедлительную встречу по высшему уровню конспирации. То есть лидеру «державников» Асмолову нужно было в кратчайшие сроки переговорить со мной. Учитывая его ровный, спокойный характер, а также то обстоятельство, что раньше ничего подобного не случалось, должно было произойти нечто из ряда вон выходящее. Он имеет срочную и важную информацию и боится, что находится под колпаком. Экстренной точкой контакта была фотомастерская на Баррикадной улице. Парадные фотографии себя любимого, да еще в изящных деревянных резных рамочках, да на стенах, сейчас в моде. Поэтому и вопросов, зачем гражданин заявился в фотомастерскую, ни у кого не будет. Хочет он свою фотографию в рамочке – и отлично! Потому как человек без своей фотографии в рамочке становится подозрительным. Я прошел в фотомастерскую с черного хода, очутился в тесной полутемной комнатенке. Все стены там были увешаны парадными фотографиями. Орлы-военные с прямой выправкой в обнимку с улыбающимися женщинами. Важно взирающие отцы семейств с женами и детьми. Современная техника фотографии добавляет людям степенности, а запечатленному мгновению – значимости. Вскоре появился Асмолов. – Что стряслось, Лев Дмитриевич? – спросил я, пожав руку взволнованного агента. – Да «душегубы» эти, которых мы пристроили в Серпухове по просьбе партнеров. Нормировщик объявил, что мы должны в знак плодотворного сотрудничества оказать им помощь. – А что им еще надо? – Да ничего особенного. Просто помочь взорвать железнодорожное полотно. И пустить под откос эшелон с военной техникой. – Хороший заход. Основательный. И что вы? – А что я? Спросил, стоит ли дело риска? Получил утвердительный ответ. Сам высказался туманно – мол, мы готовы на хорошее дело всегда. Потому как, если долго не будет дела, организация деморализуется и развалится. Но один я такие решения не принимаю. Попросил немного времени. Завтра должен ответить окончательно. – Это вы тактически верно поступили, – кивнул я. Дальше я вытянул из него все подробности намечающегося террористического нападения. На «державников» ложилось сопровождение террористической группы к месту и помощь в доставке взрывчатки. По задумке, поезд должен был сойти с рельсов в Калининской области. Притом целью было не просто угробить как можно больше красноармейцев. Техника, закрытая тентами, будет разбросана вдоль полотна, и ее надлежит сфотографировать. Можно издалека – объектив позволяет. Но лучше поближе, чтобы зафиксировать детали. Сами «душегубы» не справятся. А с ресурсами «державников» дело может выгореть. Это явится доказательством тесной дружбы, а также свидетельством того, что «Святая Держава» подготовлена к серьезным совместным делам. – Экзамен, значит, на профессиональную пригодность, – задумчиво произнес я. – Похоже, что так, – кивнул Асмолов. – Что делать будем?! – Не знаю, – сказал я. – Но вечером узнаю. Вернувшись на Лубянку, я взял с собой Воронова, и мы отправились к Плужникову. У того было совещание, так что пришлось полчаса прождать в приемной. Комиссар государственной безопасности был немного взвинчен – видимо, совещание прошло на повышенных тонах. «Ну ничего, мы тебе сейчас еще нервы потрепем», – с неуместным злорадством подумал я и расписал в красках ситуацию. Эмоции заместитель наркома демонстрировать не стал. Наоборот, собрался и успокоился. Барабаня карандашом по столу, помолчал с минуту. Потом произнес бесстрастно: – Чего-то подобного следовало ожидать. – Как нам реагировать? – спросил я. – Брать их надо. Или ликвидировать. – И вся операция коту под хвост, – произнес неодобрительно Плужников. – Это разумно? – Но люди погибнут! – возмутился Воронов. – Люди всегда гибнут. У человека судьба – пожить и погибнуть. И хорошо, когда за правое дело. – И что вы предлагаете? – поинтересовался я. – Надо помочь «душегубам». У нас же соглашение. Честно говоря, зная Плужникова, я боялся услышать нечто подобное. – Чего молчите? – комиссар госбезопасности усмехнулся, глядя на наши осунувшиеся физиономии. – Ответственность беру на себя. – Да не в ответственности дело! – воскликнул я. – Но своими руками… – Обдумаем меры по минимизации вреда, если все же теракт состоится. Но уклониться мы не можем. – Вот же жизнь наша кривая! Так и будем помогать взрывать советских людей? – вздохнул я горько. – Святым хочешь быть, Ермолай? Святых в нашей службе не водится. А чтобы с чертями бороться, порой приходится самим таковыми быть… Мы не имеем права погубить операцию. Что бы ни произошло. Ты многого не знаешь… Плужников вытащил из стола и проглотил таблетку, запив водой из граненого стакана. Подержался за бок. – Совсем вы приуныли, товарищи чекисты, – он неожиданно улыбнулся. – Надеюсь, обойдется все. – Вашими бы устами, – буркнул я угрюмо. Ну что, приказ получен. Будем готовить террористический акт против бойцов и имущества Рабоче-крестьянской Красной армии. Побудем чертями, как сказал Плужников. Эх, не завидую я ему. Принимать такие решения… И себе не завидую. Но есть такие слова – высшая необходимость и приказ. Они так же неумолимы, как природные явления. И не в наших силах с ними бороться. В наших силах только выполнять приказы четко и в срок… Глава 8 Асмолов получил от меня задание – оказывать полное содействие «душегубам» в подготовке акции. И по возможности делать то, что они просят. В рамках разумного. – Вы отдаете отчет в том, что требуете? – спросил он. – Еще как отдаю, – усмехнулся я. И машина террора заработала. За последующие два дня «державники» провели рекогносцировку на месте, которое отлично подходило для теракта. Прикинули время и маршрут отступления. Заодно меры конспирации, чтобы не попасть в поле зрения тех, кто будет расследовать происшествие. Фадей все приготовления воспринимал совершенно спокойно и только хмыкал по поводу моей нервозности: – Чего ты напрягся, Ермолай? Сидим тихо. Дышим ровно. И все само утрясется. Но у меня дышать ровно не получалось. Сердце кололо от неправильности и вместе с тем неизбежности происходящего. Вместе с тем, участвуя в этих планах, я поймал себя на мысли, что начинаю мыслить как диверсант, а не как контрразведчик. Добросовестно прикидываю, как лучше провести акцию и исполнителям остаться живыми. Ну и, конечно, как красивее доложить об успехах за границу. Вот что значит профессиональный перекос в сознании. Хуже всего – военный эшелон не отменишь. И сильно людей в нем не поубавишь. Кто знает, может, у «Картеля» есть осведомитель в воинской части. И если именно на этот рейс не отправится сопровождение по стандартной штатке – это будет четкий сигнал о том, что «державники» работают на чекистов. Неумолимо подобрался тот самый день в начале июня, когда все должно было произойти. И мне пришлось лично дать отмашку на начало операции. Колесо неотвратимо закрутилось. Грузовичок, который предоставил Асмолов, вскоре загрузит «душегубов», а также оружие, фотоаппаратуру и взрывчатку. Диверсанты уже обставились с нашей помощью соответствующими документами, чтобы их не проверил какой-нибудь милицейский патруль, и готовы к выдвижению. Место встречи с «душегубами» – село Васильково в Калининской области. В тот день на работе я выполнял обязанности механически. Кого-то отчитывал. Выслушивал доклады. Пытался вникнуть в агентурные докладные. Но мысли витали далеко. Сейчас благодаря мне и моим хитроумным планам, возможно, убивают советских людей. Молодых парней, красноармейцев. Бывало, конечно, в жизни всякое. И похуже случались варианты. Но это вовсе не значит, что к такому можно привыкнуть. Совесть – она штука бескомпромиссная и однозначная. Или она есть, или нет. А если есть, то покоя не даст. Воронов тоже ощущал себя не в своей тарелке. И только привычно гнусаво напевал под нос упаднические песни, похоже, эмигрантские: «Эх, гитара, что звенишь несмело, Довольно тебе плакать надо мной». Я не выдержал и прикрикнул: – Слушай, Никита Алексеевич, не нагнетай тоску! Один Фадей не терял бодрости духа. Вот же у человека железная нервная система и минимум посторонних терзаний. У него склад психики такой: есть событие – есть реакция. Нет – так и не надо дергаться и переживать. Проблемы решаются по мере их поступления. А от излишних эмоций нужно уметь дистанцироваться. Не та работа, чтобы все беды мира пропускать через себя. Дежурный по наркомату был уведомлен, чтобы обо всех террористических актах и катастрофах незамедлительно сообщать мне. Но пока внутренний телефон молчал. Так и протекал в напряжении час за часом. Ближе к вечеру на связь вышел Атлет. Позвонил с телефона-автомата. Голос у него был оптимистично-приподнятый. – Ну как, отправили бабушку? – с замиранием сердца спросил я. – Да не-ет, – протянул Атлет нараспев. – Отказалась бабушка. Говорит, не поедет никуда. Ей и здесь хорошо. Рука моя, сжимавшая со всей силы трубку, дрогнула. И невольно вырвался вздох облегчения. – Ну, пускай поживет здесь, – сказал я. – Так никто ж старую не гонит… Фадей с Вороновым, сидевшие напротив меня, пожирали меня глазами. – Отбой, братцы, – я с силой опустил черную эбонитовую трубку на аппарат. – От теракта «Картель» отказался. Пойду начальство обрадую. Плужников выслушал меня внешне совершенно невозмутимо. Хотя я видел, как дрогнули его пальцы, сжимавшие авторучку, а взгляд потеплел, и из него ушла, будто растворилась, какая-то отчаянная, когда нечего терять, злая решимость. Тоже же не железный, хотя и кажется им. – Что и требовалось доказать, – произнес он с напутственным превосходством. – Это была обычная проверка лояльности. – Как мы и надеялись. Я молил Бога, есть он или нет – неважно, чтобы это была лишь проверка. Имелись основания так считать. «Картель» сейчас концентрирует все свои силы и озабочен тем, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. А тут – такой теракт, громкий и, в принципе, бестолковый. Подозрительно. Но вместе с тем немалый шанс был, что акция планировалась на самом деле.