– Боже! Вы сломали мне запястье! – корчась от боли, закричал молодой человек, не зная за что хвататься, за вывихнутую руку или за проткнутую сверху стопу. – И, кажется, что-то сделали с моей ногой. Я чувствую, как по её сосудам поднимается нестерпимый жар. – Скоро это пройдёт, – махнув небрежно тростью, сказал Штанц. И заметив, как молодой человек держит дрожащую кисть, спокойно добавил: – Всего лишь маленький вывих, доктор Брудер, уж вы-то должны это понимать. А отойдя к камину, где он начал поправлять на себе помятую молодым человеком одежду, язвительно поинтересовался у него: – Вы и теперь намерены обвинить меня в причинении вреда здоровью, после того, как сами напали? – Будьте вы прокляты, – жмурясь и извиваясь в кресле от невыносимых болей, ответил Фридрих. – Всё равно вам не отвертеться. Я не позволю вам больше загубить ни одной человеческой жизни. И думаю, что доктор Менгер меня полностью поддержит. – Доктор Менгер? Ха-ха! – резко отреагировал Штанц диким смехом на упомянутую Брудером фамилию. – Этот человек старой формации, который себя называет врачом? Штанц облокотился двумя руками на свою огромную трость, и чуть помолчав, продолжил: – Наука разрешает ошибаться! И если бы такие, как вы и ваш доктор Менгер, педанты и консерваторы, не мешали ей развиваться, то человечество уже давно шагнуло далеко вперёд во всех областях медицины. Но, к счастью, ещё попадаются такие люди, как доктор Рихтер, которые не боятся что-то изменить, и понимают, наука врачевания не должна до конца существования человечества оставаться на одном месте. Без великих открытий здесь не обойтись. А на пути достижения оных ошибок не избежать. Наше общество вообще не должно держать в своих рядах закоренелых реакционеров и ретроградов. Всё меняется, всё движется, всё идёт вперёд и требует постоянных открытий. Без них человечество навсегда останется на низшей ступени своего развития. Неужели вы, доктор, этого не понимаете? – А кем вы себя возомнили? – тяжело дыша, и продолжая придержать ноющую кисть, спросил его Фридрих. – Господом Богом? Лично мне кажется, что именно таким как вы нет места среди научного сообщества. Вы, идёте к своим целям, не обращая внимания на человеческие жертвы, не оглядываясь назад, и это, самое страшное. – Так вы считаете, что несколько загубленных человеческих жизней, во имя науки и великих открытий, которые могут в дальнейшем спасти миллионы других людей, не стоят этого? – спросил иронично Штанц. И не дожидаясь ответа продолжил: – Так запомните; новая жизнь, всегда порождает смерть! Всегда! Это – закон природы! – Вы безумец! И безумец вдвойне, если сами не видите этого. Никому не позволено губить жизни людей, даже ради благих целей. И хочу вам напомнить, что именно благими намерениями выстелен путь в ад. И вам туда прямая дорога, доктор. – Ну что же, безумие и гениальность всегда были две стороны одной медали. Мои исследования и открытия изменят суть вещей. А позвольте спросить, что собираетесь открыть вы? Или вы так и будете надеяться, что человечество само по себе не вымрет от появляющихся всё время новых болезней, от которых продолжают лечить методами праотцов медицины? А может, действительно, наивно полагаете, будто Гиппократ расписал десяток способов трепанации черепа, не умертвив случайно ни одного человека? Или думаете, что Гален и Парацельс не гнушались разделкой трупов и живых людей? Значит, вы вообще не имеете представления об истинной медицине и никогда не поймёте настоящей сути и ценности открытий, сделанных этими великими людьми. Брудер вдруг заметил, как сильно у Штанца во время его речи задёргалась от возбуждения нижняя губа со шрамом, выдавая тем самым его чрезмерное внутреннее волнение. – Ад. Ха! – продолжил доктор. – Тогда все великие учёные должны попасть в ад, если следовать вашей логике. А между тем, ещё Гиппократ оторвал болезни людей от религии. Заболевший холерой человек не дьявола к себе подпустил, случайно проигнорировав утреннюю молитву, а пренебрёг элементарными правилами гигиены, о которой у нас, к сожалению, многие забывают или даже не знают вовсе. – Послушать вас, так все доктора должны непременно становиться великими учёными. – Хотя бы стремиться к этому. – Получается, вы атеист и отсюда исходит ваше пренебрежительное отношение к человеческой жизни. Значит, для вас нет Бога, и вы считаете, что можете творить любое зло в достижении своих, как вы полагаете, великих открытий? Да, я верю в Бога! Да, мне не чуждо человеческое милосердие. Рано или поздно человек умирает и ему неизбежно приходится отвечать за свои проступки перед куда более высшим судом, чем земной. – Раз вы заговорили о религии, то позвольте вам сказать, доктор Брудер, что и здесь ваши знания весьма и весьма ограничены. Разве я говорил вам, будто не верю в Творца? Да я знаю о религиях всего мира больше, чем их самые ярые и фанатичные приверженцы. Я пережил десятки жизней в самых разных точках планеты и принадлежал к самым разным конфессиям. Позвольте кое-что вам объяснить. В чем-то я с вами всё же согласен. То человеческое тело, за которое вы все так держитесь, – и он ткнул своим огромным пальцем молодого человека прямо в грудь, – это лишь несовершенная временная оболочка, в которую заточен наш дух. Именно он является нашим истинным естеством. Однажды зародившись, дух будет менять свои телесные оболочки, пока не наберётся опыта и не выполнит все возложенные на него миссии. И только после этого он полностью распрощается с земной жизнью и отправится в более тонкие миры, где будет продолжать совершенствоваться в новых ипостасях. Но! Почему бы не сохранить эту оболочку как можно дольше? Давайте вообще не будем лечить больных, и пусть они страдают и умирают по естественным природным законам, где всегда выживает сильнейшая особь. Зачем вообще тогда нужны доктора? Не дожидаясь от молодого человека ответа на свой вопрос, Штанц сделал шаг назад, выпрямился и продолжил: – Так что, таких людей как я можно даже считать мессиями. Мы пытаемся сохранить то, что создал Бог, наше тело, которое нерадивые людишки не берегут и не ценят. А когда у них что-то заболит, бегут за помощью к нам, докторам. Только такие люди, как я, сохранят человечество от самоуничтожения. Так разве ж мы заслуживаем ад? За что? За то, что я пытаюсь создать лекарство от старости и любых болезней? Запомните; тот, кто победит старение и смерть физическую, сможет править миром! – Весьма амбициозно, – нервно рассмеялся молодой человек. – До сих пор, до нашего разговора, я ещё всё-таки считал вас не только доктором, но и учёным. А сейчас вы опять подтвердили, что вы сумасшедший. От таких врачей нужно наоборот спасать общество. И грош цена всем вашим открытиям, если они оставляют за собой длинный кровавый след. Вам его не удастся стереть, и люди всегда будут помнить об этом. Если человек, в самом деле, обладает сакральными знаниями и стремится использовать их во благо людям, он не должен поддаваться гордыне и тщеславию. – Люди?! У этого слова столько понятий и концепций, духовных и материальных, что нам с вами ночи и дня не хватит их перечислять. У каждого человека свой смысл существования и он ему следует. И чем больше у человека этих смыслов, тем для него лучше. Мы все обязаны существовать ради действительно чего-то важного и значимого. И каждый сам выбирает, что для него таковым является. Да-да, сам. Выбор, опять этот извечный и для многих мучительный выбор. Вот мы с вами доктора, но наши цели и понятия сути этой профессии, разные, а концепция-то всё же одна. И тщеславие здесь абсолютно ни при чём. Значит, вы меня не поняли, раз так решили. Тщеславен тот, кто делает что-нибудь лишь ради мирской славы, так говорил Василий Великий; если вы не читали. Мне же слава не нужна. Только Штанц закончил свою речь, как с улицы донеслись крики и гвалт. Брюмер понял, что толпа, наконец, подошла к дому доктора и в душе заликовал. – А что вы скажете сейчас неблагодарной толпе, которая движется к вашему дому? – весело спросил Фридрих доктора Штанца. – Попробуйте им объяснить ваши радикальные взгляды. Быть может, они пощадят вас, за ваши старания перед обществом. Перед ними! Ради них! Доктор Штанц подошёл к окну и отдёрнул тяжёлую портьеру. За ромбовидными стёклами окна мелькали десятки горящих факелов, в свете которых поблёскивали наконечники пик, алебард, и инвентаря для земледелия, на время ставшего крестьянам холодным оружием. Крики и ругань сыпались повсеместно, а несколько брошенных кем-то из толпы булыжников даже разбили пару стёкол, засыпавших своими осколками пол. – Ну что, доктор, похоже, народ не оценил ваши благие цели и намерения, – совсем развеселившись, сказал Брудер, уверенный в том, что Штанцу теперь никуда не деться, и он всё-таки ответит за свои злодеяния. – Уж неблагодарные ли это пациенты пришли громить ваш дом? Так выйдете и ответьте им. Разъясните им суть вещей. Штанц вернулся к камину и только сейчас Брудер заметил возле него маленькую, скрытую в стене дверь. Превозмогая боль, он вытащил из-за пояса левой рукой пистолет и, направив его дуло на доктора, предупредил: – Даже не думайте сбежать, иначе я вас просто пристрелю. Штанц со злобной усмешкой посмотрел на молодого человека и с силой стукнул тростью об пол. Гулким эхом разнёсся по дому звук от его удара. Брудер вздрогнул, и непроизвольно нажав на курок, выстрелил. К удивлению молодого человека Штанц после выстрела даже не шелохнулся; положив обе руки на набалдашник трости, он продолжал стоять, как ни в чём не бывало. Вдруг, глаза доктора стали странно светиться. Посмотрев в них, Брудер сразу почувствовал жуткую, мучительную головную боль. Зрачки Штанца расширились и стали похожи на два сияющих рубина с кровавым отливом. Молодой человек вновь попытался встать с кресла, чтобы покинуть гостиную, но оно продолжало крепко удерживать его. Весь особняк вдруг задрожал и от этой тряски, висевшие на стенах картины стали срываться с креплений и, с грохотом падая на пол, раскалывать свои тяжёлые золочёные рамы. С этажерок и мебели, начали падать фарфоровые статуэтки, поделки из камня, часы; одним словом, всё, что делает интерьер любого дома уютным, богатым и комфортабельным. Посмотрев на доктора Штанца, Брудер увидел растущую между ними стену огня, внезапно вырвавшегося через образовавшуюся в полу трещину. Жар от пламени был такой, что незащищённая кожа лица и рук молодого человека мгновенно покрылись волдырями, вызвавшими нестерпимую боль. Дрожащие стены дома начали коробиться и расширяться, а через несколько секунд они и вовсе исчезли, окружив Фридриха пространством, заполненным палом и кошмарными, не поддающимися описанию чудовищами, которые издавали страшный и леденящий душу рёв. Самая сильная фобия, преследующая его ещё с детства, заставила сжаться сердце Фридриха от ужаса и до мельчайших подробностей вспомнить пережитый им когда-то кошмар. Пожар, охвативший их дом в дорфе под Мюнхеном и отчаянный крик его матери, пытающейся спасти сына и мужа ценою собственной жизни. Молодой мужчина вновь увидел её искажённое и почерневшее от копоти лицо. Не в силах больше сдерживать боль от ожогов, оставляемых адским полымем, Брудер закричал. Однако его крик моментально заглушил неудержимый, злобный, язвительный, сардонический смех доктора Штанца. Размахивая своей тростью, он быстро удалялся в образовавшемся в стене огненном портале и вскоре растворился в нём совсем. После исчезновения доктора прекратился и его безумный смех, уступив место жутчайшему рёву рогатых монстров. Хотя их страшный гомон тоже начал затихать. И Фридриху на секунду показалось, что через красные языки пламени на него с большой любовью и тоской смотрит давно погибшая мать. Как же она сейчас была молода и красива! Женщина протянула к нему свои руки и одним их лёгким движением заставила отступить от Фридриха это страшное пламя пожара, в котором её видимый образ постепенно пропал вместе с огнём. Брудер огляделся и обнаружил, что кресло вновь стоит в гостиной особняка. Стены больше не дрожат, а в камине дотлевают лишь головешки. Рядом с ним теперь открыта небольшая потайная дверь, за которой зияет непроглядная темнота. Туда-то, скорее всего, и скрылся Штанц. Фридрих никак не мог понять, почему возникшая перед ним галлюцинация, помешавшая ему воспрепятствовать побегу доктора, так внезапно пропала. Причём видение оказалось таким пугающим и натуральным, что у Брудера до сих пор дрожало всё тело. Неужели эта страшная картина была ему внушена Штанцем? Неужели ничего не было? Ну конечно: не было, и быть не могло. «Ах, какой же я оказался слабовольный», – мысленно ругал себя молодой человек, ощупывая своё лицо и убеждаясь, что никаких ожогов на самом деле на нём нет. Придерживая вывихнутую руку, Брудер встал с кресла и направился к выходу. На удивление нога больше не ныла, и жар в ней пропал, хотя взглянув на ботинок, он заметил в его верхней части едва заметный след от прокола. Нырнуть за Штанцем в тайный ход, где царила кромешная мгла и неизвестность, он не решился. Из вестибюля же уже слышался топот ворвавшихся в дом людей. Однако покинув гостиную, Фридрих столкнулся лишь с одним молодым человеком, примерно его же возраста, которого явно где-то видел раньше. Только тот был без верхней одежды и выглядел так, словно только что с кем-то подрался; об этом свидетельствовало множество ссадин на его лице, порванная сорочка, да и вообще, весьма потрёпанный вид. – Кто вы такой и где доктор Штанц? – нахраписто спросил незнакомец у Брудера. – Боюсь, что вы опоздали, – ответил молодой человек, догадавшись по виду незнакомца, что у того вовсе не мирные намерения в отношении Штанца и он преследует ту же цель. – Этот мерзавец только что скрылся через потайной ход. Нужно искать его на улице. Осмотрев Фридриха, и заметив, что ему нужна помощь, незнакомец подхватил его за больную руку и, придерживая, повёл к выходу. – Так кто вы такой? – вновь повторил он свой вопрос. – Моя фамилия Брудер. Я, доктор. – Хорошо. А то в прошлый раз, вы мне так и не представились. Заметив выгнутую вопросительно бровь мужчины, он назвался сам: – А я, Брюмер, и служу в полиции. Надеюсь, вы не забыли нашу короткую встречу возле калитки этого дома? – И не дожидаясь ответа доктора, поинтересовался: – Так что же с вами произошло, герр Брудер? Или вы один из первых, кто ворвался в этот дом, отбившись от беснующейся у входа толпы? – То, что стряслось со мной, уже неважно, – ответил Фридрих, теперь вспомнив этого человека, показавшегося ему в их первую встречу весьма подозрительным. – Существенно то, что случилось с теми, кто погиб по вине доктора Штанца, и что подобное он может сотворить с другими доверчивыми людьми. Я хотел призвать подлеца к ответу и потребовал от него объяснений, но этот негодяй сумел сбежать, применив, по всей видимости, силу внушения и магнетизма. По-другому я просто не могу объяснить то, что сейчас видел. Через панорамные окна вестибюля молодые люди заметили снующих на крыльце трёх вооружённых пистолетами человек. Они как будто не пускали взбудораженную толпу в дом. – Ах, кажется, я их знаю! – радостно воскликнул поддерживающий Брудера незнакомец. – Это же мои люди. Вернее, жандармы. Они следили за домом доктора по моему приказу, и скорей всего, заметив беспорядочную толпу, теперь пытаются удержать её от противоправных действий, – разъяснил незнакомец, заметив, что при виде вооружённых людей Фридрих замешкался. – Хотя, я и сам только что видел такое, от чего у любого нормального человека может произойти настоящее помешательство. И так же, как и вы, очень желал бы остановить страшные деяния доктора Штанца, взяв этого злодея немедленно под стражу. Но, кажется, опоздал. Выйдя с Брудером на крыльцо, он остановился и ещё раз спросил его: – Так вы уверены, что доктора Штанца нет в доме? – Уверен, – твёрдо ответил Фридрих, резко убирая от себя поддерживающую его руку полицейского, и указывая ему на покидающего через главные ворота усадьбы всадника. – Проклятие! – воскликнул в отчаянии Брюмер. – Делайте, что хотите, но не пускайте никого в дом! – обратился он к трём жандармам, уже с трудом, сдерживающим взбешённый люд. Сбежав по ступеням, он стал быстро выпрягать из стоящего перед крыльцом особняка экипажа, лошадь. Тем более что карета, принадлежавшая доктору, была уже порядком разнесена возбуждённой агрессивной толпой и взбудораженные лошади так и норовили вырваться из поломанной упряжи. А на ожидающей Брюмера за воротами усадьбы полицейской двуколке, он навряд ли мог бы нагнать ускакавшего верхом доктора Штанца. Проследив за действиями молодого человека, кто-то из толпы смекнул в чём дело и, указав на выезжающего за ворота всадника, закричал: – Народ, кажется, нас всех опять обманули! Вот тот человек, которого только что упустила полиция и есть доктор Штанц! Задержите его! Задержите! Беснующаяся толпа посмотрела в указанном ей направлении. Часть людей из неё, сразу же ретировалась и бросилась вслед за удаляющимся на лошади человеком. Остальные же, те, кто предпочёл остаться, вновь попытались прорваться в дом, но только они поднялись по ступенькам крыльца, намереваясь смять закрывающих им проход трёх жандармов, как внутри дома неожиданно раздался страшный грохот, и из разбитых камнями окон первого этажа повалил сизый, удушливый дым. Это были последствия, давно бушующего в подвале пожара; из-за которого прогорели половые лаги, и часть пола, потерявшая опору, попросту обвалилась, мгновенно заполнив огнём и дымом весь первый этаж особняка. Из толпы послышались крики о каре Господней и о желании полностью уничтожить это проклятое место. Из-за вырвавшегося из распахнутого входа дыма, даже полицейские убежали с крыльца. Они понимали, что их задача окончена и что сейчас, ни один человек, кроме разве что самоубийцы, не посмеет войти в этот охваченный поистине дьявольским пламенем дом. В общем, охранять его от мародёров было уже бессмысленно, так как главным уничтожителем всех возможных улик против доктора Штанца являлся теперь огонь. И никто из людей действительно даже не сдвинулся с места и не предложил начать его тушить. Правда чуть позже из парка прибежали два странных субъекта, в весьма растрёпанном виде и с бочкой воды на колёсах. По всей видимости, слуги доктора Штанца. Но увидев масштаб трагедии и вооружённую толпу людей, они сразу оставили свою бесполезную, и пустую затею, и, отойдя вглубь парка, стали оттуда наблюдать за догорающим и рушащимся на их глазах, огромным особняком. Брюмер же, наконец, перерезал своим ножом гужи оглоблей и вывел из упряжи маститую чёрную лошадь. Вскочив на неё, он пробился через толпу и ринулся в погоню за скрывшимся в темноте всадником. Проводив его взглядом, Фридрих решил обойти теснящих его людей через парк. Прикрываясь платком от клубящегося по всему двору дыма, он прошёл вдоль горящего особняка и двинулся к калитке по правой стороне парка. Однако зайдя за дом, его внимание вдруг привлёк ещё один человек. Он как раз выводил из конюшни лошадь. Из-за дыма и теней от деревьев его трудно было рассмотреть.