— Мне пять кэгэ не хватает. Если за двести продадите — возьму. — У меня двадцать семь килограммов, — проворчала она. — Возьмешь все — черт с тобой! Е-е-е! И стоило ей поначалу ломаться? Я тяжело вздохнул, потер лоб, изображая бурную мыслительную деятельность, и пробормотал: — Но мне уже не надо столько. Отец убьет! — Сто восемьдесят бери! — От волнения у женщины прорезался акцент, она покосилась на машину, откуда пробасили: — Бери все, да? Триста продашь, хорошо получишь. Я разыграл растерянность, посмотрел на Каюка, который развел руками. Потоптался на месте, сделал вид, что в смятении. Была бы мобила — изобразил бы звонок начальнику. Тяжело вздохнув, я махнул рукой. — Сто восемьдесят за килограмм, беру все, но без гнилья и мятых. — Я покосился на картонные коробки. — Вместе с тарой. Из машины вылез водитель, седой усатый армянин, вытащил коробки, мы с Каюком принялись перебирать товар. Хороший, надо сказать. Не пострадавший от дождя. Потратили на это, наверное, полчаса. Погрузили коробки на тележку и вдвоем потолкали ее вокруг рынка на остановку. — Круто, блин, ты их развел! — восхитился Каюк, когда мы немного отошли. — Нет, сперва торгаши нас хотели развести. А мы провели обоюдовыгодную сделку. — Это как? — Они все равно скинули бы товар по дешевке, чтобы не терять ночь. Просто ты так радостно кинулся на абрикосы, что они поняли: о, наш товар им нужен! Будем ломить цену. Понял? — Кажись да. — Теперь они ночью поедут домой и не потеряют время, а мы заработаем. Усек? Каюк засопел, переваривая информацию. Не доходя до остановки, я сказал: — Подожди. Надо купить еще одну тележку. Я вернулся на рынок, оббежал его вдоль и поперек, но кравчучек не нашел. Видимо, продавцы решили, что день тухлый, и разошлись по домам. Тьфу, только время зря потратил, и завтра еще придется сюда ехать за тележкой. Или бабушка может у кого-то попросить ее на время? Посмотрим. Теперь надо узнать, который час, и — в Васильевку. И в детстве, и в зрелом возрасте у моего организма была странная особенность: на мне останавливались часы — и механические, и электронные. Причем качество часов проверялось временем, как долго они продержались. Помню, прикупил себе шведские за пятьсот баксов: полгода прослужили. После этот атрибут имиджа перестал для меня существовать. Потому до появления мобильных телефонов приходилось спрашивать у прохожих, который час. Вот и сейчас я отловил женщину, узнал, что пятнадцать минут седьмого, вернулся к Каюку и сказал: — В полседьмого рейс в Васильевку. С таким грузом мы не влезем. Давай-ка я рвану на конечную, попробую дать взятку водиле, чтобы нас погрузили в пустой автобус. ЛАЗ с красной полосой я узнал издали. Пожилой водитель протокольной наружностью курил рядом, на его пальцах синели буквы, и за давностью лет опознать их было невозможно. — Здрасьте! — проговорил я и, как только водила обернулся, перешел к делу: — Нужна ваша помощь. У нас есть груз, с ним никак не влезть в ваш автобус — затопчут. За сто рублей можно погрузить его на конечной? Глаза водилы округлились, казалось, в них промелькнули значки денег, как в игровых автоматах. — Ты не сильно борзый? — прорычал он слишком уж дружелюбно, приглашая к торгу. — Сто пятьдесят? — улыбнулся я. — Большой груз? — поинтересовался водила, выдыхая дым. Я руками обрисовал объем, водила кивнул. — Тащи сою поклажу, но ты сядешь на остановке, а не тут, а то меня пассажиры разорвут. — Конечно! — улыбнулся я. — Пять минут — и я здесь. Спасибо. Две минуты — чтобы добежать к Юрке, три — чтобы дотолкать тележку и совместными усилиями погрузить в ящики внизу по бортам. Правда, пришлось снимать ящики с тележки и ставить один на другой. Еще пара минут — на марш-бросок до остановки. — Ну ты даешь, братан! — восхитился Каюк. — Да, теперь вижу, что ты в Москве не пропадешь! На останове было не протолкнуться: люди разъезжались с работы, которая была только в городе, по своим поселкам. Вдалеке показался наш автобус — толпа пришла в движение, готовясь к штурму Зимнего. — Если ща выживем, — проговорил я, охваченный азартом, — все будет хорошо. А потом стало не до разговоров. Надо не дать себя затоптать, ведь завтра — мегаответственный день. Домой, как я и думал, попасть не получится, и в Москву мы стартуем из Васильевки. Как же мне нужны колеса, без них — сплошное мучение, столько времени в бездну! Но только как обмануть систему? Вот казалось бы — я такой взрослый и крутой, все знаю. Но систему-то не обойдешь! Я — пацан, никто меня всерьез не воспринимает, паспорта нет, никуда не поедешь без взрослых, водить нельзя. Что ж, в любой ситуации есть свои плюсы, которые надо научиться использовать. Глава 11 Грешники в котле Утром я, Юрка и бабушка собрались в летней кухне, позавтракали и продолжили сборы под песни шестидесятых, льющиеся из радио. Хвала богам, на рынок за тележкой ехать не пришлось — бабушка одолжила одну у соседки. С самого утра раскладывать товар по ящикам в два слоя мы не стали, чтобы фрукты лучше сохранились. И так почти двое суток ехать, да по жаре — есть риск, что много черешни погниет, а абрикосы подавятся. Вся надежда, что ночами будет прохладно. Вместо успокоительного бабушка хлестала самогон и не пьянела, а я исписал блокнот расчетами. Черешни у нас сорок шесть килограммов. Плюс тридцать абрикос — до фига и больше. Плюс картошка… Восемьдесят кэгэ! Взрослый я это уволок бы, но справятся ли подросток и пожилая женщина? Я покосился на Каюка, который жадно поглощал пирог-манник, сдабривая его малиновым вареньем. Бедолага все не мог поверить, что еды вдоволь, и она никуда не денется, и ел, ел, ел. Запасал впрок, как верблюд. Чтобы разгрузить тележки, бабушка принесла сюда, в летнюю кухню, пару рюкзаков литров на тридцать, снабдила их небольшими коробками. — Сюда сложим черешню перед выходом. Проще тащить, а то очень уж ноша неподъемная. Бабушку Эльзу было жалко — не девочка все-таки, чтобы такие грузы таскать. Да, она бодрячком, но возраст все равно дает о себе знать. Нам предстоит длительный переезд, пекло, и непонятно, удастся ли ей вздремнуть. Сосредоточенный на цели, раньше я об этом не думал и только сейчас немного переключил мозги и понял, на что ее подписал. Напарника, однозначно, надо будет менять. Вот только на кого? Наташка? Она девочка, ей нельзя тяжести таскать. Каюк уж больно хилый, да и у самого меня грузоподъемность маленькая. Чтобы было удобно, я надел спортивный костюм, еще советский, цвета выцветших чернил. Бабушка посчитала, что ей будет удобнее в длинной цветастой юбке и такой же яркой кофте навыпуск. В таком одеянии она походила на цыганку. Вечером мы долго спорили, у кого должны быть деньги. Бабушка настаивала, что — у взрослого, то есть у нее. Я — что у меня, мотивируя тем, что если вычислят, что мы с деньгами, то те же менты в первую очередь обшмонают ее, а меня никто не тронет. Наверное, час мы препирались, наконец она сдалась и засела за шитье матерчатого кошелька, который крепился к поясу. Его следовало надевать под одежду и уже не трогать. Над головой бормотало радио, причем там не песни крутили, а проповедовала какая-то секта. — По моим расчетам, — сказал я, — если продадим черешню по пятьсот, будет тысяч семнадцать. Абрикосы брал по сто восемьдесят. Если тоже сбыть по пятьсот, получится около десятки. Итого двадцать семь тысяч чистыми. Картошка ж еще… Тридцатка, короче говоря. — Оптимист, — усмехнулась бабушка. — Это не самый оптимистический прогноз, я просто удвоил цены, но они могут быть и выше. — Или ниже. — С чего ниже, когда на севере это все не растет? Нужно рискнуть, а не каждый на такое пойдет, на горбу дотащить — тяжелый труд. Каждый будет стараться продать за максимальную цену, ведь поставки не налажены, а людям хочется витаминов. — Пашка сможет! — поддержал меня Каюк, потянулся к очередному куску пирога на тарелке, откусил и замер, потому что чистый мужской голос выкрикнул из радио: — Человек обязательно умрет! Дальше последовал рассказ про поднятие чакры Кундалини по позвоночнику, о бренности человеческого бытия и судном дне. И лишь когда прозвучало имя Секо Асахары, я встал на стул и убавил звук. Каюк воскликнул с набитым ртом: — Эй, интересно ведь! — АУМ синрике — дерьмо, — скривился я. — Это опасная секта. Не дай бог туда попасть — выпотрошат. Пудрят мозги, живут на взносы, убивают своих, не говоря про чужих. Хитрый японец закинул сети на территорию бывшего СССР, где бродят стада легковерных граждан, и преуспел. — Правильно, — кивнула бабушка, — нечего всяким басурманам к нам лезть. — Они японцы, — поправил я. — Тем более нечего. Юрка же со мной не согласился, ему хотелось дослушать сказочку. Как и многим согражданам, попавшим в сети этой организации. — С чего ты взял? — Знаю.