— Потому что ее поезд идет транзитом через Украину, — объяснил я. — Меня высадят, товар заберут. — Ну не уроды⁈ — возмутилась Наташка. — Так вы поедете на другом? — Да, есть еще один, но он дольше идет. С утра я рвану на рынок приценяться. Нужно узнать, почем абрикосы у армян. Попробую закупить и перепродать. Через два дня уже надо стартовать. — Так скоро? — всплеснула руками мама. — На даче скоро черешня поспеет, «воловье сердце». Ее немного, но она красивая, — сказала мама. В Наташке тоже проснулась коммерческая жилка: — Картофан! Молодой картофан же! Он у них там еще не созрел, а у нас его валом! — Видите, сколько возможностей! — улыбнулся я. — Тридцать тысяч за рейс — легко. — Офигее-еть! — мечтательно протянула Наташка. — Это ж целые зимние ботинки! — А если найти, у кого там жить, можно конвейер наладить. Кто-то в Москве сидит и торгует, кто-то передает товар с проводниками. Жаль, нет у нас там родственников. — У бабушки спрашивал? — поинтересовалась сестра. Я кинул. — Только у мамы не спрашивал. — Она повернула ко мне голову, я уточнил: — Бабушка сказала, что там живет дед Шевкет. Отец знает, где дед? Он молчал про родичей в столице, когда я спрашивал. Мама звонко размешала сахар в чае и сказала: — Знает. Поначалу дед поздравлял нас каждый Новый год. Я ему фотографию тебя новорожденного отправила в тайне от Ромы. Первый внук все-таки! — Она горько усмехнулась. — Дед ответил, а Рома обнаружил письмо первым и прочел его. Что тогда было! — Она зябко повела плечами. Вот это новости! Дед-то, оказывается, все это время интересовался, как живет его сын! — Так ты знаешь адрес деда? — улыбнулся я. — У тебя письма сохранились? Она мотнула головой. — Нет. Не сохранились. Помню, что улица Перова или как-то так. — Перовская. Есть в Москве такая улица, — кивнул я. — Отец те письма сжег, а меня чуть не убил и потом месяц клевал. Сказал, что если еще раз отвечу — развод. Я и перестала. Дед еще три года писал. Рома говорит, один раз даже приехал… — Надеюсь, он после этого выжил, — сказала Наташка, подпершая щеку кулаком. — А вообще, может, дед не такой плохой. Отец и бабушку Эльзу ненавидел, а она классная. Мне подумалось, что письма прекратились не потому, что дед сдался — он ведь мог умереть! И тогда мы найдем разве что памятник на кладбище. — Слышь, брателло, — продолжила Наташка, — ты ж утром на рынок? Давай я — на рыбалку, а ты — по своим делам? Заработаю чуть на ботинки себе. — Да вообще без проблем, — пожал плечами я. Борька слушал наши взрослые разговоры, зевая, и наконец улучил момент, вставил свои пять копеек: — А Юрка нашел, где жить? Или он тут у нас, в ДОТе? — В его голосе читалось искреннее беспокойство. Надо же, Каюк Борьку обижал, а братец за него переживает! Да ему в священники надо! И при этом в моей реальности из него вырос гнилой скользкий интриган. Вот как так? — Бабушка его приютила, — сказал я. — Надеюсь, они поладят, Юрка неплохой, только невоспитанный. — Нормальный оказался, да, — признала мою правоту Наташка и спросила: — Так а с треньками что? — Занимаемся завтра вечером в семь, как дела поделаю. Она закатила глаза: — Я вся болю, сегодня еле встала. — А кому легко, — буркнул Борька. — Я тоже болю, и че? Тренировки как-то придется совмещать с торговлей, чтобы команда не разбежалась. Такие вещи здорово объединяют людей, порождают чувство локтя. Нужно будет придумать какой-то слоган или тайный знак, дабы подростки ощутили свою причастность к чему-то тайному и великому. — Давайте, дети, спать, — зевнув, предложила мама. — Был трудный день. — Хорошая мысль! — Я ответил зевком на зевок и поплелся в душ. Подходил к концу вторник, вместивший целую жизнь: я узнал, что мама тяжело больна, чуть не погиб в автокатастрофе и нашел в отце человека. Завтра не менее насыщенный день: надо позвонить с утра бабушке, узнать, уговорила ли она тетку, потом метнуться на рынок, выяснить цены на абрикосы, вечером погонять молодежь… Нет, до того, как погонять молодежь — зайти в гости к Илюхе и узнать, займут ли мне его родители тысяч тридцать. Я не планировал возвращаться из Москвы без денег, но нужны были и лекарства, и оборотные средства. И еще неплохо бы придумать, что можно возить из Москвы сюда. У нас город портовый, шмоток, «сникерсов» и сигарет достаточно, и удивить людей трудно. Если все пойдет, как я планирую, послезавтра будем собирать первую партию товара, чтобы рвать в Москву в пятницу. В воскресенье утром будем там, во вторник — здесь. И опять — выспаться, собрать товар, рвануть в Москву. И, да, еще же дед Шевкет! Надо подумать, как его найти. * * * Проснулся я по будильнику в семь, принял душ, побежал к телефонной будке, чтобы связаться с бабушкой, и обнаружил трубку, свесившую оборванный провод. Вот козлота! Ну кому она мешала? Я выругался. Следующая будка аж возле Илюхиного дома. Я бросил взгляд на окна бабы Вали на третьем этаже. У нее есть телефон. Сейчас полвосьмого. Но сон стариков чуток и короток, обычно они просыпаются рано. Вдруг она уже встала? На счету каждая минута, потому я наплевал на тактичность, взбежал на третий этаж, постучал к ней, прислушался. За дверью завозились, баба Валя глянула в глазок и сразу же отворила дверь. — Извините, что так рано. Мне срочно надо позвонить… — Я не спала, проходи, Павлик. Бабулька посторонилась, пропуская меня к телефону. — Как себя чувствует мама? Я замер с трубкой в руке. Соседка беспокоится о психическом состоянии мамы после разрыва с отцом или знает о ее болезни? Если второе, неудивительно: мы живем в селе, тут быстро расходятся вести. — Вы о чем? — спросил я, набирая по памяти бабушкин номер. — Тоня сказала, что она больна… Я вскинул руку, услышав гудки, и баба Валя кивнула, тактично замолчала и отошла в сторонку, кутаясь в платок. Гудки, гудки, гудки. Ну давай, ответь! Но бабушка не ответила — видимо, возилась со скотиной или была в огороде. Положив трубку, я повернулся к соседке. Лучше рассказать все как есть, чтобы вредная бабка Тонька не распускала нелепые слухи. Ведь что знают двое, знает все село. — Рак щитовидной железы… Соседка закрыла лицо руками и совершенно искренне прошептала: — Как же так! Она ж молодая совсем! — Эта дрянь не щадит никого. Но диагноз — не приговор. Хорошо рано обнаружили, будем лечиться, поедем на операцию в Москву. Вы бы тоже проверились, баба Валя. Старушка задумалась, качнула головой. — Пожалуй, да. Проверюсь. — Снимок легких, — напомнил я. Где-то читал, что рак у молодых лечить сложнее, он более злокачественный и быстрее дает метастазы, потому что обмен веществ интенсивнее. У стариков он может тихонько развиваться годами и после операции реже дает рецидивы. — Будешь конфету? — старушка шагнула в крошечную кухоньку, зачерпнула из тарелки горсть леденцов. Интересно, где ее родственники? Есть ли у нее дети или выросли — и упорхнули? Я не стал отказываться — ей необходимо о ком-то заботиться. Пусть. — Можно еще позвонить? — Конечно, Павлик! Я набрал бабушку Эльзу еще раз, в этот раз она ответила. — Привет, ба. Как дела? — проговорил я сходу. — Что тетя Ира? Будет помогать?