На всем пути я наблюдал за лесом и удивлялся. Чем дальше мы уходили от деревни, тем лес становился все чище и светлее. Особенно захламленным был возле деревни. — И чего, милый, удивляться? — сказал он. — Ведь лес захламляют люди. Сам же он всегда чистый. Природа, милый, во всем любит порядок. Так она уже устроена. А такую чистоту лесу помогают поддерживать обитатели: звери, птицы, насекомые. Вот возьми хотя бы эту же упавшую березу. Стоило ей свалиться, как тут же в ней завелись насекомые, короеды, мураши — и дерево разложили. — Он пихнул дерево ногой и оно рассыпалось. — Скоро оно развалится совсем. Из земли выросло, в землю и превратилось… Но вот мы с Петром Ивановичем стоим на лесосеке, где нам предстоит работать. — Сегодня мы с тобой устроимся на жительство, а уж завтра с утречка и возьмемся за дело, — говорит Носков. — А может, хоть пару дерев промаркируем? — Мне не терпелось сразу же и приступить к делу, и потому я все время водил взглядом по деревьям, пока не остановился на толстой, высоченной березе. Я подбежал к ней и крикнул Петру Ивановичу: — Я нашел фанерную березу! Дядя Петя подошел, осмотрел дерево: — Нет, милый, эта береза нам не подходит. — Отчего же? — А оттого, милый, что она с гнилью. Я поднял на него удивленные глаза. — Чего она гнилая-то? Он ткнул пальцем в маленькую желтую точку, место бывшего сучка, и отвечает: — Вот видишь. Гниль от этого сучка пошла внутрь. Конечно, будь береза здорова, фанеры из нее вышел бы не один кубометр, но она годится только на дрова. Через какое-то время я подвел его к высокой, стройной сосне. «Уж эта-то обязательно подойдет!» — мыслю про себя. Петр Иванович несколько раз обошел дерево, водя взглядом с комля до вершины, а потом, вздохнув, сказал: — Опять не могу тебя обрадовать, друг. — Ну здесь-то что за порок?! — А это дерево все от комля до верхушки гнилое. Видишь, верхушка-то сухая. — Так ведь только верхушка… — Как ни странно, милый, а дерево начинает гнить с комля. — Так нам, пожалуй, и десятка нужных дерев не набрать будет, — опечалился я. — Найдем, брат. Отдохнем хорошенько, а с утра только маркировать успевай. Я уже здесь бывал, есть тут нужные деревья. Петр Иванович двинулся вдоль берега. Я поплелся за ним. Вскоре мы подошли к бараку, длинному низкому строению под тесовой крышей. Барак был еще совсем крепким, даже все окна целы. Мы зашли в помещение. В нем было прохладно. И хотя печка оказалась целой, но чтобы согреть такое помещение, нужно было бы топить ее не одни сутки подряд, без перерыва. У нас такого времени не было. Мы облюбовали себе угол, сложили вещи. Потом развели костер, вскипятили чай. Поужинав, настелили на нары хвойных лапок. С заходом солнца над озером поднялся туман. Вскоре он окутал и берег вместе с бараком. И хотя мы за дорогу изрядно устали, на свежем месте заснуть никак не могли. И я тогда спросил Петра Ивановича: — Правда ли, что вы, как рассказывают, по-чудному поженились с тетей Анной?.. Он немного подумал и ответил: — Ну все одно, как рассказывается в одной вепсской сказке. Хочешь послушать? — Ага. — Жила-была в одной деревне семья: муж, жена да их сын по имени Ольша. Жили, жили, а потом по весне хозяйка простудилась и скоро померла. Худо стало в доме без хозяйки. «Поехали сватать», — говорит отец Ольше. «Твоя воля, батюшка», — отвечает Ольша. Он был парнем послушным. В тот же вечер они и сосватали соседскую девушку по имени Маша. Свадьбу договорились сыграть через две недели — до начала посевной, пока время свободное. Но вот пошла однажды Маша в лес и домой не вернулась. Вообще в той деревне нет-нет да и терялись в лесу люди. Пойдут за чем-нибудь туда и назад не возвращаются. Всполошились Машины родители, Ольшин отец, а пуще того сам Ольша. Марусю он любил с детства. «Без нее и мне жизни не будет» — так он сказал родителям Маруси. Трое суток всей деревней проискали ее — нигде не нашли. «Пойду сам еще поищу, может, где и встречу», — сказал Ольша отцу, бросил кошель с харчами за спину, топор за пояс — и в дорогу. Ольша был парнем ростом хотя и невысоким, но широким в плечах и силы немереной. Одной рукой он поднимал бревно с земли. Но был человеком тихим — за всю свою жизнь не только человека или зверя не обидел, но даже, наверное, комара не убил. Но не этим, быть может, он славился в деревне и уважением пользовался, а своим умом, живым и смекалистым, ловкостью да добротой… Вот он день за днем, неделя за неделей ходит кругами вокруг деревни, все дальше и дальше углубляясь в лес. Шарит под каждым кустом, деревом. Заходит на сухие кочки в болотах… Месяц отходил, а Маши нигде не встретил. Уставать уже стал, но домой возвращаться не хочет. «Какая уж мне жизнь без Маруси?» Но вот как-то однажды под вечер так заморился, что, не спросив разрешения у лесного хозяина Мец Ижанда, присел под густую елку и заснул крепким сном. Но спать долго ему не пришлось: кто-то разбудил. Он открыл глаза и перед собой увидел не человека, не зверя, не птицу и не рыбу, а огромное чудище. «Вот ты и попался мне наконец-то! — сказало чудище. — Почему разрешения на ночлег не спросил?» — «Виноват, извини», — опомнившись, сказал Ольша. «Нет, мил человек, этим ты от меня не откупишься». — «Что я должен сделать?» — «У меня для всех провинившихся мера одна: отгадаешь три моих загадки, выполнишь три моих задания да три желания — отпускаю на все четыре стороны. Не справишься, превращу тебя или в зверя, или в мошку какую-нибудь, и будешь служить мне всю свою оставшуюся жизнь». — «Ну что поделаешь, коли провинился, загадывай свои загадки, — говорит Ольша. — Только перед этим скажи, у тебя ли моя невеста по имени Маша? И освободишь ли ее из плена, если я выполню все твои задания?» — «Да, есть такая у меня. Но прежде чем просить об этом, справляйся со своими заданиями», — говорит чудище. И загадывает первую загадку: «Отгадай, что такое будет: „В черном лесу квашня киснет?“ Ответ дашь, пока я до пятидесяти считаю». Подумал Ольша и ответил: «Муравейник». — «Точно. А теперь вот отгадай эту: „Изнутри кусочек, а снаружи горбушка“». В это самое время из-за облака выглянул серп луны. Ольша смекнул и, не раздумывая, выпалил: «Серп лунный». — «Опять угадал. Но вот сумеешь ли отгадать эту загадку: „В одном бочонке двоякое вино“». И Ольша снова нашел быстрый ответ. Он только что съел тетеревиное яйцо. И подумал, что это не иначе как о нем загадка. «Яйцо». — «Молодец! С загадками ты справился лихо. Но вот хватит ли у тебя ума да сметки справиться с моими заданиями? Легких ведь я тебе давать не буду». — «Не тяни, лесное чудище, давай твои задания». — «Сосчитай на небе звезды. Сроку тебе на это ровно до восхода солнца». Ольша и считать не стал, а сделал вид, что считает, стал думать о Маше: где она сейчас? Вот взошло солнце, погасли на небе звезды, чудище и спрашивает: «Ну как, ответ готов?» — «Готов, чудище. На небе сорок миллионов сто тысяч двадцать одна звезда», — «Неправда, их там больше!» — не соглашается чудище. «Не веришь, так посчитай сам». — «И посчитаю!» — сказало чудище. И как только вечером зажглись на небе звезды, стало считать. Но, посчитав час с небольшим, устало и махнуло крылом. «Наверно, ты прав, — сказало оно и дало новое задание: „Пройдись передо мной так, чтобы не коснуться ногами земли“». Ольша обрадовался, получив такое задание. Он, как помнит себя, умел уже ходить на ходулях. Ольша сейчас же вытащил из-за пояса топор, срубил две елки, сделал из них ходули и лихо прошелся перед чудищем на них. Чудище только крякнуло да помотало головой: «Тебя, человек, не испугаешь никаким заданием! Ну вот сумеешь ли ты выполнить третье мое задание. А оно будет таким: продержи на голой ладони целую ночь живой огонь и чтобы руки не сжег». И это задание оказалось по плечу Ольше. Он с детства ходил по лесу, видел да держал в руках червячков-светлячков, которые ночью светятся. Он разыскал такого вот червячка, положил на ладонь, подошел к лесному чудищу с ним. Тот как увидел его со светлячком, сказал: «Выполнил ты и это задание. Теперь выполни три моих пожелания: досыта накорми меня, потом досыта напои, затем усыпи. Выполнишь это, я тебя отпущу на все четыре стороны. А нет, пеняй на себя — уговор дороже денег». Ольша подумал немного и пошел за едой для лесного чудища. Скоро он прибил кабана, снял шкуру, мясо разрубил топором на части, потом очень густо засолил, соль у него была прихвачена из дома. Затем сплел из бересты большую корзину для кипячения воды, по дороге к лесному чудищу сорвал сон-травы (унихийн) и, подойдя к лесному чудищу, отдал ему мясо, а пока тот ел, вскипятил воды, заварил сон-травы и дал запить ею соленое мясо. Лесное чудище как только напилось, так скоро и заснуло крепким сном. Ольша сел с ним рядом и тоже заснул. Ну а когда оба проснулись, чудище и говорит: «Ну что ж. Я тебя отпускаю — иди себе своей дорогой». — «Да как же я пойду-то без своей невесты Маши?» — «За невесту ты должен выполнить еще одно пожелание. Сумеешь, так и быть, отпущу и ее, нет — пеняй на себя. А пожелание мое только одно: одолеешь меня в борьбе — невеста твоя. Нет — на нет суда нет. Но прежде давай потягаемся с тобой в том, кто из нас свистнет сильнее». И лесное чудище свистнуло так сильно, что листья посыпались с деревьев и чуть не лопнули у Ольши перепонки в ушах. «Теперь твоя череда свистнуть», — говорит лесное чудище. Ольша знал, что ему не свистнуть сильнее лесного чудища, и он тогда пошел на хитрость. «Чтобы у тебя, лесное чудище, не лопнули в ушах перепонки, накройся моим балахоном», — сказал он, скинул с себя балахон и подал чудищу. Как только оно прикрылось балахоном, Ольша взял палку да как двинет ею по голове чудища, тот от сильного удара зашатался и чуть с ног не свалился. Потом сбросил балахон и долго тряс своей лохматой головой. А как только опомнился, так и говорит: «Если ты сумел свистнуть сильнее меня, так и в борьбе победишь. Ты удалее меня оказался не только умом, но и силой. Так и быть, получай свою невесту». Он подал кому-то голосом сигнал, и скоро перед Ольшей встала Маша. Лесное же чудище тут же и исчезло. А Ольша с Машей взялись за руки и счастливые явились домой, а тут и свадьбу сыграли. И теперь живут-поживают счастливо. Правда, в нашей истории всего-то этого, что в сказке, не было, кроме того, что Аннушка, будущая моя жена, действительно была заблудивши в лесу и нашел ее именно я на четвертый день. И вот вскоре женился на ней… Петр Иванович, сказав это, пожелал мне спокойной ночи и скоро захрапел, а я заснуть никак не мог. Не только впечатления дня мне не дали покоя, но страх впервые оказаться ночью в далеком лесном бараке, хотя и почти рядом со взрослым человеком, где в каждом углу мерещился то домовой, то леший, знакомые по рассказам своих родителей, знакомых. Через какое-то время барак осветился бледным холодным светом луны и мне стало совсем холодно. Но разбудить Петра Ивановича, чтобы попроситься к нему поближе, я постеснялся. Вдруг скрипнула дверь. Я повернулся и на пороге увидел бородатого старика. Он был босой, без головного убора, во всем белом. Старик медленно двигался ко мне. Я пытался позвать на помощь Петра Ивановича, но язык мой словно прилип к нёбу, а челюсти так плотно сомкнулись, что я не мог разжать их. Тем временем старик молча схватил своими холодными пальцами за горло и стал душить. Я крутился, вертелся, пытаясь освободиться, но никак не мог, и я стал терять уже сознание, как вдруг пальцы его ослабли, и я во все горло заорал: — Петр Иванович! Петр Иванович! Спасите! Старик все еще был перед моими глазами. — Что с тобой, милый? Старик тотчас же куда-то исчез. Я рассказал ему о случившемся. — Это все тебе приснилось, милый. — Да нет же. Все это было наяву, — доказывал я. Но он мне не верил. Твердил одно: «Успокойся, это сон». Мы с ним спали в метрах трех друг от друга. И он предложил мне перенести свою постель к нему. Я с охотой это сделал. Но заснуть все равно, пока не засветлело окончательно, не смог. И только на утренней зорьке вздремнул. А когда проснулся, то было уже десять часов. Петр Иванович разбудить меня пожалел. Мы прожили с ним в том бараке две недели, но больше такого я ни разу не увидел. Потом дома я рассказал о случае со стариком маме. — Это, сынок, был сам Ичхейне, [9] — сказала она, — он или в раннем детстве, или уже в позднем, как вот к тебе, даже к пожилым иножды приходит в жизнь обязательно. К одному, чтобы забрать у него жизнь, к другому — вселить в его тело болезнь, третьего — попугать только. К тебе, верно, приходил, чтобы только пугнуть. Так это, сынок, хорошо. Говорят, что тот, кто после прихода его останется здоровым, тот будет жить долго. Когда повзрослел, я понял, что старик в белом мне все же приснился. Прав был Петр Иванович.