Алексия призывает Манинью. Устремляет на спящего взгляд через линзу. «Кто он такой?» – спрашивает беззвучно. Ответ приходит немедленно: «Денни Маккензи». Она одевается быстро, молча. Закрывает дверь, обувается в коридоре: уходить надо быстро и уверенно. Никогда не оглядывайся. Один взгляд назад – и превратишься в соляной столп. Не останавливайся. Ты не можешь остановиться. Если услышишь, как он тебя зовет, – обернешься. И все ему расскажешь. Я уничтожила твою семью. Убила твоего деда. Я сделала так, что твой город расплавился и превратился в шлак. Она бьет по кнопке вызова лифта. «Куда?» – спрашивает Манинью. – Вниз, – шепчет Алексия. Ее грудь ходит ходуном. – До самого низа. Добудь мне моту. Закажи билет на поезд до Святой Ольги. В кабине лифта пусто, и она садится спиной к стенке, подтянув колени к груди. Падает сквозь усыпанную огнями самоцветов ночь квадры Антареса, содрогаясь всем телом от рыданий, полных безграничного отчаяния. Ты убил Карлиньоса. Свет зажегся внутри тебя, и ты поставил его на колени, перерезал ему горло, раздел и повесил на пешеходном мосту. И ты был красив, и я любила тебя. И я трусиха, которая предпочла сбежать, лишь бы не предъявить тебе правду о том, кто я такая. Вставай. Ты – Мано ди Ферро. Она заставляет себя подняться. Теперь она может дышать. «Проспект Бударина», – говорит Манинью. Моту ждет. Алексия забирается внутрь, сиденье подстраивается под форму ее тела. «Станция Меридиан, – говорит моту, закрываясь вокруг нее и набирая скорость. – Расчетное время прибытия – две минуты восемь секунд». – Сообщи в офис Орла, что я в пути, как приказано, – говорит Алексия. – Извести Святую Ольгу и запроси официальную делегацию ВТО, пусть встретят меня на вокзале. Забронируй бизнес-люкс, мне нужно принять душ и переодеться. Сооруди что-нибудь модное, профессиональное и бунтарское. «Сделано», – говорит Манинью, пока моту едет по крутому пандусу к главному вестибюлю вокзала. В любое время суток на платформах станции Меридиан полным-полно путешественников, рабочих, студентов и семей. Моту открывается в фойе бизнес-класса, и Алексия выходит. Сотрудник Первой Экваториальной ждет ее с коробкой, в которой лежит одежда, только из принтера; его напарник держит полотенце и мешочек с бесплатными туалетными принадлежностями. – Добро пожаловать, сеньора Мано ди Ферро, – говорит тот, что с костюмом. – Соблаговолите последовать за моим коллегой? Воздух свеж как в спа-салоне и напитан запахом синтетической сосны, но ноздри и язык Алексии ощущают лишь пыль. Пыль опять витает в воздухе, даже после очищающего ливня. Ничто ее не берет. Он там, наверху, на крыше мира. Мелодичное уведомление от фамильяра: файл из офиса Орла Луны. Принять, открыть. «Новая оболочка для Манинью. Кое-что соответствующее твоей роли как моего представителя», – гласит приложенное сообщение от Лукаса. Поменять оболочку – секундное дело. Фамильяры – объекты дополненной реальности, которые существуют в глазах смотрящего, и носителю увидеть их столь же трудно, как собственный затылок. Манинью передает ей картинку, отображающую его новый облик: металлическая перчатка, держащая шахтерскую кирку. Мано ди Ферро. Железная Рука. Глава десятая Путешествие из Меридиана слишком короткое, зафрахтованная автомотриса слишком маленькая, а телохранитель слишком близко, чтобы позволить Алексии задуматься об открытой ране, имя которой Денни Маккензи. Рана кровоточит. Она обвиняет, слышит обвинения в ответ, ревущему потоку нет конца. От угрызений совести она сгорает дотла, от чувства вины цепенеет. Денни Маккензи. Денни… Маккензи! Выйдя из шлюза, она погружается в дым и вонь Святой Ольги, столицы и мастерской Воронцовых. Если Меридиан – электричество, спеченный камень, шины моту, горячая еда, духи, блевотина и нечистоты, а Царица Южная – мягкий мускус компьютеров, пластика, строительного клея, джина и бодрящий запах глубоко погребенного холода, то Святая Ольга – пряный дух ботов и машин, пыли и воздуха, надолго запертого в глубоких закоулках, покалывание радиации и мертвый одеколон. – Мано ди Ферро. – Невысокий костлявый сотрудник ВТО неопределенного пола – нейтро, догадывается Алексия, роется в памяти, ища нужные местоимения, – приветствует ее и кланяется. – Пав Нестер, – подсказывает Манинью. Молодой человек с убийственно прекрасными скулами протягивает поднос с небольшой булкой и солонкой. – Добро пожаловать в Святую Ольгу. Алексия отламывает кусочек хлеба и макает в соль. – Хлеб и соль, – говорит она. Манинью еще в бизнес-люксе на Станции Меридиан проинструктировал ее по поводу этикета Воронцовых. – Орел просил передать свои извинения. Молодая женщина – женская версия молодого Воронцова – протягивает поднос, на котором лежат браслеты. – В Святой Ольге вечные проблемы с радиацией, – объясняет Пав Нестер. – Эти штуки следят за ее уровнем. «А еще за тобой», – говорит Манинью. «Можешь с этим что-то сделать?» – спрашивает Алексия, надевая браслет. «Я внутри… Готово. Теперь ты можешь включать и выключать эту функцию, как пожелаешь». Святая Ольга претендует на звание самого старого города на Луне – здесь располагался изначальный отправной пункт для редкоземельных металлов, очищенных роботами-добытчиками «Маккензи Металз», – и ее возраст очевиден. Купол над небольшим кратером, километра два в диаметре, заваленный шестиметровым слоем реголита. На протяжении десятилетий Святая Ольга обрастала прилегающими зонами, в которых расположены строительные площадки, станции «лунной петли» и БАЛТРАНа, железнодорожные сортировочные, вышки связи, солнечные генераторы, инженерные и робототехнические мастерские, но ее сердце – серая, безликая полусфера Воронцовых, грязная, негерметичная и недостаточно защищенная от радиации. Внутри купола царит хаотичное великолепие. Город Воронцовых представляет собой цилиндр квартир, офисов, кафе и яслей, детских садов и коллоквиумов, мастерских и храмов. От нижнего уровня до центра купола – километр. Галереи, лестницы и пешеходные дорожки опутывают отвесный фасад этого города-крепости; эскалаторы и траволаторы спрятаны внутри. Тут нет ничего ровного, истинного и прямого. Семьдесят лет Святая Ольга росла как раковина: одни пристройки примыкают к другим, этажи нагромождены друг на друга, с уровнями – то же самое, целые новые районы сваливаются на голову старым, и город целиком увеличивается, как сталагмит вокруг скрытого древнего сердца, опутанный паутиной труб и несущих тросов, линий связи и канатных дорог. Алексия понимает: здесь она как дома. Нужно вечернее платье. – Это официальный прием, – говорит Пав Нестер. – У нас стандарты. Дипломатические апартаменты Алексии находятся в центре старой Святой Ольги, с видом на двор, заросший пыльными суккулентами и обвисшими папоротниками. Откуда-то снизу доносится шум текущей воды. Выйдя на балкон и взглянув вверх, мимо ярусов более высоких балконов, через сеть кабелей, она видит квадрат небесно-голубого цвета, который мерцает, становясь то серым, как экран при отсутствии сигнала, то черным, как тот же экран, испустивший дух. В Святой Ольге даже небо нуждается в ремонте. ВТО строит инфраструктуру, на которую опирается вся Луна, но поддерживать собственную столицу не может. Пав Нестер ведет ее по лестницам, грохочущим мостикам между отвесными стенами и мокрым туннелям в эти старомодные затхлые комнаты в самом сердце города. Расстояние от радиации, главная социальная градация на Луне, под куполом имеет не меньшую важность, но определяется согласно иной оси: внутрь, а не вниз, ближе к ядру, подальше от купола. – Слишком уродливо, чересчур старомодно, я буду выглядеть на восемьдесят, споткнусь и сверну себе шею, перебор с волнами, – комментирует Алексия первые пять моделей, которые показывает ей Пав Нестер. – С волнами? – С оборками, – с отвращением исправляется Алексия. – И складками. Пав Нестер передает на линзу Алексии другую модель. Белейшее, до пола, с демонстративно большими подплечниками и поясом-кушаком: скульптурное в своей элегантности. Утонченное и смертоносное – такое, чтобы плавились сердца. – Рукава, – говорит Алексия. Пав Нестер уныло вздыхает. – А что? Там, откуда я родом, у вечерних платьев нет рукавов. На них вообще не тратят ткань. Помощник отсылает на линзу еще одно платье. – Это, – объявляет Алексия. – О да! Она принимает душ, пока принтерная мастерская готовит платье. Даже вода в Святой Ольге кажется бывшей в употреблении. Совсем недавно она была мочой. Платье у дверей к моменту, когда она успевает нанести тон и макияж. – Помогите мне с этим, – просит она нейтро. Манинью демонстрирует вид со стороны. Одного шика хватит, чтобы убить все живое в радиусе двадцати метров. Она взбивает волосы, надувает губы, кладет руки на бедра. «Транспорт прибыл». Алексия издает изумленный смешок, когда открывает дверь на узкую и крутую улицу. Ее ждет паланкин, который несут два мускулистых Джо – Лунник и Лунница. – Это что, шутка? – В высшей степени практично, учитывая нашу географию и ваш наряд, – говорит Пав. Э протягивает Алексии забытый клатч и закрывает дверь. – Умоляю, держитесь за ручки. Паланкин приходит в движение с рывком, от которого ее едва не бросает на пол. Алексия до белых костяшек сжимает кожаные ремни. Это похоже на езду в парке аттракционов: ее трясет, качает и опрокидывает, когда они поднимаются по вертикальным лестницам или спускаются по крутым ступеням, следуют по бесконечным пандусам, вьющимся спиралью, под сенью голографических святых и неоновых храмов, уличных ангелов и районных супергероев, пока наконец паланкин не опускают с глухим стуком перед двойными дверями, изукрашенными сложным рисунком дуг и арок. Охрана стоит в три ряда. Алексия засовывает клатч под мышку и ухитряется выйти с максимальным загадочным шиком. Манинью бросает носильщикам горсть битси. Пав уже на месте – э прибылэ другим, более тайным маршрутом. На дымчато-серых парчовых шальварах и камизе ни пятна, ни складки. Вестибюль заполнен прибывающими и встречающими. Алексия проходит мимо них. Манинью включает карту апартаментов, но она полагается на более точные ощущения. Ей надо туда, где вечеринка громче всего. В вестибюле, прихожей, приемной все смотрят, как она ступает на шестидюймовых каблуках. Последний раз она надевала каблуки, когда переодевалась горничной в отеле «Копа Пэлас». Туфли, юбка, блуза, сползающие колготки – все было слишком маленького размера. То, что на ней сегодня вечером, скроено точно по фигуре. Метрдотель объявляет о ее прибытии. Все взгляды в салоне устремились на Алексию задолго до того, как женщина произнесла ее имя на гладком как шелк русском. Еще бы им не смотреть! Платье – футляр из блестящего атласа – настолько тугое, что Алексия едва может дышать. От выреза декольте до уложенной макушки на ней ничего нет, а сам вырез такой низкий, что платье не падает, похоже, лишь из-за благожелательности святых. Оперные перчатки до плеч. В таком наряде можно себя вести только как женщина-вамп. Платье и высота каблуков этого буквально требуют. – Железная Рука! – восклицает метрдотель под восторженные аплодисменты. Алексия уже «прочитала» вечеринку: она увидела, кто будет к ней стремиться, кто будет мешать ей говорить с нужными людьми, а кто попытается соблазнить. Она берет мартини с подноса и бросается в бой. Проходит целых полчаса, прежде чем Воронцовы делают первый шаг. Он высокий, но они все высокие. Голубоглазый, подтянутый, сногсшибательно красивый. Они все такие. Алексия узнаёт его по заседаниям УЛА: представитель того молодого и уверенного в себе поколения, которое занимает верхний уровень зала, не сомневаясь в своей власти. Он носит строгую рубашку, жесткий белый галстук, фрак. Эталонный мужчина для Алексии. Воронцовы хорошо подготовились. – Алексия Корта. – Он кланяется. Это очень привлекательно. – Дмитрий Михайлович. – Выглядите потрясающе. Не каждому идет стиль 1940-х, но вы – классический Голливуд. Истинная богиня экрана. Алексия никогда не доверяла голубым глазам. В них можно заглянуть слишком глубоко, а то, что лежит на дне, всегда оказывается холодным и жестким. В голубых глазах Дмитрия Воронцова пляшет искра. «Лед или пламя?» – шепчет Алексия, обращаясь к Манинью. Прежде чем она успевает ответить на комплимент, Воронцов продолжает: – Новая оболочка вашего фамильяра весьма… агрессивная.