Тайный советник «Такому человеку, как вы, нужен такой человек, как я», – сказал однажды Наполеон Луи Ипполиту Леруа, кутюрье, поставщику императорского двора. Эта фраза и определила климат, в который счастливая судьба занесла волшебника моды, придумывавшего отделки платьев, украшения и многое другое. Уже при Директории направлявший безумства модниц в нужное ему русло, он стал «тайным советчиком» Наполеона в политике внедрения предметов роскоши в повседневную жизнь. О происхождении Леруа нам известно только то, что он родился в 1763 году в семье рабочего, служившего в парижской Опере. Его первыми играми была демонстрация искусственных чудес: он научился одним взмахом руки являть солнце, облака, гром, молнию, штормы. Проводя много времени среди костюмерш и цирюльников, юноша понял, что его призвание – делать прически. Сколько времени он занимался этим делом? Ипполит Оже[68], журналист и драматург, писал в своих мемуарах, что Леруа якобы посещал Версаль и делал прически Марии Антуанетте и двор выражал восхищение его работой. Фасоны одежды революционного времени, снижение уровня жизни – все это противоречило его вкусу, любви к редким, изящным и дорогим вещам. Возможно, поэтому он и старался собственной манерой одеваться демонстрировать верность своим бывшим клиентам-аристократам. Говорят, его встречали на парижских улицах одетым так же, как они когда-то: камзол из розового атласа, туфли с острыми носами и парик с напудренной косичкой. Попал ли он в тюрьму по единственному обвинению в щегольстве, как утверждает один из современников? Рассказывают, что однажды Леруа буквально испарился на глазах следившего за ним полицейского агента. Это произошло в Опере, во время спектакля. Леруа просто спрятался в одном из картонных облаков – декорации, так хорошо знакомой ему с детства. К ужасу Леруа, его вызвали на заседание Конвента, но, к счастью, он понадобился только для консультации по вопросам одежды. Ассамблея ожидала от него определенных действий, чтобы дать гражданам одежду, достойную идей революции. Одним ударом он убил в себе любовь к старому режиму и заметил восходящую звезду новой славы. Из всех набросков, сделанных художниками, с ловкостью оппортуниста он выбрал те, что наиболее открыто выражали патриотические пропагандистские идеи времени: одежду, выполненную в трехцветной гамме национальных цветов, на окантовке вышит девиз «Свобода. Равенство. Братство», а на поясе – «Свобода или смерть!». Теперь взлет карьеры Леруа был обеспечен. В глубине души Леруа, несомненно, презирал революцию, но тем более вызывает восхищение то совершенство, с каким он исполнял свою новую роль! К волосам простых женщин он приколол трехцветный бант. Этот же самый бант на буклях роялистов назывался «терновым венком». Вот так в его руках революционный чепец превращался в шутовской колпак для бывших аристократов. После падения Робеспьера Леруа сумел просочиться в ряды общества, переживавшего подъем. Там он оказался в своей стихии. Его магазин, устроенный на улице Пти-Шан, не имел того блеска, каким отличались роскошные салоны, которые придут ему на смену. Но он знал, что высокомерие в почете в высшем обществе, и потому, продавая какую-нибудь шляпу, обязательно уверял своего клиента, что «дураку эта шляпа не пошла бы». Как все знаменитые кутюрье, Леруа обладал безошибочным чутьем на колебания вкусов в одежде. Когда аристократы, вернувшиеся из эмиграции, попытались восстановить фижмы и букли старого режима, он сумел убедить их не отвергать моду нового времени. Эта мода имитировала античный стиль, ткань цвета песков Египта или греческого мрамора драпировалась в строгие складки. Но Леруа предчувствовал появление правящего класса, желавшего выставить напоказ свое богатство, и ввел в этот строгий фасон роскошную отделку из драгоценных камней или вышитых цветочных орнаментов. Мадам Боно, его компаньонка, довольно посредственная, быть может, модистка, носила созданные им платья с таким шиком, что служила лучшей рекламой его продукции. Парижская мода. Гравюра, 1801 Леруа были чужды угрызения совести: он переманивает у конкурентов самых обходительных продавщиц и наиболее умелых закройщиков, всеми правдами и неправдами добывает самые удачные и многообещающие их выкройки и лекала и, выдавая за свои, шьет по ним туалеты под собственной маркой. Но что значат для модниц подобные мелочи! Называя Леруа «необходимым», они простили ему цинизм, когда он, построив на улице Ришелье роскошное ателье на деньги своей новой компаньонки, поспешил от нее избавиться, оставив всех рабочих и модельерш. А компаньонкой была не кто иная, как знаменитая мадам Рембо, которую газетчики прозвали «архангелом Михаилом от моды». Модельеры, пострадавшие от коварства Леруа, пытались ему отомстить, копируя его модели и продавая по более низкой цене. Тем лучше! Даже плохая копия утверждает и разносит еще шире славу оригинала. Без сомнения, Леруа угадал взлет Бонапарта и сделал все от него зависящее, чтобы снискать расположение Жозефины. Никакому любовнику, пусть самому умелому и терпеливому, не удалось бы так быстро покорить женское сердце. Вначале Леруа продавал модные безделушки слугам и фрейлинам Жозефины и так, через черный ход, добрался до ее личных апартаментов во дворце Мальмезон. На следующий день двери всех богатых домов гостеприимно распахнулись перед ним, а Жозефина стала для него средством достижения богатства и славы. А какую изобретательность он проявил в операции по устранению известной Жермон, модистки, пользующейся доверием Жозефины! Сначала он расхвалил достоинства своей соперницы, затем, расхрабрившись, стал отпускать в ее адрес колкие замечания и, в конце концов, просто ее высмеял. Мало-помалу Леруа целиком взял на себя обязанность следить за гардеробом Жозефины и, воспользовавшись ее благосклонностью, был введен в аристократические дома Парижа. К его услугам прибегали все признанные красавицы и жены нуворишей. «Счета от Леруа производили по крайней мере такой же переполох, как любовные письма», – писал Джой, ироничный журналист-обозреватель того времени. В тот день, когда Леруа придумал для Жозефины очаровательную накидку, выкроив ее из кашемировой шали, он одним взмахом ножниц перевел себя из категории торговца модными товарами в ранг кутюрье. Благодаря деловой хватке он расширил поле деятельности, включив торговлю всеми туалетными принадлежностями, перчатками, шляпами, чулками, бельем, мехами, цветами, перьями, духами. Послушный инструмент однодневной политики, он ловко объединял собственные интересы с патриотизмом, покупая продукцию только у французских производителей: шелковые и велюровые ткани – у лионских фабрикантов, тюль и кружева – в Валансе, кашемир – у мануфактуры Терно. А Жозефина? Хранила ли она что-нибудь в секрете от своего кутюрье? Кажется, Леруа загодя узнавал обо всех намерениях Бонапарта. Коронация стала бы грандиозной задачей для его творческой мысли, и он уже создавал в воображении туалеты для этой церемонии, ожидая, что лавры коснутся его чела одновременно с тем, как будет провозглашен новый правитель Франции. Увы, мечты рассеялись, и будущий император поручил художнику Изабе[69], ученику Давида, нарисовать эскизы к коронационным костюмам. Потребовалось все обаяние Жозефины, чтобы вырвать у жестоко оскорбленного Леруа обещание сшить парадные платья по эскизам Изабе. Эти изделия, тем не менее, еще раз доказали гениальность Леруа как кутюрье. Изабе задумал их в сдержанных линиях, отвечающих непреложной строгости ритуала. Леруа вдохнул в них грацию, утонченное изящество, женственность. Атласные ткани нежных оттенков мерцали на свету, теплые тона расшитых золотом, струящихся складками бархатных шлейфов добавляли великолепия всей церемонии. Карикатура на моду эпохи романтизма, 1820-е гг. Постановщик и распорядитель коронации, Давид на протяжении многих недель придумывал, как разместить всех участников церемонии, сначала манипулируя картонными фигурками, затем репетируя со всеми действующими лицами. Наконец, настал день, когда Наполеон, окруженный своей корсиканской родней и двором, состоящим из выскочек и авантюристок, ставших по его желанию новой аристократией, водрузил на голову корону, которую, по его выражению, «подобрал с земли». Уникальная минута рождения новой моды стиля ампир, наполеоновского стиля, навсегда запечатлена на картине Давида «Коронация Наполеона». Грандиозной церемонии – грандиозный счет: затраченные суммы навсегда сохранились в бухгалтерской книге Леруа. Теперь кутюрье достиг вершины славы; ему все позволено, ни одна знатная дама не осмеливается противиться его законам. Придумывая новые силуэты, он полагается на свою интуицию, изобретает, очаровывает, заставляет, из ничего создает шедевры. Послушаем, что рассказывает графиня д’Абрантес об одном платье своей приятельницы, одевавшейся у Леруа: «…нижняя часть платья из белого атласа тоже сделана Леруа. Верхняя часть сшита из белого тюля с окантовкой из белого шелка, гладкого и блестящего. Вышивка представляет собой гирлянды мирты с маленькими стреловидными листочками и такими же завитками, и все это выполнено белым по белому. Вышивка поднимается, сужаясь, и на уровне талии исчезает совсем. Рукава не слишком узкие и не слишком пышные. Что касается талии, она в то время была не слишком завышена. А низ платья отделан гирляндами голубых и белых гиацинтов. Большой букет гиацинтов, приколотый к платью, дополняет и придает чувство законченности всему туалету – все отдельные части его могли бы существовать и сами по себе». Легко представить себе, какой восторг вызвало такое великолепие! Впрочем, модные газеты и журналы предназначались для дам высшего общества, среди них было много читательниц и подписчиц этих изданий. В течение недолгого времени публикации о моде оставались независимыми от общественного мнения и могли позволить себе критику в адрес знаменитых мастеров – создателей одежды. Модные издания критиковали также подъем социального статуса портных: «Месье портные презирают теперь швейное ремесло и отныне заняты только тем, что сами называют рисованием одежды». В самом деле, портные стали называть себя художниками и утверждали, что одежда должна служить до тех пор, пока не сносятся две пары обуви, причем каждой паре срок отпускался не больше месяца. Если заказчик приносит в ателье свою ткань, портные возмущались: «Я привык работать только со своим материалом!» А сам Леруа одевал своих современников? Мы располагаем множеством счетов за мужские парадные костюмы, каждый на сумму больше четырех тысяч франков. Однако среди придворных щеголей гораздо большей популярностью пользовался личный портной Наполеона – Шевалье. Он создал для коронации много мужских костюмов, расшитых золотом. Но самым модным портным в то время был Леже, он одевал всех членов семьи Бонапарта, и тот лично вызвал его во дворец, когда перед свадьбой с Марией Луизой ему показалось, что он выглядит недостаточно элегантно. Трудные времена переживали парикмахеры, особенно с той поры, когда белые парики вышли из моды. Но все же некоторым из «профессоров по уходу за волосами» благодаря таланту и сноровке удалось добиться выдающихся успехов. Осталось много хвалебных отзывов о придворном цирюльнике Эрбо, который всегда сопровождал Жозефину во всех ее поездках; о Дюплане – его фиксированная заработная плата составляла тысячу двести франков в год; о Жоли, литераторе, отбившемся от своей стаи и попавшем в клан парикмахеров. Парфюмеры находились в более выигрышном положении и умели им воспользоваться – ведь никогда не бывает слишком много косметических товаров и туалетной воды. Знаменитый Дом Убиганта, чья слава дошла и до наших дней, под протекцией мадам Рекамье создал духи «Рекамье», и они произвели фурор. В 1814 году Альманах мод выражал удивление по поводу бесцеремонного вмешательства мужчин в мир женской моды: «Когда видишь мужчин, посягающих на женское ремесло, это сближение вкусов невольно заставляет думать, что, возможно, природа допустила в отношении этих мужчин какую-то ошибку». Не бросают ли эти строки тень и на Леруа? Наводят на размышления и описания, оставленные Оже: «Руки Леруа были очень белыми, ногти розовыми. Он часто принимал своих подчиненных во время, когда принимал ванну, и многие утверждали, что купался он в молоке, куда были добавлены ароматические вещества». В его частной жизни существовала тайна. Временами он исчезал, и некоторые свидетели утверждали, будто встречали его в комнатах королевского дворца одетым и накрашенным, как женщина. Это лишь ярче выделяло некую особенность его жизни, исполненную роскоши и пышности. Его модное ателье на улице Ришелье, расположенное в самом центре элегантной жизни Парижа, само по себе было храмом роскоши. Входящего поражало обилие зеркал, бронзы, люстр из венского стекла, мебели, сделанной знаменитым краснодеревщиком Жакобом. Коляска Леруа, рассчитанная на четверку лошадей, за которых он заплатил не меньше трех тысяч франков, могла поспорить с самыми изящными экипажами богатых купцов, приезжавших из Лондона. Но этого было недостаточно для удовлетворения гордости Леруа. Он умолил императрицу одолжить ему на свадьбу своей дочери карету с императорскими гербами. Здесь он хватил лишку, но Жозефина удовлетворила его просьбу, и тогда к ней ворвался разгневанный император: «Пусть берут фиакр, я не потерплю, чтобы какая-то лавочница ехала в моей карете!» Императрица доверяла Леруа и прекрасно знала, что ни одна другая женщина, хоть сама королева, не похвастает, что носит платья тех же фасонов, что кутюрье создал для нее. Она даже доверяла ему свои драгоценности, чтобы он по своему вкусу подбирал подходящую к ним отделку для туалетов императрицы. Для показа этих парадных платьев Леруа организовал настоящую выставку с входными билетами и охраной у входа из своих слуг. Сам он охотно стал наперсником двора, что ему еще прибавило славы. Какая женщина не побоялась бы попасть в немилость к императрице, торгуясь по поводу представленного ей счета с человеком, которому известны государственные секреты? Сами мужья этих дам, получив очередную записку, беспрекословно выплачивали указанные суммы, иногда достигавшие сотни тысяч франков в год. Прогулочное платье со спенсером, Париж, 1818 Самодовольство и чванство Леруа были настолько всем известны, что весь город с восторгом встретил пародийный спектакль Джоя «Продавец модных товаров», сыгранный в 1808 году на сцене одного парижского театра. В повадках персонажа пьесы месье Крепанвиля, окруженного сонмом гризеток, наперебой воспевающих его, «бога шифонов», все узнали Леруа. И повторяли реплику, которая, намекая на ложную скромность персонажа, дерзко высмеивала прототип: Хвалебные речи мне досаждают. Моя скромность вполне довольна, Если повсюду обо мне говорят: «Вот он – король мод!» Известный французский кутюрье добился признания и в других странах. Его клиентки, отбывая за границу ко дворам иностранных монархов, везли с собой туалеты, созданные Леруа, доверху забивая почтовые дилижансы кофрами с одеждой и картонками со шляпами. Леруа мог гордиться: его заказчицы – королевы и императрицы всех европейских государств. Он небрежно цитировал распоряжения королев Испании, Баварии, Швеции, великой герцогини Баденской и, естественно, всех сестер Наполеона: Каролины, королевы Неаполя[70]; Элизы, герцогини Тосканской[71], и Полины[72], прекрасной принцессы Боргезе, послужившей итальянскому скульптору Антонио Канове[73] моделью для его знаменитой мраморной Венеры. Вот портрет, принадлежащий кисти Лефевра[74] (сегодня находится в Версале). Изображенная на нем женщина, безусловно, об этом свидетельствуют многие признаки, одета в ателье Леруа. С каким великолепием и искусством создан придворный костюм: плащ голубого атласа; откинутая пола его открывает белое атласное платье, расшитое и окаймленное золотом; высоко под грудью оно схвачено поясом, украшенным камеей с изображением Наполеона в окружении бриллиантов. Откуда этот волшебник, создавший столько чудес, черпал свои идеи? В противоположность современному кутюрье, который делает сезонную коллекцию одежды и повторяет модели для всех своих клиентов, Леруа не позволял себе «самокопироваться». Каждое его платье уникально, он не должен повторяться, ни в коем случае. С этой целью он досконально обшаривал все музеи, изучал картины Давида и других художников империи. Один художник, не слишком талантливый, очень ловко срисовывал фасоны одежды и стал незаменимым помощником Леруа. Это был Гарнери. На его счет упражнялся в остроумии Оже: «Все видится в розовом и бледно-голубом. Он не рисует, он окутывает дымкой. В его линиях все мутно и обманчиво, как и в его красках». Оставляя без внимания подобные укусы критики, Леруа знал, как использовать Гарнери, к тому же он предпочитал иметь такого помощника, чтобы он не стал соперником ни в силе личности, ни в славе. Каждый день он отправлял Гарнери в Лувр, и тот копировал драпировки греческих и римских статуй. Затем кутюрье интерпретировал их в соответствии со вкусом своих клиенток. Кроме того, Гарнери иллюстрировал «Журнал о дамах и моде», знакомивший весь мир с шедеврами Леруа, причем, рисуя платья элегантных женщин, он стал портретистом самих модниц, – пожалуйста, сразу две работы для одной клиентки. Парижская мода, 1829 Леруа, очень часто показывавший себя беспринципным приспособленцем, тем не менее, остался верен Жозефине после ее развода, когда, удаленная от двора, она навсегда поселилась в купленном ею имении Мальмезон. За несколько дней до официального объявления о разводе императорской четы Леруа вошел в гостиную императрицы и застал Жозефину в слезах, стоящей на коленях перед Наполеоном. Император вспыхнул от гнева, но взял себя в руки и бросил небрежно бывшей жене: «Мадам, вам следует посоветовать вашему торговцу модным товаром не входить без специального разрешения!» Не по собственной воле, а по принуждению со стороны императора мастер согласился работать для Марии Луизы. Без сомнения, вряд ли можно объяснить чистой случайностью, что в день бракосочетания венценосных супругов Леруа, к негодованию Наполеона, принес туалеты для новой императрицы с большим опозданием. Однако бухгалтерские книги Леруа доказывают, что никакое национальное бедствие не погасило в обществе страсти к роскоши и веселью. Увы! Женщины заказывали ему шикарные туалеты и после битвы под Лейпцигом[75], и после отправления Наполеона в ссылку на остров Эльба, и в тот момент, когда император навсегда отрекался от престола. Парижская мода, 1829 В разгар бедственного отступления французской армии из России Гортензия, дочь Жозефины и жена Луи Бонапарта (брата Наполеона), заказала маскарадный костюм стоимостью ни много ни мало четырнадцать тысяч франков для своего костюмированного бала, устроенного по мотивам жизни и быта индейского племени инков. В том же году Леруа сшил для Каролины Мюрат (сестры Наполеона) маскарадный костюм за двадцать тысяч франков. Модная лихорадка, которой всегда была подвержена Полина Бонапарт, после свержения ее брата, казалось, только усилилась. После того как он отбыл в изгнание на остров Святой Елены, ее заказы у Леруа участились. Счета Жозефины, относящиеся к тому же времени, возросли до ста пятидесяти тысяч франков, но они так и остались неоплаченными. Имя прекрасной польки Марии Валевской[76], подарившей Наполеону сына, также встречается в бухгалтерских книгах Леруа. Для нее выполнены платья, богато украшенные серебряным шитьем, мехами и кружевом. В самый драматичный и кровопролитный период в истории Востока она покупает простой батистовый носовой платок за сотню франков. Лихорадочное увлечение модой особенно овладело Марией Луизой, когда она влюбилась в Нейперга[77]. Парижская мода, 1829 И в период Ста дней[78] она себя не ограничивала. Леруа отправлял ей в Вену огромное количество платьев, пеньюаров, шляп. Леруа пережил все бури. После каждой волны, приносящей разрушения, он просто менял клиентуру. Когда вернулись Бурбоны, стал одевать королевский двор, бывших аристократов, приехавших из эмиграции; герцогиню Берийскую, новую королеву элегантности. Он одевал даже жену победителя битвы под Ватерлоо леди Веллингтон[79] и создал для нее манто серебристого цвета из шерсти ламы и головной убор из перьев. Именно в платье Леруа дочь Марии Антуанетты[80], мрачная и желчная, въехала в Париж. Все настоящие, урожденные аристократки, смотрящие на знатных дам империи как на выскочек, счастливы вновь обрести своего кутюрье. Они еще некоторое время оставались верными нежным расцветкам тканей и завышенным талиям – отличительным чертам моды времен империи. Гений Леруа полностью показал себя в стиле, исполненном очарования. Эротизм принимал в нем облик утонченной изысканности. Этот стиль в течение тридцати лет царил во многих странах с разными политическими режимами и продолжал жить в первые годы реставрации королевской власти. В тот день, когда он умер, звезда творца Леруа погасла. Да и не могло быть по-другому: мода, которой он руководил, жизнеспособна только в эпоху бурь, потрясений и страстных чувств. Время, пришедшее на смену, растеряло стремительность и страстную любовь к жизни. Мода этого времени становится новым рококо Бурбонов и выражает реакционные чувства по отношению к императорскому режиму: расширенная линия бедер, осиная талия, рукава буфами, прически с накладными волосами. Парижская мода, 1829 Стареющий Леруа переложил управление своим ателье на племянницу. В течение двух лет кутюрье часто видели на прогулках в саду его загородного дома, он бродил словно лунатик в поисках умершей славы. Время от времени он возвращался в Париж, чтобы взглянуть на ателье, но над ним теперь красовалась новая вывеска – «Леруа, племянница и К°». Ему было суждено еще раз воспрянуть духом, чтобы сыграть последнюю роль в своей жизни: в 1824 году он возглавил работу по созданию туалетов для коронации Карла X. «Художник упал ниже своего уровня и не придумал ничего нового, ничего элегантного!» – грустно восклицал Оже в своей рецензии. Через пять лет Леруа умер и на долгое время был забыт обществом, которому посвятил себя целиком. Прелюдия к высокой моде