- Однако вы, мой храбрый лейтенант, как я слышал, недурно проводите время, - сказал я. - Я чудесно прогулялся. Этот сад - настоящий рай. - Что же вы делали? - Кормил лебедей, - засмеялся Клейли. - Между прочим, ваша красотка что-то не в духе сегодня. Вероятно, потому, что не было вас. Она то и дело оглядывалась на веранду… - Клейли, потрудитесь приказать людям седлать лошадей… - Как! Ехать так скоро? И без завтрака?… - Через пять минут мы выступаем… - Что случилось, капитан? - забеспокоился лейтенант. - Как же ехать без завтрака? Нет, дон Косме не захочет и слышать об этом!… - Дон Косме… Появление самого дона Косме помешало мне договорить фразу. И все же, по его настоянию, я решился остаться. В столовой я раскланялся с дамами со всевозможной вежливостью, но холодно и сдержанно. Я заметил, что это не ускользнуло от Гвадалупе. Мы сели за стол. Горечь, отравляющая мое сердце, отнимала у меня аппетит, я едва притронулся к кушаньям. - Вы ничего не едите, капитан? Надеюсь, вы здоровы? - спросил дон Косме, видимо, обеспокоенный странностью моего поведения. - Благодарю, сеньор, я чувствую себя отлично… Я избегал смотреть на Гвадалупе, притворяясь, что очень заинтересован сестрою, -обычная уловка обиженных влюбленных. Раза два я, впрочем, взглянул на нее украдкой и каждый раз встречал ее тревожный, вопросительный взгляд. Глаза у нее были заплаканные… Не мудрено - она беспокоилась о брате… Но, кажется, на ее лице выражается упрек? Ведь вечером я относился к ней совсем иначе, - быть может, ей непонятна причина внезапной перемены в обращении… Неужели и она страдает, как страдаю я? Встав из-за стола, я вызвал Линкольна и приказал готовиться в дорогу. Вслед за мной в сад вышли сестры в сопровождении Клейли. Дон Косме и его супруга остались в столовой. Как бы повинуясь инстинкту, Гваделупе и я незаметно приблизились друг к другу. Клейли и Люс оставили нас одних. Мне очень хотелось заговорить с Люпе, но я не решался начать, приготовившись к самому худшему. Мной овладело такое чувство, точно я стоял на краю бездонной пропасти и заглядывал в нее. Что может быть хуже неизвестности, которая томит и гложет? Я обернулся к Люпе. Голова ее склонилась на плечо: в руках она держала цветок апельсинного дерева, обрывая лепестки. Как прекрасна была она в эту минуту! - Художник не польстил вам! - заговорил наконец я. Она с изумлением взглянула на меня. О, эти слезы на чудных затуманенных глазах! - Сеньор капитан, что вы хотите сказать? - тихо спросила она. - Я говорю, что художник отнесся к вам несправедливо. Он верно передал ваши черты, но изобразил вас много старше… - Художник? Какой художник? Я не понимаю вас! - Я говорю о вашем портрете, который висит в моей комнате. - А, о том, что висит у зеркала? - Да, у зеркала, - нетерпеливо ответил я. - Но это вовсе не мой портрет, сеньор капитан! - Как, не ваш?! - Это - портрет моей кузины Марии де Мерсед. Говорят, мы очень похожи друг на друга. Мое сердце забилось от радости. - А что это за джентльмен, портрет которого висит рядом? - Это дон Эмилио… жених моей кузины… Они… они… huyron… (убежали). Последние слова она проговорила, отвернувшись. Очевидно, ей было трудно говорить об этом. - Это - комната кузины. Мы ничего не трогаем в ней, - заговорила она снова. - А где же теперь ваша кузина? - Никто не знает… «Тут кроется какая-то тайна», - подумал я и не стал допытываться. Мне было довольно того, что я узнал. Я снова повеселел. - Пройдемся дальше, Люпита, - предложил я. Она опять взглянула на меня с выражением глубокого удивления. Ей трудно было понять такие внезапные перемены в моем обращении с нею. Мне хотелось встать перед ней на колени, рассказать ей все, что было у меня на душе. Я снова верил и любил… Мы шли вдоль guardaraya. Вся природа, казалось нам, говорила лишь о нашей любви. О ней пели птицы, о ней жужжали пчелы. Солнце выглянуло из-за облачка, стало еще светлей и кругом, и в наших сердцах. Все дальше шли мы по аллее. Ее рука сжимала мою руку. Мы были счастливы… Мы подошли к группе деревьев какао. Одно из них, сломанное бурей, лежало на земле. Мы сели в тени на его толстом стволе. Я не задумывался о будущем. Расчет и колебание не вмешивались в нашу любовь. «Теперь я задам решительный вопрос, - подумал я, - пусть сейчас же решится моя судьба»! В жизни солдата, полной перемен, нет времени для скучных формальностей, для сложных тонкостей «ухаживания», флирта… И не задумываясь, не колеблясь, я склонился к моей спутнице и прошептал на ее языке, словно созданном быть языком любви: - Guadalupe, tu me annas? (Гвадалупе, любишь ли ты меня?) - Yo te amo! (Я люблю тебя!) - ответила она просто. Разве нужно описывать то, что я испытывал в этот момент. Мое сердце было переполнено счастьем! Мы сидели молча: тот, кто любил чистой любовью, поймет нас… Послышался топот копыт. Это подъезжал Клейли в сопровождении нашего маленького отряда и дона Косме, сидевшего на белом муле. Последний нетерпеливо махал мне рукой, приглашая присоединиться к нему. Я понимал причину его нетерпения и вполне сочувствовал ему. - Поезжайте вперед! Я догоню вас! - крикнул я. - Ты скоро вернешься, Энрике? - Я не упущу случая увидать тебя, моя дорогая! Разлука невыносимее для меня, чем для тебя! - О, нет, нет! - Ну, повтори мне еще раз, что ты не перестанешь любить меня, Люпита! - Никогда, никогда! Tuya, tuya hasta la muerte! (Твоя, твоя до самой смерти!) Глава XXVII. РАЗОЧАРОВАНИЕ И НОВЫЙ ПЛАН Я догнал моих спутников на опушке леса. - Грустно уезжать из такого прекрасного дома, капитан! - заговорил Клейли. - Клянусь Юпитером, я охотно поселился бы в нем навсегда! - Послушайте, Клейли, ведь вы влюблены! - Да! Я и не скрываю этого… О, если бы я владел испанским языком так, как вы! Я невольно улыбнулся, вспомнив, как лейтенант пытался извлечь наибольшую пользу из тех обрывков английского языка, которые имелись в запасе у Марии. Мне хотелось узнать, произошло ли у них решительное объяснение. Любопытство мое вскоре было удовлетворено.