«Мантами» летчики называли малые и средние экранолеты за их похожесть на гигантского морского ската манту. – Есть двухместная. – Отлично. По правилам режима ЧС я ее временно использую. В Шелихове получите обратно. – Могу обратиться с личной просьбой? – Без проблем. – Есть пассажирка, которой обязательно надо быть в Шелихове, а я в сложившихся обстоятельствах не могу это гарантировать. – Кто такая? Возраст, здоровье? Вы же понимаете, что могут быть перегрузки и прочие недоразумения. – Здорова, — заспешил командир, — двадцать восемь лет. Между прочим, — добавил почти заговорщически, — доктор наук. – Ишь ты! — присвистнул подполковник. — Целый доктор! И каких наук? Домоводства или кройки и шитья? – Обижаете! Биологических! – Вот как?! — Тимофей попытался уловить усмешку, хотя бы в глазах командира экипажа — не получилось. Тот был абсолютно серьезен. — Ладно, встретимся в ангаре. Как хоть ее зовут-то? – Александра Федоровна Корнеева. – Александра Федоровна? Ну-ну… 2. Дирижабль остался позади. Скорость «манты» раза в три выше, чем у этого комфортабельного лайнера, и он быстро растаял в темнеющей синеве чистого неба. На востоке вдоль горизонта накапливались грозовые облака, солнце садилось в них, обливая золотом округлые вершины и бока, и днища их от этого казались гораздо черней и мрачнее. – Настоящую красоту никакой художник не испортит, — вполголоса промолвил Тараканов, скользнув взглядом по сияющим вершинам, на фоне которых профиль спутницы в летном шлеме казался рисунком из древней истории. О чем (или о ком?) сказал — непонятно. – Художники сами создают красоту, — возразила Корнеева. — Кто как ее себе представляет. Доктор наук повернула лицо к подполковнику, и тот опять внутренне задохнулся от восторга. Первый раз у него сердце оборвалось, когда Александра появилась в ангаре — в ярком летнем платье, сандалиях на босу ногу, на шее — воздушная косынка в сиреневых тонах, каштановые волосы — волнами до плеч, на лице — никаких следов макияжа, черные приподнятые к вискам брови, прямой нос, округлые, тронутые легким румянцем щеки с чуть заметными ямочками и… огромные глаза, излучающие радостное сияние, — Тараканову она показалась живым олицетворением счастья. Он даже не сразу понял, что пропал и пропал навсегда. В свои тридцать семь Тимофей Никитич ни разу не был женат. С женщинами у Тимофея были особые отношения. Всем говорил, что пока не встретил ту, единственную, которой с радостью отдаст свое сердце, что для этого он и одевается модно, поскольку женщины в первую очередь обращают внимание на то, как одет мужчина, а потом на все остальное, в общем, бла-бла-бла… И говорил так убежденно, что и сам себе верил, но на самом-то деле он до холодного пота боялся показаться смешным в глазах слабого пола. Причиной такой фобии стал случай из студенческой юности, когда четверокурсник Тараканов приехал с однокурсницей, которую считал своей невестой, на отдых в крымский Симеиз. Непоседа девица потащила его на верхушку скалы Дива и с минуту, раскинув руки, красовалась на «носу» этой самой Дивы на 60-метровой высоте над морем. Но, когда она предложила то же самое сделать Тимофею, он смог приблизиться к краю «носа» только на четвереньках. Весь день она издевалась над ним, а вечером Тимофей собрал вещи и на попутке уехал в Симферополь, откуда улетел домой. «Невеста» потом каким-то образом узнала, что у Тимофея элементарная акрофобия, то бишь прирожденная боязнь высоты, вызывающая головокружение, и пыталась попросить прощения, но «жених» отказался с ней разговаривать. От акрофобии он избавился, служа в спецвойсках, с женщинами же вел себя как джентльмен в третьем поколении. То есть никогда ничего не обещал — только восхищался. И вот впервые за двадцать лет запылало ретиво́е. Однако лицо подполковника осталось непроницаемым. Не потому, что он так уж здорово владел собой, — Тимофей просто отчаянно испугался нарваться на отчуждение, а может, на что-нибудь и похуже. – А что это за чрезвычайная ситуация, из-за которой вы сорвались с дирижабля? — спросила Александра. — Мой дядя ничего не объяснил… – Ах, ваш дядя… — пробормотал Тимофей себе под нос, а громко пояснил: — Думаю, она связана с Соединенными Штатами. Может быть, очередной крупный теракт. Тараканов хоть и говорил предположительно, однако сам нисколько не сомневался в том, что теракт готовится. И даже, может быть, что-то посерьезней. Из-за простого теракта, пусть и очень крупного, его не стали бы выдергивать из неоконченного отпуска. Конечно, штатовские американцы после нескольких неудачных военных попыток выйти к Тихому океану страшно обозлены на Россию и главным образом на РАК, поскольку именно отряды спецназа Компании приходили на помощь индейской федеративной империи Орегона и Калифорнии, подвергавшейся агрессии Соединенных Штатов. Помнится, командовавший объединенными силами в первой кампании (а она была частью Мировой войны, устроенной коалицией Германии, Англии, Франции и США вкупе с их союзниками против Российской империи, которая тоже, в общем-то, сражалась не в одиночку) дед Тимофея Никитича, смеясь рассказывал внукам о том, как драпали янки и томми[42], бросая оружие и технику, после залпов реактивных минометов «Цесаревич». Между прочим, может быть, именно под впечатлением этих рассказов, намертво вросших в детскую память, Тимофей после службы в спецназе и института пошел не на завод или какую-нибудь фирму, а в высшее военно-воздушное училище имени Можайского. Стал военным летчиком. Продолжил, так сказать, семейную традицию Таракановых, заложенную пра-пра-… в общем, маршалом Алексеем Текумсе. – И часто вас так срочно вызывают? Тимофей краем глаза уловил, что Александра снова повернула голову в его сторону, хотел ответить, но не успел: на экране радара вспыхнули две зеленые точки и поползли к центру, то есть к их «манте». Бортовой компьютер через секунду выдал определение: «Фантомы» Соединенных Штатов. А я и не сомневался, присвистнул подполковник. – Проверьте, хорошо ли пристегнуты, — спокойно сказал он доктору Корнеевой. — Сейчас будет весело. Государственных штатовских машин здесь быть не должно. В последней войне со СНЕГом и Китаем США потерпели сокрушительное поражение, а посему их вояки забыли дорогу в Русский океан. Значит, «Фантомы» с нелегального эвиеншипа, скорее всего подводного. Прокрались, сволочи, а наши прошляпили. – Рейс двести восемьдесят первый, в воздухе «Фантомы». Уходите в Анадырь, — послал Тимофей шифрованное сообщение дирижаблю и переключился на авиабазу округа: — Я — Первый АДСБ, веду МЭЛ, бортовой номер шесть-дробь-один, курс Шелихов. Атакуют два «Фантома», прошу поддержки. – Первый АДСБ, вас и «Фантомы» видим. Продержитесь пятьдесят каэм до зоны РЭБ. – Спасибо, — язвительно сказал Тараканов. — У меня нет ни защиты от РЭБ, ни оружия. Двести каэм на ручной тяге… м-да… – Значит, катапультируйтесь. Подберем. – Угу… — пробормотал подполковник и выругался шепотом. — Они подберут! Ждем-с! – А что такое РЭБ? — не обратив внимания на виртуозный мат, поинтересовалась доктор биологических наук. – Радиоэлектронная блокада. – А это… АДСБ? Не скрывайте — у меня первая степень допуска. – Авиадивизион Службы безопасности, — сквозь зубы сказал подполковник и тут же добавил: — Ну, держись, мама моя Аляска! Александра ничего не успела увидеть и понять, как экранолет ухнул в бездонную яму. Причем носом вниз. Сердце доктора наук застряло где-то в горле — ни вздохнуть, ни охнуть. Голова ее невольно запрокинулась, и Александра увидела, как невесть откуда взявшиеся две ракеты буквально сделали кувырок и пошли за ними в пике, довольно быстро приближаясь. До поверхности океана оставалось метров пятнадцать-двадцать — определить трудно: внизу катились пологие валы неизвестно какой высоты, — до ракет и того меньше, и тут экранолет совершил очередной кульбит: выйдя из пике, он за доли секунды скользнул над плавно катящимся валом и «свечкой» взмыл вверх. Ракеты такого маневра совершить не могли и дружно врезались в воду. Два взрыва слились в один, однако «манта» уже была недосягаема. На выходе из пике все внутренности Александры оказались в низу живота, и она каким-то чудом удержала то, что, казалось, неудержимо рвалось наружу. Но уже через пару секунд экранолет перешел на горизонтальный полет на высоте не более тридцати метров, и Корнеева облегченно выдохнула воздух, который, оказывается, она держала в себе, начиная с момента падения. – Славная машинка, — сказал подполковник, как ни в чем не бывало. — И вы, доктор, были на высоте. А теперь, пока «Фантомы» не очухались, домой, домой, домой! 3. Подполковник Службы безопасности Тимофей Никитич Тараканов не мог оторвать глаз от большого парного портрета, только что повешенного в зале заседаний Правления компании. До этого времени ему как-то не довелось лицезреть изображений нового императора СНЕГа с супругой ни в газетах, которые он не читал, ни по телевизору, который предпочитал не смотреть. Знал доподлинно, что и там, и там многое перевирается, был убежден, что событие истинно лишь в тот момент, когда совершается, а любое его преподнесение априори не может быть объективным — поэтому свое не столь уж великое свободное время — в основном перед сном — занимал либо чтением книг, либо просмотром скачанных из Сети фильмов. Подполковнику было тоскливо: он только что расстался с доктором Корнеевой, которая собиралась лететь дальше, на остров Врангеля, в заповедник овцебыков — там обнаружилось что-то невероятное, кажется, популяция карликовых мамонтов, — и явился в штаб Службы безопасности. – Ты чего так уставился на их величества? — с усмешкой спросил Николай Васильевич Пестель, его непосредственный начальник, пра-пра-правнук незабвенного генерала Павла Ивановича, следовательно, тоже россамер. Император Василий Седьмой был из династии Шереметевых. Граф Василий Шереметев, избранный в 1908 году Земским собором после гибели в огне монархической революции династии Романовых императором новой России (старая империя распалась на несколько государств) оказался тем самым царем-спасителем, о котором веками мечтали народы империи, в первую очередь — русские. Сильный, справедливый, беспощадный к любой коррупции (одним из первых отправил за решетку бывшего премьер-министра Тюленева, который довел казнокрадство чиновников до уровня государственной идеологии), при том максимально доступный для народа. Например, возродил прямой ящик для писем императору; его советники опасались, что монарх будет завален посланиями по мелочам, но, когда был наведен порядок рассмотрения жалоб «на местах», люди перестали обращаться «наверх» с пустяками, а начали присылать конструктивные соображения, некоторые были столь интересны, что в «Российской газете» завели рубрику «Если бы я был императором…» с общенародным обсуждением присланных предложений. И многие превратились в законы и указы. – Мне кажется, Васильич, что я их давным-давно знаю, — задумчиво ответил Пестелю Тимофей. — Сколько ему лет? – Ну, на портрете они, само собой, моложе, а на деле… Его Величество твоих лет, пожалуй… – Вот и я того же мнения… Когда я служил в армии, был у нас в роте один весельчак, остряк-самоучка, Васька Шеремет. Хвастался, что фамилия его переводится с турецкого как «человек львиной храбрости». Ну… я посмеивался над ним, но мы дружили. Он, между прочим, помог мне избавиться от акрофобии, боязни высоты. – Ты, спецназовец, боялся высоты?! — изумился Пестель. – А что особенного? Это же не трусость, в некотором роде — болезнь, поддающаяся лечению. – И как же твой друг тебя вылечил? – Прыгнул с парашютом вместе со мной, взяв меня за руку. – Помогло? – С третьего раза… Так я не договорил. Пока служили, завелась у Васьки подружка Настя. Такая славная девчушка! Васька мне сразу сказал, что, как дембельнется, непременно женится на ней. Выходит, не врал, — по-прежнему задумчиво проговорил Тараканов и встряхнулся: — А-а, ладно! У каждого петушка свой насест. Когда, Васильич, их величества прибывают? Дело было в том, что император с супругой изъявил желание осмотреть подопечные государства и начал, разумеется, от восхода солнца, решив заодно лично поздравить РАК с подготовленным юбилеем. Впрочем, юбилей предстоял весьма нестандартный — двести двадцать один год со дня основания. Председатель Главного Правления РАК россамер Михаил Петрович Булдаков объяснил эту странность просто: – Нумерология, господа, чистая нумерология! Юбилей намечен на третье июля следующего, две тысячи двадцатого года. Казалось бы, полное несовпадение с датой создания компании — восьмого июля тысяча семьсот девяносто девятого года. Но! Но… Если сложить ее цифры по правилам нумерологии, получится «пятерка», то есть столько же, сколько и в день юбилея. Насколько я помню, она олицетворяет любознательность, активность, энергичность в достижении цели, что весьма характерно для нашей Компании. Сюда же можно добавить склонность к исследованиям, свободу мысли и действия и еще кучу положительных качеств. — Булдаков помолчал и добавил: — Между прочим, и сам юбилей — двести двадцать один год — по нумерологии тоже «пятерка». Визит монаршей четы не был секретным, но и не афишировался, во избежание деструктивных действий некоторых государств и организаций. Естественно, требовались чрезвычайные меры предосторожности, потому Тараканов и был вызван в режиме ЧС. Пестель посмотрел на большие часы на одной из стен зала: – Через три часа с минутами их подлодка должна швартоваться у третьего причала. Но там буду я. Ты же со своими орлами двумя тройками «сушек» вылетишь навстречу имперскому экранолету, идущему сюда из Петропавловска в сопровождении эскорта истребителей. Время вылета сообщат дополнительно, но будь наготове. – А кто летит на «экране»? Премьер? – Никто не летит, — сердито сказал Пестель. — Больно любопытный! Это имитация имперского корабля. На самом деле — летающая крепость. На случай непредвиденных обстоятельств. Хотя их, непредвиденных, не должно быть в принципе. – Что-то есть, чего я не знаю? – Есть данные разведки Орегона. Федеральное разведывательное управление готовит какую-то пакость. Сюрприз новому императору СНЕГа. Название операции «Наш Пёрл-Харбор».