— Нет, — ответил УВ, помотав головой. — Не темно-синей и никакой другой. Никаких повреждений после столкновения. — Точно? — Абсолютно. Она оставалась на месте, осматриваясь, размышляя, можно ли как-то проверить его слова, и пришла к выводу, что нельзя, по крайней мере, сейчас. — Сообщите, если такая у вас появится. — Она подошла к нему и протянула визитку. Он даже не протянул руки. — Я знаю, где вас искать. Она продолжала смотреть ему в глаза, пока убирала в карман визитку, а потом повернулась и пошла к двери. — Передайте привет Томпе! — услышала она, когда уже взялась за дверную ручку. Она замерла. Никто не называл ее мужа «Томпа». Как близко они на самом деле знакомы с УВ? Что он хочет ей сказать этой короткой прощальной фразой? Помимо явной демонстрации того, что знает ее и за кем она замужем. Она решила не заниматься интерпретацией и распахнула дверь. «К Элизе» провожала ее, когда она покидала мастерскую и направлялась домой. УВ дождался, пока дверь закроется, и удостоверился, что Ханна не войдет снова, прежде чем дать волю раздражению и беспокойству. С тех пор, как он отмотал срок, они оставили его в покое. Важно, чтобы так продолжалось и дальше, чтобы все знали, что он завязал и теперь ведет благопристойную жизнь среднестатистического шведа. Он не хотел, чтобы у него тут разгуливала легавая. Не мог себе позволить. Прицепятся ли они к тому, что он так поздно был на работе? Начнут следить? Опять в чем-то подозревать? Его бы не было в мастерской в такое время, если бы не необходимость, если бы страховая не выдала «новое заключение». Ничего не изменилось. Ловиса не могла держать голову, разговаривать, смеяться, она почти ничего не видела, питалась через зонд и страдала эпилептическими припадками, иногда по несколько раз за день. В четыре года она во многих отношениях была менее развита, чем новорожденная, и все равно им сократили часы ухода. Они со Стиной оспаривали решение и ругались с муниципалитетом, со всеми, но бесполезно, поэтому им пришлось искать выход. Заниматься делами посменно — кто-то один всегда дома с Ловисой, сутки напролет. Ничего не получилось. Стина заболела, с полставки ушла на частичную занятость, а потом вообще на больничный. Он пытался работать столько, сколько мог, но они еле волочили ноги, так что при необходимости платили за услуги помощника. Что случалось часто. И стоило дорого. Дела в мастерской шли хорошо, но денег нужно было больше, чем можно заработать на ремонте, замене шин и масла. Поэтому когда они оказались совсем на мели, он связался со своими старыми знакомыми из Финляндии и возобновил деятельность. В меньшем объеме. Больше никаких наркотиков. Сейчас дополнительный доход шел в основном от автомобилей, таких как этот «Мерседес» седан S-класса, который он ремонтировал, когда пришла полицейская. Разбитый в США зимой, выкупленный страховой компанией, проданный и отправленный в Европу. Пока все совершенно легально. УВ приводил такие машины в порядок, чаще всего с помощью ворованных запчастей, и выводил на шведский или финский рынок. Продавал их как подержанные, то есть с соответствующими недостатками. Никто не узнает, что машина была металлоломом во Флориде несколько месяцев назад. Большие деньги это не приносило, но было не лишним. Потом зашла она, легавая. Спросила о повреждениях при столкновении. Он решил подождать еще день, посмотреть, как будут развиваться события. Какой-то информацией он обладал, но не знал, что с ней сейчас делать. Единственное, в чем он уверен, — нельзя снова загреметь в тюрьму. Стина и Ловиса без него не справятся. Обнаженная, она вылезла из кровати и направилась в ванную. Она знала, что он смотрит на нее. Они занимались сексом. Она была хороша в постели, научилась этому так же основательно, как и всему остальному. Он оказался лучше, чем она ожидала. Катя положила на него глаз в баре отеля. Бизнесмен, иностранец. Возраст около сорока пяти лет, незамысловатая внешность — карие глаза, аккуратно подстриженные темные волосы, трехдневная щетина, странный пиджак поверх светло-голубой расстегнутой у ворота рубашки, он более-менее следил за собой. Сидел один с компьютером. Прежде чем подойти, она быстро оценила, нет ли кольца. Ее не волновало, изменяет ли он кому-то, но всегда проще, когда не нужно принимать такое решение. В худшем случае они бы передумали поздно вечером, а ей не хотелось тратить на него время, если окажется, что он не собирается с ней спать. Она подошла и по-английски спросила, свободно ли место напротив, представилась Надей. Его звали Симон. Симон Нур. Как оказалось, из Мюнхена. — Я немного говорю по-немецки, — сказала она с сильным русским акцентом, в котором не было необходимости. По-немецки она говорила бегло и без акцента. И на еще пяти языках, а объясниться могла еще на шести или семи. С наигранной радостью от возможности потренироваться она продолжила говорить по-немецки, сделала пару простых ошибок, над которыми он посмеялся и исправил ее. Она спросила, можно ли его чем-то угостить, но он угостил ее сам. — Бокал белого вина, пожалуйста. Он взял пиво. Они чокнулись над его захлопнутым ноутбуком. Она оживленно улыбалась и непринужденно продолжала диалог. Очевидно, он считал себя совсем не парой ей по внешности, и искренняя радость от ее присутствия выдавала, что он не верит своей удаче. Все-таки или скорее как раз поэтому он колебался, когда пару часов спустя она предложила ему где-нибудь уединиться. — Я не проститутка, — сказала она. Он покраснел и, запинаясь, уверил ее, что у него и мысли такой не было. Он лгал. На западе было общим местом считать, что когда молодые привлекательные женщины подходят к внешне представительным бизнесменам в отеле в Петербурге, то тут замешана проституция. Иногда и шантаж. Она знала, что некоторые работодатели предупреждают об этом своих работников. Так что теперь он сомневался. Раздумывал. Они только что встретились, так что утверждение, что он ей нравится или у нее есть еще какие-то к нему чувства, покажется странным и подозрительным, но если она хочет получить желаемое, нужно, чтобы он не боялся, что ему подмешают снотворное, ограбят или что похуже. Она сделала ставку на правду. Вернее на один из ее вариантов. Наклонилась вперед, понизила голос и перешла на английский. — Я сегодня закончила большую работу, — сказала она, глядя ему в глаза. — Я не местная, завтра уезжаю домой, хочу сегодня расслабиться и люблю секс. — Она продолжала смотреть ему в глаза открытым взглядом. Перебор? Слишком прямолинейно? Как оказалось, нет. Симон Нур лишь кивнул и не смог сдержать улыбку, рассказывая, что его комната находится на четвертом этаже. Катя вернулась из ванной. Симон оставался лежать на двуспальной кровати и продолжал смотреть на Катю так, что его взгляд, даже если он сам это не осознавал, демонстрировал, что он все еще пытался понять, как ему могло так повезти оказаться с ней в одном номере. Она была не против. — Можно я включу телевизор? — спросила она на ломаном немецком и взяла пульт с маленького письменного стола. — Ты хочешь сейчас смотреть телевизор? — спросил он, взглянув на часы. — Хочешь поспать? — поинтересовалась она, специально неверно просклоняв один из глаголов, выражением лица показывая, что в таком случае не будет мешать ему просмотром телевизора. — Нет, нет, можем посмотреть. Она снова легла рядом с ним. Взбила подушку за спиной. В одной руке — пульт, другую руку она положила ему на живот. Почувствовала, как от прикосновений у него напрягаются мышцы. Она закинула одну ногу на него, внешней стороной бедра касаясь члена, и начала переключать каналы, пока не нашла какой-то с новостями. Большая спасательная операция у частично разрушенного жилого комплекса. Одна сторона рухнула полностью, как будто на нее наступил великан, сравняв с землей, но оставив одиннадцать этажей другой половины дома нетронутыми. Спасатели пытаются найти выживших среди обломков. Диктор вместе с бегущей строкой внизу экрана сообщали одно и то же. Теперь подтвердилось, что журналист Станислав Кузнецов вместе с коллегой, Галиной Соколовой, погибли в результате взрыва газа, уничтожившего значительную часть жилого дома на Афонской улице. — Что случилось? — поинтересовался Симон, кивнув на телевизор, где речь и текст транслировались на русском. — Взрыв газа. Очень известный, талантливый критик Кремля, журналист погиб вместе с любовницей, когда они трахались в квартире его матери. — Они так и сказали? — удивился Симон. — Что он изменял. — Нет, я просто знаю. На ее мобильный на тумбочке пришло звуковое уведомление. Она взяла его и посмотрела на экран. Оплата прошла. Она позволила себе слегка улыбнуться. — Хорошие новости? — Да. Она положила телефон на место, взяла пульт, выключила звук у телевизора и ее рука скользнула с его живота вниз. Постепенно она снова возвращается к жизни. Хапаранда. Когда в безоблачном небе поднимается солнце, то становится до боли очевидно, что она — стареющая примадонна. Она нуждается в помощи, заботе, неравнодушии, а кое-где в чем-то таком простом и понятном как краска, новая обшивка или черепица, чтобы скрыть изъяны, недвусмысленно демонстрирующие, что местами она больше не пышет той жизненной силой и верой в будущее, которыми когда-то обладала. Тоскует ли она по утерянному величию? Конечно. Когда-то она не просто чувствовала себя абсолютным центром мира. Она им являлась. Настоящая метрополия далеко на севере. Отовсюду приезжали шпионы, контрабандисты, революционеры, проститутки, дельцы и художники. В номерах «Городского отеля» обсуждалась большая политика, заключались деловые соглашения и решались человеческие судьбы. В апреле 1917 года по дороге из эмиграции в Швейцарии у нее останавливался Ленин. Сани с лошадьми перевезли его по льду в Торнео и дальше в сторону Петрограда, Октября и поворота в мировой истории. Что человек об этом думает, зависит от того, кто он — она не дает оценок, просто констатирует. Что когда-то все, казалось, знали ее, знали, где она, и хотели в нее попасть. Солнце поднимается выше, гонит прочь старые и новые тени. Греет землю на кладбище, где Вальборг Карлссон в утренних лучах возлагает свежие цветы на последнем пристанище мужа. Скучает по нему. Целыми днями. Она рано встает, особенно летом, ходит на кладбище каждый день. Так продолжается последние девять лет — в неведении, что сиделка в доме престарелых, где жил ее муж, убила его инъекцией инсулина. Небольшая квартира уже нагрелась и в ней пахнет спертым воздухом и мусором — здесь полностью одетый спит в кровати Йонатан «Йонте» Лундин, в поту, но с намеком на улыбку на лице. Пройдет еще несколько часов, прежде чем он проснется, и отчаянная охота за наркотиками начнется вновь. К тому моменту он забудет, что ему снилось, не будет помнить трудноуловимое чувство свободы и счастья, которое, бодрствуя, он не испытывал много лет. В доме на улице Клевервэген Йенни и Тобиас Вальгрен нежно и сладостно занимаются сексом. Они поженились в церкви Хапаранды всего две недели назад. Тобиас обещал сам себе, что будет верным после свадьбы, каковым он не был в течение четырех лет их отношений и двух лет после помолвки. Пока слово он держит. Они занимаются любовью без защиты и Тобиас с протяжным стоном кончает в подушку. Один из его сперматозоидов оплодотворит яйцеклетку Йенни и она забеременеет ребенком, о котором через 23 года будут знать все, не только в Хапаранде, но и во всей Швеции. Стина Лаурин стоит в дверях в спальню дочери. Сейчас Ловиса спокойно спит, но ночью у нее был приступ. Сегодня ночью дежурила Стина, но Деннис проснулся и помог ей. Несмотря на то, что работал допоздна. У него был такой уставший вид, когда сегодня рано утром он уходил в мастерскую, но деньги им сейчас нужны больше, чем ему сон. В последнее время она часто думает, сколько они еще выдержат, она боится потерять его, у нее не получается подавить самое запретное чувство. Мысль о том, что она не любит свою дочь, что их жизнь была бы лучше без нее. И она ненавидит саму себя. В одном из невысоких маленьких светло-зеленых таунхаусов на улице Корнвэген Криста Раивио, нарезая на завтрак хлеб сыну, размышляет, как объяснить коллегам синяки и распухший глаз. Так же как она часто лелеет мысль, каково это будет, почувствовать, как острый нож входит в грудь ее мужа-насильника. Пройдет еще три года, прежде чем она это узнает. Сандра Франссон уходит на работу и оставляет Кеннета спящим на втором этаже дома. Она уже с нетерпением ждет времени обеда, когда поедет в торговый центр «Райялла» в Торнео в нескольких сотнях метров на другом берегу реки, по другую сторону границы, и купит ту самую, такую желанную вазу. Шестьдесят евро лежат в переднем кармане брюк. Она понимает, что лучше не стóит, но хочет себя побаловать. Она этого заслуживает. Так же, как и многие другие жители Хапаранды, она смотрит вверх на ясно-голубое небо и убеждается, что сегодня снова будет хороший день. Она не знает, никто не знает, что на востоке начинают подниматься темные тучи. Не успев повернуться, Ханна уже знала, что другая половина кровати окажется пустой. Теперь так было всегда. И по выходным тоже. Томас рано уходил спать, иногда уже около девяти. Спал крепко, на боку, повернувшись к ней спиной, когда она ложилась много часов спустя. Иногда она слышала, но чаще всего нет, как около пяти звонит его будильник. В это время года она даже не знала, ставил ли он его каждое утро. Он просыпался все равно. Другой суточный ритм.