– В чем дело? – мягко спросил он. – Ей страшно, сир, – ответил Кристофер. – Страшно? Кристофер указал на окно, стекло в котором дрожало от продолжающейся канонады. – Женщины и война, сир, несовместимы. – Разве что под одеялом, – заметил добродушно маршал. – Скажите ей, что бояться нечего. Британцы не смогут переправиться через реку, а если попробуют, получат отпор. Через несколько недель к нам прибудет подкрепление, и тогда положение изменится. – Он и сам заставлял верить себя в то, что подкрепления рано или поздно прибудут, поскольку без них продолжение войны в Португалии представлялось невозможным. – Мы начнем наступление на юг и возьмем Лиссабон. Скажите ей, что мир наступит в августе. А, вот и повар! В зал вошел пухлый француз с экстравагантными усами, в запачканном кровью фартуке и с устрашающего вида разделочным ножом за поясом. – Вы посылали за мной, сир? – осведомился он довольно непочтительным тоном. – Да! – Сульт отодвинул стул и потер ладони. – Нужно спланировать ужин, сержант Дерон. Ужин! Я рассчитываю на шестнадцать человек. Что предложите? – Есть угри. – Угри! – обрадовался маршал. – Фаршированные мерлузой и грибами! – Хорошо, – не стал спорить Дерон. – Я поджарю их с петрушкой и подам с красным винным соусом. На закуску можно пустить барашка. – Очень хорошо. А как насчет соуса с каперсами? – Соус с каперсами? – Повар закатил глаза. – Уксус испортит барашка, сир. А барашек такой молодой, нежный. – Но мы ведь сможем сделать очень нежный соус с каперсами? – предложил Сульт. Канонада усилилась. Стекла снова задрожали. Зазвенели хрустальные подвески на люстрах. Впрочем, ни маршал, ни сержант внимания на этот шум не обратили. – Я бы вот что сделал, – предложил Дерон тоном человека, дающего понять, что не потерпит возражений. – Запек бы барашка с гусиным жиром. – Хорошо, хорошо, – закивал Сульт. – А в качестве гарнира подал бы лук, ветчину и грибы. Дверь распахнулась, и в комнату торопливо вошел раскрасневшийся от жары молоденький офицер: – Сир! – Минутку, – остановил его Сульт и снова повернулся к повару. – Итак, лук, ветчина и грибы? – повторил он. – А может быть, добавить бараньего сала? Говорят, неплохо? – Я, сир, подам барашка с луком, ветчиной и грибами, – твердо констатировал сержант. – И больше ничего. Сульт вздохнул, признавая поражение: – Знаю, вкус у вас отменный, Дерон. Так что спорить не стану. И спасибо за завтрак. Все очень хорошо. – Было бы еще лучше, если бы его съели свежим, – укоризненно заметил Дерон и, фыркнув, удалился. Маршал улыбнулся ему в спину и тут же нахмурился, вспомнив про запыхавшегося офицера. – Капитан Броссар, если не ошибаюсь? Будете завтракать? – Сульт вытянул руку с ножом, указав на место в конце длинного стола. – Как дела у генерала Фуа? Капитан Броссар был адъютантом Фуа, но ни завтрак, ни здоровье генерала сейчас не числились в списке его приоритетов. Он принес новости, и эти новости не могли ждать. – Британцы, сир… они в семинарии. Сульт уставился на капитана, еще не веря тому, что услышал: – Британцы? Где они? – В семинарии, сир. – Но… но Кенел уверил меня, что на реке нет лодок! – запротестовал маршал. Кенел был французским губернатором Порто. – Их нет на южном берегу, сир. – Все имевшиеся на реке лодки давно вытащили из воды и сложили на набережной. – Тем не менее они как-то переправились. И уже заняли холм. Сульт замер. Семинария располагалась на холме, под которым проходила дорога на Амаранте. Дорога, имевшая стратегическое значение, поскольку по ней осуществлялись поставки со складов в Испании, и она же связывала гарнизон в Порто с частями генерала Луасона на Тамеге. Перерезав дорогу, британцы смогли бы разделаться с французской армией по частям, а репутации маршала в глазах его собственных солдат был бы нанесен смертельный удар. Отброшенный стул полетел на пол. Сульт поднялся. – Передайте генералу Фуа мой приказ: сбросить британцев в реку! – проревел он. – Немедленно! Ступайте! Сбросить их в реку! Через минуту в зале никого не осталось, кроме Кейт и Кристофера. Взглянув на мужа, Кейт увидела панику на его лице и ощутила прилив радости. Снова задрожали стекла и зазвенели хрустальные подвески на люстрах. Британцы наступали. * * * – Ну и ну! Даже стрелки здесь! Вот уж Небесное благословение. А я и не знал, что здесь у нас еще и Девяносто пятый! Говоривший был высоким, плотным мужчиной с круглым, пышущим здоровьем лицом и изрядной лысиной. Если бы не форма, его вполне можно было бы принять за дружелюбного фермера, и Шарп подумал, что он выглядел бы своим на рыночной площади какого-нибудь английского городка – у плетня, с упитанной овечкой и в ожидании начала торга. – Вот тебе и Папаша Хилл, – сказал Харрис, подталкивая юного Пендлтона. – Ну-ну, молодой человек, – прогремел генерал Хилл, – так и наказание заработать можно. – Виноват, сэр, – покаялся Харрис, никак не ожидавший, что генерал его услышит. – Прощаю только потому, что ты стрелок. И изрядный неряха, должен сказать. До чего докатится армия, если мы и внешний вид поддержать не можем, а? – Он сунул руку в карман, извлек пригоршню миндальных орехов и протянул Харрису. – Держи. Да в следующий раз языку воли не давай. – Спасибо, сэр. На крыше семинарии было теперь два генерала. Генерал Хилл, командир Первой бригады, прозванный за добродушие Папашей, присоединился к сэру Эдварду Педжету как раз в тот момент, когда вышедшие из восточного пригорода три батальона перестроились в две колонны, готовые двинуться в наступление на холм. Французы явно торопились, сержанты и капралы загоняли солдат в строй. Одна колонна должна была, по-видимому, наступать из долины в направлении главного входа семинарии, тогда как другая, формировавшаяся у дороги на Амаранте, могла бы ударить по северному флангу. Понимая, что британцы получают подкрепление с южного берега, французы выслали к реке артиллерийскую батарею с задачей потопить три баржи, и теперь колонны ожидали, когда артиллеристы откроют огонь, возможно надеясь, что пушкари, решив одну проблему, ударят и по семинарии. Однако стоило французской батарее развернуться на берегу, как и британцы предприняли контрмеры, выдвинув на передовые позиции дюжину своих орудий, скрывавшихся прежде в тени в глубине террасы. – Вот и пилюли для французов! – воскликнул генерал Хилл. Первой выстрелила пятидюймовая гаубица, британская сестричка той, что бомбардировала Шарпа на холме в Вилья-Реал-де-Жедеш. Заряжалась она сферическим снарядом, изобретенным подполковником Шрапнелем. Применялся сей снаряд только британской армией, и секрет его тщательно оберегался. Помимо порохового заряда, в него закладывали мушкетные пули, которые и поражали врага вместе с кусками оболочки. Весь фокус заключался в том, чтобы снаряд взорвался в воздухе, при приближении к цели, и поражающие элементы несла дальше уже сила инерции. Разумеется, рассчитать момент взрыва и правильно обрезать огнепроводный шнур мог только опытный и искусный артиллерист. Пушкарь, стрелявший из гаубицы, оказался мастером своего дела. Пушка пальнула, отпрыгнула, снаряд пролетел над рекой, оставляя за собой хвостик дыма, и взорвался в двадцати футах от французской позиции примерно на такой же высоте. Последствия взрыва были ужасными: всех лошадей посекло осколками, все четырнадцать человек обслуги получили ранения или погибли, а само орудие просто слетело с лафета. – О господи… – пробормотал генерал Хилл, моментально позабыв, с какой кровожадностью приветствовал только что появление своей артиллерии. – Бедняги… Восторженные вопли британских и португальских солдат утонули в громе открывших огонь остальных орудий. Поскольку били они с более высокого южного берега, их снаряды и ядра наносили противнику страшный урон. После первых же залпов французские канониры побросали свои пушки, бросили умирающих и покалеченных лошадей и пустились наутек, тогда как британские артиллеристы, поменяв прицел и развернув орудия, взялись обрабатывать ближайшую французскую колонну. Ядра пробивали спрессованную людскую массу, шрапнель косила фланги, и это уже походило на избиение. Французские офицеры, видя, что лишились артиллерийской поддержки, погнали пехоту на склон. Ритм задавали находившиеся в центре колонн барабанщики. Передние шеренги прибавили шагу, несмотря на то что летящие навстречу ядра пронзали синий строй, оставляя за собой кровавые борозды. Солдаты кричали и умирали, но барабаны били все настойчивее, делая короткую паузу только для того, чтобы сотни глоток успевали прореветь: «Vive l’Empereur!» Шарп видел колонны и раньше и каждый раз недоумевал – зачем? Британская пехота, идя в наступление против неприятельской пехоты, растягивалась двойной шеренгой, и каждый солдат имел полную возможность разрядить во врага мушкет. В случае же появления кавалерии шеренга трансформировалась в каре из четырех шеренг, но и опять-таки каждый солдат мог стрелять без каких-либо помех. У французов при наступлении колонной идущие в середине солдаты зачастую не успевали выстрелить даже по разу, поскольку им мешали передние. Каждая из колонн имела примерно сорок человек в шеренге и двадцать в ряду. Используя такое построение, офицерам было легче контролировать новичков. К тому же на неопытного противника вид громадной людской массы действовал зачастую устрашающе. Но пускать колонну против красномундирников? Самоубийство. – Vive l’Empereur! – выкрикивали французы под барабанный бой, хотя получалось у них это не слишком хорошо: как-никак колонна поднималась по крутому склону и люди уже запыхались. – Боже, спаси нашего доброго короля Георга, – запел генерал Хилл на удивление чистым голосом, – и не стреляйте слишком высоко! Услышав последние слова, солдаты на крыше заулыбались. Хэгмэн взял на мушку белобрысого офицера, лезшего на склон с саблей в руке. Стрелки расположились на северном крыле семинарии и противостояли той колонне, что не пострадала от британских пушек. К двум прежним батареям на южном берегу добавилась третья, но все вели огонь по другой колонне, так что остановить северную могли только винтовки и мушкеты. Португальцы заняли позицию у садовой стены, и народу там оказалось теперь так много, что на каждую бойницу приходилось по три, а то и четыре солдата. У некоторых на красных мундирах были зеленые обшлага и канты. Беркширцы. Значит, к семинарии прибыл весь Кентский полк. – Целиться в офицеров! – крикнул Шарп. – Мушкеты, не стрелять! Приказ только для стрелков. – Стрелять из мушкета на таком расстоянии было бы бесполезной тратой пороха и пуль, а вот винтовки уже могли убивать. Он выждал еще секунду, набрал воздуху… – Огонь! Выбранный Хэгмэном офицер дернулся, взмахнул обеими руками и выронил саблю. Другой офицер упал на колени и схватился за живот. Третий держался за плечо. Шедшие первыми переступили через трупы, и сразу по всей шеренге как будто прошла легкая дрожь – в нее ударили новые пули. Напуганные свистом пуль, французы запаниковали и открыли огонь по семинарии. От треска мушкетов закладывало уши. Дым раскатился по склону, как морской туман. Пули простучали по каменным стенам. Зазвенели, лопаясь, стекла. На несколько секунд наступающие скрылись за дымной завесой, но, выступив из нее, тут же попали под новый залп. Еще один офицер свалился на землю. Колонна разделилась, чтобы обойти одинокое дерево, и снова сомкнулась. Вслед за стрелками Шарпа открыли огонь красномундирники и португальцы у садовой стены. К ним присоединились и те, что расположились на крыше и у окон семинарии. Трещали мушкеты, сгущался дым, пули валили идущих первыми, а следующие шеренги теряли темп и сплоченность, потому что старались не наступить на своих раненых товарищей. – Стрелять ниже! – прокричал своим сержант из Баффов. – Не тратить попусту его величества свинец! Подполковник Уотерс принес на крышу несколько фляжек с водой – у солдат, откусывавших патроны, быстро пересыхало во рту от входящей в состав пороха селитры, и они в промежутках между выстрелами успевали хватить по глотку.