– Знаю. – Твердит, что надо было защищать деревню. Я сказал ему, сэр, мол, убив пса, кролика не поймаешь. Шарп тупо смотрел в дым: – Может, лучше б было остаться. – Ну вот, сэр, теперь вы говорите как ирландец. Поверьте, сэр, уж мы-то знаем. Сами сколько раз пробовали драться за проигранное дело. И что? Кто дрался, все в земле лежат. И вот что еще, сэр. Коли увидите, что у Гейтакера на винтовке скоба болтается, сильно парня не ругайте – шурупы сточились. Шарп улыбнулся, разгадав попытку сержанта увести его в сторону. – Я знаю, Пэт, что мы поступили правильно. Жаль только, что лейтенант Виченте этого не понимает. – Так он же законник, сэр, а у них все не по-людски. А еще он молод. Ради кружки молока и корову продаст. – Мы все сделали правильно, но что делать дальше, Пэт? Харпер попытался выпрямить распятие. – Однажды я заблудился. Кроха был, годков семь или восемь. В общем, не больше Перкинса. Возле деревни стояли солдаты, ваши, красномундирники. Не знаю, что они там делали, да только я от них удрал. Они за мной и не гнались, но я убежал. Убежал, потому что, когда появляются красномундирные черти, остается только одно – бежать. В общем, я бежал и бежал, пока уже и сам не знал, куда забежал. – И что ж ты сделал? – Пошел по ручью и пришел к двум домишкам, и в одном жила моя тетя. Она меня и отвела домой. Шарп рассмеялся и, хотя рассказ был вовсе и не смешной, не смог остановиться. – Тетя Майра. Упокой, Господь, ее душу. Сержант опустил распятие в карман. – Хорошо бы, Пэт, она была тут с нами. Но мы не заблудились. – Нет? – Пойдем на юг. Найдем лодку. Переправимся через реку. И пойдем еще дальше на юг. – А если армия ушла из Лиссабона? – Пойдем к Гибралтару, – сказал Шарп, зная, что до этого дело не дойдет. Если наступил мир, значит какой-нибудь чиновник отошлет их в ближайший порт. А если продолжается война, то он найдет с кем драться. – Выступим вечером, Пэт. – Так вы думаете, что мы еще на войне? – На войне, Пэт, – сказал Шарп, оглядывая пепелище и думая о Кристофере. – На войне. Виченте стоял у свежих могил. Услышав, что Шарп собирается выступать вечером и идти всю ночь, португалец кивнул, но заговорил только после того, как они вышли за кладбищенские ворота. – Я отправлюсь в Порто. – Поверили в мирный договор? – Нет. – Виченте пожал плечами. – Может быть. Не знаю. Но я знаю, что подполковник Кристофер и генерал Виллар должны быть в городе. Я не дрался с ними здесь, поэтому поищу там. – То есть вы идете в Порто, чтобы умереть? – Может быть. – В голосе лейтенанта зазвучали торжественные нотки. – Но человек не может прятаться от зла. – Не может. Но если уж драться, то драться с умом. – Драться я еще только учусь, а как убивать, уже знаю. Рецепт для самоубийцы, подумал Шарп, однако спорить не стал. – У меня план вот какой, – сказал он. – Вернуться тем же путем, каким мы пришли сюда. Найти дорогу будет нетрудно. А когда попадем в Барка-д’Авинташ, поищем лодку. Должно ведь у них что-нибудь быть. – Думаю, есть. – Ну так давайте пойдем вместе, пока нам по пути. А там разделимся. До Порто будет уже недалеко. Виченте согласился, и из деревни вышли вместе, чему Шарп был только рад, потому что ночь выдалась темная, и без португальца, который хорошо знал местность, он вполне мог бы сбиться с пути. Тем не менее шли медленно, неуверенно и в конце концов остановились и устроили привал, возобновив путь только с рассветом, когда по восточному краю горизонта пролегла бледная полоска. Приняв решение возвращаться к Барка-д’Авинташ, Шарп так и не избавился от сомнений. С одной стороны, деревня находилась в опасной близости от Порто и риск наткнуться на французов был достаточно высок, с другой – лучшего места для переправы он не знал. А если не найдется лодок, то всегда можно построить какой-нибудь плот из того, что под руку попадется. Виченте с его аргументами согласился, добавив, что русло Дору проходит по большей части по каменистому ущелью, где трудно даже просто приблизиться к берегу. Конечно, французы могли оставить в Барка-д’Авинташ небольшой гарнизон, но, убеждал себя Шарп, скорее всего, они удовлетворились уничтожением лодок. Восход солнца застал их между поросшими лесом холмами. Остановились у реки, где и позавтракали черствым хлебом и копченым мясом, настолько жестким, что им вполне можно было подбивать сапоги. Шарп запретил разводить костер для чая, и это его решение встретили неодобрительным ворчанием. Забравшись на вершину ближайшей возвышенности, Шарп развернул трубу и тщательно осмотрел окрестности. Противника он не обнаружил. Как, впрочем, и вообще признаков жизни. Чуть дальше по течению виднелся сельский дом, примерно в миле к югу возвышалась колокольня, но людей видно не было. – Думаете, там могут быть французы? – спросил присоединившийся к нему Виченте. – Я всегда так думаю. – А не думаете ли вы, что британцы ушли? Вернулись домой? – Нет. – Почему? Шарп пожал плечами: – Если бы мы хотели уйти, то ушли бы сразу же после отступления сэра Джона Мура. Виченте посмотрел на юг: – Я знаю, мы не смогли бы защитить деревню. – Жаль. – Просто они все мои соотечественники. – Понимаю. Шарп попытался представить французскую армию где-нибудь в долинах Йоркшира или на улицах Лондона. Горящие коттеджи, разграбленные пивные, кричащих женщин… Нет, это невозможно. В Англии такого ужаса быть не может. В Ирландии – да, всякое случается, о чем и Харпер рассказывал. Но не в Англии. – Почему они так себя ведут? Почему так обходятся с людьми? Шарп сложил трубу. Потер о землю мыском правого сапога. На следующий после подъема на холм день он поставил промокшие сапоги сушиться у костра, но слишком близко придвинул их к огню, и кожа потрескалась. – На войне правил нет, – ответил Шарп, понимая, что Виченте такое объяснение не устроит. – Правила есть, – возразил португалец. Шарп пропустил сию реплику мимо ушей: – Солдаты – не святые. По крайней мере большинство из них. Это мошенники, пьяницы, воры. Неудачники. Не добившись успеха ни в чем другом, они добровольно или по воле судьи записываются в армию. Потом им дают оружие и приказывают убивать. То, что наказывается дома повешением, в армии поощряется, и, если офицеры не держат их в узде, они начинают думать, что убивать позволительно всех. Эти парни, – он посмотрел вниз, где под пробковыми дубами отдыхали британские и португальские солдаты, – прекрасно знают, какая кара их ждет, если они переступят черту. Но что будет, если я отпущу поводок? Они растопчут эту страну, а потом сделают то же самое с Испанией и не остановятся, пока не перебьют всех. – Шарп замолчал, поймав себя на том, что несправедлив к своим людям. – Имейте в виду, они мне нравятся. Они не самые худшие, просто неудачники и чертовски хорошие солдаты. – Он нахмурился, смущенный собственными словами. – А лягушатники? У них нет выбора. Это называется воинской повинностью. Любого бедолагу, будь он булочником или кузнецом, могут призвать, надеть на него форму и отправить в другую страну. Им это не нравится, а поскольку у французов солдат не порют, то и удерживать их нечем. – А вы кого-нибудь пороли? – Я – нет. – Шарп подумал, не рассказать ли Виченте о том, как его самого высекли на раскаленном плацу в далекой Индии, но потом решил, что это будет звучать как хвастовство. – Я просто отвожу нарушителя подальше и поколачиваю. Так быстрее. Виченте улыбнулся: – Я бы так не смог. – У вас свои средства. Я бы лучше под кнут стал, чем связался бы с законником. – Власть должна быть сильной и не стесняться эту силу демонстрировать. Может быть, подумал Шарп, Уильямсон и не сбежал бы, если бы отведал кулаков. А может, это ничего бы не изменило. – Далеко до реки? – Часа три, не больше. – Тогда пора трогаться. – А французы? – занервничал Виченте. – Здесь их нет, там тоже. – Шарп указал на юг. – Дыма не видно. Птицы не кружат – значит, и кота внизу нет. А французских драгун можно за милю учуять. У их коней от седел потертости, поэтому и несет от них, как от выгребной ямы. Выступили через четверть часа. На траве еще лежала роса. Прошли через выглядевшую вымершей деревеньку – жители, вероятно, укрылись в лесу, увидев приближающуюся колонну. О недавнем присутствии людей свидетельствовало развешанное на просушку белье, только сами люди так и не появились, хотя сержант Мачедо и прокричал во все горло, что они свои. Кресэйкр, внимание которого привлекла лежащая на лавровом кусте приличная мужская рубашка с костяными пуговицами, отстал с тем расчетом, чтобы прихватить добычу, когда колонна пройдет вперед, но Шарп, разгадав его намерения, громко предупредил: – За кражу – петля! А вешать тут есть на чем. Кресэйкр сделал вид, что его это не касается, однако поспешил вернуться в строй. Выйдя к Дору, остановились. Барка-д’Авинташ лежала западнее, и Шарп, зная, что люди устали, объявил привал. Бивак устроили в леску над рекой. Вокруг все как будто притихло. Далеко к югу в небо тянулся столб дыма, а над западным горизонтом висела дрожащая дымка, указывавшая на близость большого города. Виченте сказал, что до Барка-д’Авинташ осталось не больше часа пути, но Шарп решил продолжить марш только на следующее утро. Несколько человек стерли ноги и хромали. Раненный в бедро Гейтакер жаловался на боль. Один из португальцев разулся и шел последний час босиком, и Шарп уже подумывал последовать его примеру. Главную причину задержки он объяснил Виченте так: