— Ребята, что происходит? Кто это сделал? — Точно не я… Я не в курсе… Не знаю… — раздались голоса. — Но я, честно говоря, не вижу в этом большой проблемы, — сказала малышка Лиза. — Ну крыса, ну дохлая. — Послушай, Лиза, нельзя же так, — укоризненно посмотрел на нее Петя. — Мы же были классом. Единым целым. Всегда все вместе. Один за всех, и все за одного. Откуда этот кошмар вдруг взялся? «Курага», крыса… Зоопарк. Никто ему не ответил. Петя прошелся взглядом по лицам. Родные, знакомые с начальной школы, а то и с детсада, сейчас они вдруг изменились. В них поселилась настороженность, недоверие друг к другу. — Это мог быть только кто-то из нас, — вздохнув, произнес он. — Крысу подсунули во время урока или на перемене, что более вероятно. Не думаю, что это можно было провернуть, пока Аня шла в школу. — Логично, — согласился Лубоцкий. — Стопудово, — выдыхая дым вверх, кивнул Федька. — Кто-нибудь заметил что-то подозрительное? Может, кто-то брал рюкзак Шергиной? Или хотя бы расстегивал? Видели? Одноклассники помолчали, прокручивая в голове события дня. — Нет… Не было ничего особенного… Никто вроде не цапал… Петька водрузил на нос очки, которые все это время вертел в руках. — Только ведь это все равно кто-то из нас. Понимаете? Ну ладно. Не хотите признаваться, не надо. Но давайте договоримся, что на этом всё, хватит. Больше никаких гадостей. Согласны? Я спрошу каждого, чтобы все было по-честному. Андрей Лубоцкий, с тебя начнем. Неважно, ты это сделал или нет, просто поклянись, что не причинишь вреда и не обидишь Аню Шергину. Клянешься? — Клянусь. Но право сохранять бойкот я оставляю за собой. — Как хочешь. Теперь ты, Лиза. — Клянусь. Но от бойкота не отказываюсь, — подняла руку Дейнен. …Класс разошелся по домам. Под липами остались Петя, Федька и Соня. — Безносик, ну чего ты так расстраиваешься? — спросила девушка, становясь поближе к Дорохову. — Три к носу, все пройдет. Поговорка есть такая, знаешь? — Гадко все это, Соня, гадко. Федь, дай закурить. — И ты, Брут? — снова удивился Дорохов. Петя с каким-то отчаянным видом сделал подряд три глубокие затяжки. Покраснел, потом побледнел и разразился жутким, выворачивающим наизнанку кашлем. Федька и Соня согнулись пополам от смеха. — Тоже гадость… — проскрипел Петя, держась за горло и отплевываясь. — Ох-х-х… Ладно. Я домой. Пока. Пошатываясь, он двинулся к выходу с территории школы. Дорохов подался за ним, но Соня придержала его за рукав: — Дойдет. — Дойдешь, Петь? — крикнул ему вслед Федя. Безносов, не оборачиваясь, покачал в воздухе рукой с поднятым вверх большим пальцем. Вечером у всех одноклассников звякнул мобильник. Kuraga. 13.09_18:41. Что, пупсы, понравилось шоу двух крыс? То ли еще будет! Готовьтесь все, и Шерга особенно. На следующий день перед первым уроком, едва войдя в класс, Безносов демонстративно подошел к парте, за которой сидели Шергина и Селезнев. Протянул руку Василию, повернулся к девушке. — Аня, привет. — Привет, — немного подозрительно ответила та. — Как ты? — Да ничего, спасибо. Пришла в себя. Уходить не собираюсь, — пошутила она. — Ну и отлично. Обращайся, если вдруг что-то нужно будет, — чуть повысив голос, чтобы слышали остальные, сказал Петя. Лубоцкий, склонив голову набок, наблюдал за этой сценкой, потом пожал плечами и отвернулся. Остальные сделали вид, будто ничего не произошло. * * * Когда накануне Петя пришел домой, мама приблизилась к нему, привстала на цыпочки, поскольку была уже на полголовы ниже сына, и втянула воздух. — Ты закурил? Совсем с ума сошел? Петю немного мутило от трех затяжек, и выслушивать материнские упреки не было никакого желания. Мать же, напротив, была на взводе. Мысль о свалившемся, но пока недоступном богатстве нервировала ее хуже гвоздя в ботинке. Она то и дело срывалась по поводу и без повода. И чаще всего, конечно, на Петра. — Уже куришь, да? А что потом будет? Пить начнешь, гулять? — Ма, ну хватит. Я случайно затянулся… — пробурчал Петька и тут же понял, что сморозил глупость. — Случайно — это как?! — взвилась мать. — Сигарета тебе сама в рот попала? У тебя головы, что ли, вообще нет? Ты кем хочешь вырасти? Как отец твой? Таким же? Детей бросать?.. Петька понял, что «концерт» может растянуться на целый вечер, и поступил так, как делал уже не раз. Собрал рюкзак и двинулся к двери. — Ты куда, опять к Федьке? — спросила мать, оборвав монолог. — Угу, — максимально неопределенно промычал в ответ сын. — И ночевать опять у него останешься? — Если его родители не прогонят. — Когда это они тебя прогоняли? Как ни странно, известие о том, что она проведет вечер одна, успокоило Галину Алексеевну. Больше всего она любила одиночество, общение с людьми давалось ей с трудом. Петя поцеловал мать на прощание: — Ма, я правда по глупости затянулся. Больше не буду, честно. — Ладно, ладно, верю, — оттаивая, обняла его в ответ мать. — Точно не будешь? — Точно. Петька натянул свои пожившие конверсы («Новые, что ли, купить?») и постарался поскорее выскользнуть из квартиры. Врать он не любил, а между тем соврать ему только что пришлось. Дело в том, что он совсем не собирался к Федьке. С некоторых пор у него образовалось свое убежище, которым он мог пользоваться втайне от матери. Во время последней встречи адвокат покойного отца Евгений Адамович Чарторижский передал ему ключи от трехкомнатной квартиры в Колпачном переулке. Одной из многих, что числились за почившим олигархом. Не самой просторной и роскошной, но самой любимой и часто посещаемой. — Обживайте, юноша. Все равно по завещанию она ваша. Только, чур, без дебошей и шумных компаний. Консьерж проследит. Когда Петя пришел в Колпачный в первый раз, консьерж, как и было уговорено, связался с Чарторижским, адвокат по видеосвязи перекинулся несколькими фразами с парнем и, удостоверившись, что он именно тот, за кого себя выдает, приказал пропустить гостя. Высокая, тяжеленная, покрытая резьбой деревянная дверь открылась мягко. «Словно у холодильника», — подумал Безносов. Потолки под три метра, в лепнине. На окнах тяжелые, словно отлитые из бронзы шторы, стены сплошь покрыты картинами и фотографиями, всюду книжные шкафы и полки с собраниями сочинений, томами в кожаных переплетах. Древняя, огромная, как телевизор, ламповая радиола, рядом стеллаж с пластинками — от Вивальди до Стравинского, от Чака Берри до Ника Кейва. Массивный письменный стол, на нем лампа со стеклянным витражным абажуром. Диваны, кресла, пуфики, торшеры с бахромой. Ковры на полу. Но больше всего Петю вдохновил отделанный темными изразцами камин со стоящими на каминной полке подсвечниками в наплывах воска. Петя вышел на лестницу, спустился к будке консьержа: — Э-э-э… там, в квартире, камин… — Совершенно верно, — с готовностью отозвался страж подъезда. — Скажите, он в рабочем состоянии? Можно его затопить? — Да, конечно. Там есть небольшие хитрости, но ничего сложного. Могу объяснить. — Хорошо, спасибо. Я пока топить не собираюсь, но, когда похолодает, попробую. В ящике письменного стола обнаружилось два десятка толстых кляссеров с марками, и Петька с головой ушел в их изучение. Тут были и современные экземпляры, и дореволюционные, и множество советских. В основном отчего-то космос. Петя никогда не интересовался филателией, но, возможно, только потому, что никогда не получал в руки такое богатство. А то, что это богатство, он понял сразу. Магия, заключенная в цветных кусочках бумаги, проявила себя внезапно и окатила парня с головой. До трех часов ночи он рассматривал изображения планет, космических кораблей, животных, насекомых, рыб, спортсменов, теплоходов… С тех пор он при первой возможности сбегал в квартиру отца и «обживался».