— На билеты. — Какие? — Чтобы добраться до Москвы… — Какой Москвы? Ты вообще здорова? Прости, Шерга, некогда мне твои глупости выслушивать. Встретимся, все расскажешь. — Послушай! — закричала Аня. — Ты можешь поверить человеку? Просто так! Один раз! Без объяснений! А? Трубка посопела и спросила: — Сколько надо? Аня посмотрела на фотографа — он все слышал. — Если без документов, на перекладных — много. Тысяч пятьдесят. — Пятьдесят сможешь? — Смогу. Тебе на айфон кинуть? — Нет айфона, Петя, нет его… — и фотографу, умоляюще: — Куда? У Коридорова была при себе банковская карточка, он продиктовал номер, и минут через пять тренькнула эсэмэска. Она сообщала, что деньги поступили на счет и что мир не так уж безнадежен. Правда, воспользоваться этой удачей можно было не сразу… Банкомат, кассы, автовокзал — только в райцентре. Уже стемнело, и Коридоров предложил пойти на свадьбу. — Без приглашения? — мрачно спросил Шергин. — У Федорыча для гостей отдельный дом. Скажу, что ты мой армейский кореш, приехал вот с дочерью. В армии-то служил? Легенда пригодилась, считай, тут же — взвизгнув тормозами, остановилась потрепанная машина с правым рулем. Из окна показался полицейский, похожий на итальянского мафиози, — чернявый, тоненькие усики, пробор. Высунул руку и поздоровался с Коридоровым. — Чё шатаемся? Эти — кто? — строго спросил он. — Кореш из Москвы. С дочкой вот… — Документы есть? — Сурен, поимей совесть. Люди с дороги, подышать вышли. — Дышите, разрешаю. — Полицейский оскалился. — Вы это… потише там гуляйте. А то скажут, что в Денисьево притон оппозиции. Чрезвычайное положение отмечают. — Слушаюсь. — Коридоров отдал честь. — На свадьбу-то заглянешь? — Был уже, — крикнул полицейский, и по запаху Коридоров понял: действительно был. — Сурен Сысоенко, участковый наш. Мужик суровый, но… понимающий, — пояснил фотограф, когда машина скрылась. — Чрезвычайное положение? — спросил Шергин. — Когда… Из-за чего? — Вот те на! Как раз тебя хотел спросить, что там у вас в Москве. В новостях что говорят — толком не разберешь. — А что говорят? — Здрасьте. Платоныч заболел. Одни говорят, что не в состоянии исполнять обязанности, другие — что в состоянии, только надо подождать. Ну и ввели чепэ на всякий случай. Сурин, или как там его, ввел… Я с этой свадьбой третий день в интернет не залазил. — Фотограф громко шмыгнул носом и бодро провозгласил: — Но даже если чепэ — не жениться, что ли? — Он хлопнул ручищами по рулю скутера. — Двинулись? Так они и шли втроем. Фотограф, обливаясь потом, катил «Ямаху», которая изнывала от блаженства, что не она везет Коридорова, а он ее. Коридоров тоже изнывал — от сладостного предвкушения тайны, которую он выпытает у «инопланетян», всецело находящихся в его власти. Рядом шагал Шергин, перед его внутренним взором светилась зеленая надпись: «Любой ценой забрать снимки у этого…» А впереди шествовала Анечка, она хоть и помалкивала, но от былого ужаса не осталось и следа. Ужас сменился какой-то странной веселостью, от которой под кожей покалывало. И, как оказалось, не зря покалывало. Взрослые ведь бывают иногда хуже детей, которых постоянно тянет в лужу… * * * — Давай их сюда! Николай Федорович Бабушкин хлопнул по столу так, что с вершины свадебного торта, к которому почему-то никто не притронулся, рухнули два розовых сердца, и Коридоров, пришедший доложить о новых гостях, побежал за ними во флигель. Народу за столом было немного, и, как сразу отметила Аня, все старше папы. Присутствующие хором начали их угощать, папу навязчиво уговаривали выпить, и папа, надо признать… И не раз. Три тети с круглыми лицами предлагали Ане разные блюда, поминутно и наперебой интересуясь, почему она так плохо ест, хотя Аня лопала за обе щеки, а две тети с лицами вытянутыми говорили им: «Чего пристали к ребенку, он и так с дороги еле мизюкает». Одновременно эти две тонкие тети требовали у папы рассказать, «что у вас там в Москве творится», а три тети круглые возражали им: «Дайте вы человеку поесть». Аня была уже сыта, а тети продолжали свое, и Ане захотелось процитировать им что-нибудь из Декларации прав и свобод… Но тут она увидела вот что: тот накрытый скатертью белый столик с массивными лакированными ножками, стоявший в дальнем углу большой «залы», — вовсе не столик. Это миниатюрный рояль, не исключено, что Blüthner или Petrof, — о таком она мечтала, когда училась в музыкальной школе, но почему-то папа, который обычно ни в чем ей не отказывал, так и не сподобился его купить, хотя обещал. — Вы позволите посмотреть? — спросила она у хозяина, указывая рукой в угол. — А что — умеешь? — встрепенулся Николай Федорович, быстро подошел к роялю, снял с него скатерть, ею же рояль и протер. Пока Аня вылезала из-за стола, — а это оказалось делом небыстрым, поскольку гости сидели на лавках, — одна из круглых теть отбарабанила монолог (видимо, не раз до того произнесенный), смысл которого заключался в том, что Николай Федорович купил совершенно ненужную вещь по цене «круйзера» и потому он «не при людях будет сказано, кто такой». Владелец «Бабушкин-steak» выступил с ответным и так же хорошо отрепетированным монологом о том, что рояль — долгосрочная инвестиция в будущее молодой семьи Гергенрейдеров-Бабушкиных и фьючерсы подобного уровня непостижимы для тех, у кого «ливер вместо мозгов». Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы Аня не заиграла… Сначала был регтайм, исполненный в тишине, взорвавшейся оглушительными хлопками огромных ручищ хозяина. Гости оживились. Потом был ноктюрн Шопена, и аплодировали уже все, потом одна из теть сказала: «А что-нибудь сыграй, чтобы нам попеть». — Что именно? — поинтересовалась Аня, довольная тем, что «руки помнят». Но хозяин пресек разговор, заявил, что «в приличном доме должна играть только приличная музыка» — и это еще не все! — достал из кармана брюк банкноту, положил на рояль и провозгласил: — Талант обязан вознаграждаться! Аня играла и играла — с наслаждением, до изнеможения. Когда концерт был окончен, она увидела, что среди публики, истекавшей слезами, нет ни папы, ни Коридорова. Она нашла их во флигеле, куда отправилась спать. Павел Шергин и Эдуард Коридоров, красные от напряжения, сидели за столиком, на котором стояли камера и бутылка водки, держали друг друга за грудки и урчали, как два кота перед поединком. — Немедленно отпустите папу! Аня сказала это так громко и властно, что Коридоров тут же послушался. — Деньги на вашей карте можете оставить себе, — продолжила она тем же тоном. — Считайте их своим гонораром за молчание. Обернулась к отцу: — Оставь его. У нас есть теперь на что доехать. И показала пухлую разноцветную пачку. Дома их не было почти неделю — даже час, проведенный в изнанке мира, на лицевой стороне шел за три дня. Еще двое суток они добирались, пересаживаясь с автобусов на электрички и наоборот. Шергин всю дорогу молчал, а если и говорил, то лишь по необходимости. Вместо зеленых команд перед ним время от времени возникало печальное лицо Платона — он тоже молчал, только сказал тихо, уже на подступах к Москве: «Да, Паша, да… Тяжко есть иго на сынех Адамлих» — и исчез. Ане хотелось о многом спросить отца, но еще сильнее было желание смотреть в окно, за которым протекала жизнь, совсем незнакомая ей… Глава 14 Дедлайн Булат Ханов[30] Петя совсем запутался. Он начал задаваться вопросом, как много переживаний способен вынести человек, прежде чем повредится рассудком. Тем более подросток. Тем более он, Петя Безносов, весь такой неуклюжий и нелепый. После случая с куклой, висящей на дубе, Оля замкнулась в себе. Она не выходила из дома, не брала трубку, и только со слов Кати Петя знал, что Оля, пускай и несвоевременно, хотя бы ест и спит. — Кроссовки мне в тот же день велела выкинуть, — сказала Катя. — Те, белые, помнишь? О том, чтобы копать землю под дубом в поисках ключа, сейчас и речи не шло. Во-первых, в одиночку бы Петя все равно не решился, а во-вторых, сестры сочли бы его предателем. Это как раны ковырять, притом незажившие.