- Послушайте, а у вас есть… Кофе? Я неловко переминалась на пороге кухни, толком не понимая, как себя вести с Розгиным. Он хмуро курил у окна и покосился на меня очень злобно. Мне так показалось, по крайней мере. Даже кожа мурашками покрылась от его взгляда. Ужасный человек. Черный. Страшный. Жестокий. Я, защищаясь, сложила руки на груди, вздернула подбородок. Совершенно машинально. Вот всегда некстати из меня эта бабкина порода прет, аристократическая. Моя бабка была дочкой княгини. Из тех самых. Головиных. По крайней мере, так легенда гласила семейная. Во время революции части семейства удалось сбежать за границу. А прабабка осталась. Она тогда была юной восторженной девушкой и некстати влюбилась в ярого революционера. И сбежала с ним из дома прямо перед отъездом из страны. Так что по маме я – Головина. Это очень смешно и глупо. И вылезает в самые дурацкие и неподходящие моменты. Вот как этот, например. Розгин только что, буквально час назад, совершенно спокойно убил двоих людей. Плохих людей, согласна. Ужасных. Но убивать их… Меня до сих пор потряхивало от жутких воспоминаний. Причем, попытку изнасилования мозг успешно заблокировал, а вот лужи крови на полу, остекленевший взгляд моего насильника, страшный хрип второго, Цепы… И черные глаза их убийцы. Его руки, испачканные в крови, его лицо в кровавых брызгах, шею… Его губы на моих губах, собственную беспомощность, гораздо больше пугающую, чем до этого, в лапах того животного, теперь уже мертвого… Это просто вертелось в моей голове бесконечным калейдоскопом. - Зачем кофе? Ложитесь спать. Я поежилась. Нет уж. Если глаза закрою, опять все всплывет в памяти. Не хочу. - Нет, я бы хотела кофе. У вас есть? - Растворимый. Он кивнул на шкафчик, даже и не думая двигаться с места. Я, помедлив, все же направилась рыться в чужом доме. Квартира Розгина, куда он привез меня, после недолгого моего сопротивления, объяснив, что гостиницы для меня пока что под запретом, больше походила не на жилье человеческое, а на какую-то явочную эээ… Хазу? Базу? Неважно. Главное, что здесь, в принципе, нечего было стесняться. И так все грязно и запущено. А в единственной комнате только старый диван, стол и страшный комод советских времен. В целом, не до церемоний. Мои привычки, мои вбитые в подкорку устои ломались с каждым днем все сильнее и сильнее. То, что я хозяйничаю на чужой кухне, такая ерунда. Как и то, что сам хозяин и не пытается проявить законы гостеприимства. Было бы странно ждать от него этого. Уля, угомонись уже, дама ты великосветская. Ты отныне меньше, чем никто. Ты – свидетель преступления, убийства. Ты должна идти в полицию. Иначе станешь соучастницей. Но как я пойду? Доносить на человека, который меня спас? Подлость какая. Подлость и глупость. И отсутствие инстинкта самосохранения. В полиции мне ничем не помогли, когда я просила открыть дело о хищении, когда просила вернуть Кирилла. Ничем. Я попробовала действовать сама, и получилось все только хуже. Чуть не изнасиловали, чуть не убили. И неизвестно, что там происходит с братом. Ульяна, смирись уже с тем, что ты – никчемная, не приспособленная к жизни пустышка. Так и не сумевшая ничего добиться в жизни, пишущая свои дурацкие картинки, витающая в облаках и почему-то считающая, что все люди априори добрые. Смирись с этим. И не мешай тем, кто может тебе помочь. Правда, не факт, что Розгин поможет… По крайней мере, я пока не могла понять, готова ли к способам, к которым он будет прибегать. Я не хотела, чтоб гибли люди. Даже виновные. Виновные должны быть наказаны по всей строгости закона. Должен же быть в этой стране закон? Ведь так? Я уныло размышляла об этом, пока готовила растворимый кофе для себя и для Розгина. Если он не проявляет гостеприимства, это не повод вести себя по хамски и мне. Все то время, пока заваривала мерзко пахнущий напиток, я постоянно чувствовала на себе черный взгляд моего неприятного … Кого? Напарника? Спасителя? Случайного попутчика? Наверно, все вместе. Одновременно. И от этого взгляда мне становилось не по себе. Щеки жгло, губы, все еще помнящие неласковые и требовательные прикосновения его губ, тоже горели. Не скажу, что мне нравилось происходящее. Но, учитывая, что вообще все тянуло на дурной сон, сюр и кошмар вместе взятые, то мое «нравится» - «не нравится» сейчас было не актуально. - Я не знаю, где у вас сахар… - Что за ключ они искали, Ульяна? – резко перебил меня Розгин, рассматривая в упор своими чернущими глазами, - вы точно знаете, ведь так? ‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ - Не так! Я со стуком поставила чашку на стол. Кофе выплеснулось, но мне уже было неважно. Хотелось закричать, заорать даже! Выругаться, и, наверно, матом! Потому что все происходящее и без того казалось бредом! Зачем он добавляет безумия? Зачем мучает меня? - Я ничего не знаю ни про какой ключ! И не слышала никогда! И я устала! Очень! У меня был… Ужасный день! И вы… Боже… Тут я почувствовала, что не выдерживаю, закрыла лицо руками, уговаривая себя не плакать. Но, как часто бывает в таких ситуациях, слезы сразу же полились, и сдержать их было невозможно. Я всхлипнула раз, другой, пока, наконец, не разрыдалась окончательно и с готовностью. Оплакивая свою порушенную жизнь, свой маленький, такой милый, такой уютный мирок, который просто в одно мгновение размело ветром. Занятая своими переживаниями, я не сразу поняла, что Розгин отошел от окна и теперь утешает меня. Неловко и неумело. Обнимает, осторожно привлекая мою голову к груди и поглаживая по плечу. И даже что-то там бормочет утешительное. И я, с такой готовностью принимаю его утешения, утыкаюсь в черную майку, пачкаю ее слезами. От него пахнет сигаретами. Сильно. Очень. И запах почему-то приятный. Хотя, Розгин курит крепкие дешевые сигареты, и они , однозначно, не могут приятно пахнуть. Но мне нравится. От него пахнет им самим, крепким, физически крепким мужчиной, и этот запах тоже мне кажется приятным. Хочется просто уткнуться и дышать, напитываясь его силой и уверенностью. От него пахнет кровью. Свежей. Несильно, но именно эта тонкая нота железа останавливает мою истерику. Я успокаиваюсь и только уныло шмыгаю заложенным носом, пытаясь рваными вдохами восстановить дыхание. Розгин обнимал крепко, держал двумя руками. И это начало навевать не самые приятные, но определенно будоражащие воспоминания. Я попыталась отстраниться. Сначала осторожно, потом уже с усилием. Железные руки не поддались. Мне стало страшно, опять. Мы одни здесь, в его квартире, в самом неприятном и криминальном районе города. Я не дозвонилась до Варвары Петровны, не сообщила ей о произошедшем. Никто не знает, где я и с кем я. Никто не будет меня искать. Он уже целовал меня насильно. Нет никаких гарантий, что он не сделает этого снова. Нет никаких гарантий, что он не захочет большего. Я ему не смогу помешать. О чем я думала, когда ехала с убийцей двоих человек к нему домой? Ночные размышления. Отпускать ее было тяжело. Физически. Руки не разжимались. Розгин прислушивался к себе, соображал. Правда, соображал. Но вот рук разжать не мог. Все понимал. Пугает. Утешитель херов. Один раз уже напугал. Тоже еле отпустил. Но, вообще, сама виновата. Княгиня, бля.