Глава 20Это место осталось таким же, каким и отпечаталось в памяти. Правда, кажется, что атмосферных фото на стенах стало еще больше. Такое ощущение, что сейчас я нахожусь на выставке какого-нибудь начинающего, но очень талантливого фотографа. Больше всего меня заинтересовало изображение ветвистого дерева, раздетого поздней осенью. Черно-белая экспозиция пустынного поля вывела на первый план старый дуб, покрытый серо-коричневой корой. Он один среди пустоши упрямо противится порывистому ветру. Мертвые сучья лежат на промерзшей земле, но он не сломил толстый ствол. Ветер — это всего лишь испытание. Наступит время, и его прогонят солнечные теплые дни бесценного опыта и спокойствия. Отрастут новые ветви, появится молодая листва. Это фото каждый может понимать по-своему. Кого-то оно отправит в уныние, кого-то насытит силами и верой. Я вижу упорство. Историю борьбы с проблемами. Если жизнь — поле, то я хочу быть тем самым дубом. Не жалким и одиноким, а стойким и уверенным. — Нравится? — спрашивает Ривз, заметив, что я уже около минуты молчу, уставившись на фотографию. — Неплохо. Снимок на любителя, но я и есть одна из них. Это ты снимал? — Ха-ха, нет, я на такое не способен. — Тогда я смело могу похвалить автора! — Я ей передам. — Ей? — Все работы, которые висят на стене, выполнены моей сестрой. — Так у тебя и сестра есть? — Да, а что здесь удивительного? Я такой же человек, как и ты, и у меня тоже есть семья. Самое забавное, что я почти ничего о нем не знаю, за исключением пары моментов. Зато общение у нас сложилось таким образом, словно мы знакомы много лет. И самое ужасное, что мне хочется узнать подробности его жизни, послушать смешные истории детства, посмотреть фотографии, где он сидит в нелепом рождественском свитере возле елки вместе со своей семьей. Но нужно ли мне все это? Опять несет не в ту степь… Закончив с обрабатыванием ссадин на лице, я принимаюсь за сложный фронт работы. Кое-как стянув с байкера рубашку, присохшую к телу, я могу разглядеть масштаб повреждений. Сильный ушиб на боку, рваная рана на спине, изодранные в мясо локти и костяшки — вся эта живопись долго будет засыхать. На заживление уйдет около месяца, если не больше. — С чего начнем? — озадаченно спрашиваю я. — Давай с самого мерзкого. — Тогда поворачивайся и приготовься страдать. Будет больно. Смочив вату антисептиком, я осторожно притрагиваюсь к окровавленной полоске рядом с левой лопаткой. Вот сейчас Джейд должен заорать, но он геройски сдерживается, прикусив подбитую губу. Не хочет казаться слабым передо мной. Ожидаемо. Я надавливаю чуть сильнее, чтобы проучить этого засранца на будущее и получаю то, чего хотела, — он вскрикивает от возмущения и подскакивает с дивана. — Ай, Коуэн! Это нечестно! — Я та еще лапочка, верно? — Ты наделала кучу ошибок в слове «злопамятная». — Ты заслужил. — Когда я тебя принес сюда летом, ты была в отключке, но я осторожно обрабатывал ссадины на твоих коленях. — Спасибо тебе за такую невиданную чуткость! Думаю, с этого дня мы в расчете. Внимательно приглядевшись к рукам, я замечаю, что его раздолбанные костяшки уже привыкли к дракам. Он часто вступает в них. Неудивительно… У всех Лихачей такие отметины. — У тебя такое лицо, словно ты в меня сейчас плюнешь, — говорит байкер. — Это часто происходит, когда ты рядом. — В чем причина? — Тебе честно сказать или достаточно шутки? — Хватит с меня на сегодня твоего юмора, директор цирка. Обеззаразив раны на руках, я резко выворачиваю ему локоть. Ривз даже вскрикивает, но сдерживает череду проклятий в мой адрес. — Я знаю, чем занимаются тебе подобные. И терпеть вас всех за это не могу, — прикладывая вату к ране, начинаю я. — И чем же мы занимаемся? — Наркотики, вечные драки за территорию, бешеные гонки по ночному городу и за его пределами. Вы опасные, непостоянные и в большинстве своем тупые. Для вас кайф устраивать такие стычки, как сегодня на парковке. — М-да, стереотипы действительно правители этого мира. — Закатывает глаза он. — Многие считают, что чёрные парни держат пушки в карманах и торгуют дурью. Модная шмотка из дорого бутика — признак богатства и успеха. Если ты попал в престижный университет, то будешь умнее того, кто учится в обычном колледже. И ещё сотни, тысячи, миллионы таких же дурацких клише. Открой глаза! Перестань делать выводы, опираясь на сказки, придуманные толпой. Включи мозги. Я байкер, но я не толкаю и не принимаю наркоту. Если и дерусь, то за свою территорию, чтобы из нее изгнать таких уродов, как Хантер. Любить скорость — не значит быть плохим человеком. Ты профессиональных гонщиков тоже считаешь ужасными людьми? А насчет тупости… разве это зависит от увлечения? Он меня только что обсадил. Теперь в моей голове две теории: одна от Хантера, другая от Ривза. Весы уровнялись. Кому верить? Но я была почти год с Лихачами и видела всю их подноготную… — Дакота, ты только поэтому меня избегаешь? Ты боишься, что я такой же, как те, с кем ты провела не самое хорошее время? Ты боишься, что если ближе подпустишь меня к себе, то вновь вернешься к выгребной яме, забитой дерьмом? Я, как нашкодивший ребенок, опускаю голову. Тысячи вопросов и сомнений начинают орать на меня. Неужели я и здесь ошибалась? Неужели я действительно мыслила стереотипами? — Ну же, отвечай! Джейден встает и тянет меня за руки, чтобы я тоже встала. Но даже это не помогает нам быть наравне. Он выше меня почти на две головы, а под его разъедающим взглядом я чувствую себя еще меньше. Он раздражен, я вижу, как возмущение полосует его лицо и вздувает вены на шее. — Давай, скажи правду! Именно из-за этого ты заставляешь меня каждый раз сдерживать свои чувства? Поэтому ты начала меня избегать? — Ривз чуть ли не кричит в желании выбить ответы. — Да… — едва слышно признаюсь я. — Какая же ты идиотка! Он с силой прижимает меня к груди, отчего я не успеваю удержать шумного выдоха. Меня только что как будто током ударило. Но я не успеваю ощутить его силу, так как мгновенно начинаю задыхаться от горячего, неистового и напористого поцелуя в губы. Я сама превращаюсь в заряженную частицу, готовую вот-вот взорваться. Мне сносит крышу. Я перестаю соображать. Ты — причина, болезнь, диагноз. И я не хочу от этого избавляться. Я нуждаюсь в тебе, как нищий нуждается в деньгах. Потребность. Ты всегда знал, что мне нужно, ты всегда знал, что мне нужен был ты. Я бежала от тебя, как от чумы. Ты догнал. Эта комната пылает, здесь нечем дышать, повсюду летят искры, и витает дым. Он отравлен приятным запахом твоей кожи. Еще пару вздохов, и я сойду с ума. Твои губы полны яда. Пара касаний к ним, и они убьют меня. Черт с ним, тогда я хочу умереть! Больше нет одежды. Мы не прячемся за кусками ткани, прикасаясь друг к другу голодными телами. Больше нет барьеров, границы исчезли. Я не открою свой рот, чтобы остановить его. Я не протяну свои руки, чтобы оттолкнуть. Я не захлопну перед ним дверь, чтобы уйти. Я обезврежена, прикована, побеждена. Я бессильна перед тем, что сейчас чувствую. Огонь. Необъяснимый, но приятный жар в сердце распространяется по каждой клетке. Его хриплый голос и сбившееся дыхание создают вибрации. Его сильные руки оставляют следы на моей коже. Его уверенный взгляд не дает мне права усомниться в правильности нашего сумасшедшего поступка. Это срыв. Это то же самое, что алкоголик дорвался до спиртного, а сидящий на диете до запретной пищи. Мы добрались друг до друга. И сегодня ночью я не пожалею об этом. *** Я лежу на груди Джейдена и слышу, как размеренно и громко бьется его сердце. Мне спокойно. Я не думаю ни о чем, кроме того, что произошло. Я ощущаю приятную истому и удовлетворение. И даже беспрерывное звяканье телефона не способно отвлечь меня от этого сказочного момента. — Я и не думал, что может быть так хорошо… — Его голос срывается на шепот. Я поднимаю взгляд и встречаюсь с чертовски привлекательными в приглушенном свете глазами. Они прекрасны. Он прекрасен. Даже с ссадинами и ранами по всему телу он — произведение искусства. И если бы я была художником или фотографом, то запечатлела его на бумаге. Я не позволю своей памяти стереть этот момент, он останется вопреки всему. Я понимаю, что смотрю на него теперь совсем по-другому, по-особенному. Нет никаких предрассудков, они бесследно сгорели в голодном огне страсти сегодняшней ночи. — Ты чего молчишь, Даки? — А что я должна сказать? — Все что угодно. А то я могу решить, что тебе не понравилось.