– Черт, да не знаю… Большие. Маленькие. Сволочные, скрытные твари. Злобные, как волки. А вожак у них – черт бы его побрал – это вообще отдельная песня. Что-то типа помеси немецкой овчарки с доберманом. Фунтов на сотню потянет, наверное. Черный. Быстрый. Умный, как черт. Неважно, откуда бы твой отец ни появился, как бы тихо ни подкрадывался – этот черный всегда видит его первым. И моментально линяет. Твой старик даже и выстрелить-то ни разу не успел. Говорит, что этот пес – сам дьявол. – Большая стая? – Поначалу было чуть больше десятка. Двух или трех твой отец уже убил, так что теперь их штук пять или шесть. – А кто убил остальных? – Думаю, этот черный и убил. Мы нашли их с порванными глотками. Сплошь кобели. Наверное, соперники. – Мать честная! – Угу. – А почему вы не заявили про стрельбу? – Потому что от шерифа проку, как от козла молока… И пять лет назад проку не было, и до сих пор он не нашел причины измениться, насколько я могу судить. Когда мы его первый раз вызвали, он разок обошел вокруг туши, а потом предположил, что для всех будет лучше, если твой отец все-таки продаст землю. Так что нам все сразу стало ясно. – Кто-нибудь остался в больнице? – К Грейс не пускают, так что нет смысла болтаться там. Все разъехались по домам пару часов назад. Я встал, подошел к углу крыльца. Над верхушками деревьев поднималось солнце. Прикинув, сколько можно рассказать Долфу, решил, что он имеет право знать абсолютно все. – Это был Зебьюлон Фэйт, – произнес я. – Либо он, либо Дэнни. Кто-то из них это и сделал. Долф довольно долго не произносил ни слова. Потом я услышал, как опять скрипнуло его кресло, и ощутил его шаги по старым доскам. Он встал рядом со мной и положил руки на перила, глядя туда, где над рекой поднималась туманная дымка. – Только не Зебьюлон Фэйт, – произнес он. Я повернулся, не зная, что и думать; стал ждать каких-то объяснений, но Долф снимал с языка табачную крошку. Он не спешил. – Он вполне себе сволочь, чтобы такое сотворить, полагаю, но у него уже три года как рак простаты. – Долф посмотрел на меня. – У старого хрыча давно уже не стои́т. Он импотент. Сточился уже в его карандашике грифель. – А вы-то откуда знаете? – спросил я. Долф вздохнул, не сводя глаз с реки. – У нас с ним один и тот же врач, диагноз поставили примерно в одно и то же время – вместе через это прошли. Не то чтобы мы с ним дружки или еще чего, но общались на эту тему разок-другой. – Он пожал плечами. – Такая вот штука. – А это точно? – Считай, что на сто процентов. Я подумал про Долфа, отчаянно борющегося с раком, пока я безуспешно искал смысл в каком-то далеком городе, с которым у меня не могло быть ничего общего. – Да, печально все это, Долф. Он сплюнул еще одну табачную крошку, лишь пожав плечами в ответ на мое сочувствие. Спросил: – С чего ты вообще решил, что это кто-то из них? Я рассказал ему все, что знал: про перстень Дэнни, пожар, свою стычку с Зебьюлоном Фэйтом. – Может, и хорошо, что ты его не убил, – произнес Долф. – Но хотел. – Не вини себя. – Мог и Дэнни такое сделать. Долф поразмыслил над этим, неохотно заговорил: – Почти у каждого глубоко внутри есть своя червоточинка, Адам. Дэнни во многом хороший парень, но его червоточинка гораздо ближе к поверхности, чем у большинства остальных. – В каком это смысле? Он обвел меня изучающим взглядом: – Я много лет наблюдал, как ты скатываешься в болото, Адам. Как окончательно срываешься с поводка. Как плюешь на людей во всех смыслах этого слова. Меня убивало видеть тебя таким, но я хотя бы мог это понять. Ты видел то, что никакой мальчишка в твоем возрасте видеть не должен. – Долф ненадолго примолк, а я отвернулся. – Когда ты являлся домой весь в крови или когда мы с твоим отцом выкупали тебя под залог, в тебе всегда была печаль, тихое спокойствие. Черт, сынок, ты выглядел почти так, будто заблудился и не можешь найти дорогу назад! Мне трудно тебе это сейчас говорить, но это так. А теперь взять Дэнни – он был совершенно другой. Чувствовал себя чуть ли не героем! Этот парень лез в драку, потому что ему это нравилось. Чертовски большая разница. Я не стал спорить. Эта «червоточинка» Дэнни во многом и сформировала краеугольный камень нашей дружбы. Мы познакомились с ним примерно через полгода после того, как моя мать покончила с собой. Я тогда уже дрался, прогуливал школу. Растерял большинство из своих прежних друзей, которые теперь предпочитали не иметь со мной дела. Они не понимали, как со мной обращаться, не имели ни малейшего представления, что сказать парню, мать которого снесла себе башку. Это причиняло боль тоже, но я не ныл по этому поводу. Просто глубже закапывался в себя, отталкивая всех до единого. Дэнни появился в моей жизни, как брат. У него не было денег, зато были плохие оценки и деспотичный отец. Свою мать он на тот момент не видел уже два года, два года не пробовал приличной домашней еды. Последствия для Дэнни никогда ничего не значили. Ему всегда было на все абсолютно насрать. Мне хотелось чувствовать себя так же, как он. Мы быстро нашли общий язык. Если я лез в драку, он меня прикрывал. Я делал то же самое. Кто бы к нам ни цеплялся, и к кому бы ни цеплялись мы сами. Парни постарше. Ребята нашего возраста. Это было неважно. Однажды, уже в восьмом классе, мы угнали машину директора школы и бросили ее прямо перед подпольным борделем у автострады, на самом виду. Дэнни каким-то образом вычислили и привлекли к ответу: исключили из школы на две недели, поставили на учет в комиссии по делам несовершеннолетних. Он так и не упомянул мое имя. Но теперь Дэнни был взрослым человеком, а его отец твердо вознамерился нажить кучу денег. Нельзя было не поразмыслить, насколько глубоко уходит эта самая червоточина. Семизначная цифра, по словам Робин. Пожалуй, достаточно глубоко, предположил я. – Думаете, он на это способен? – спросил я. – Напасть на Грейс? Вопрос заставил Долфа задуматься. – Не исключено, но лично я сомневаюсь. Ему уже приходилось делать ошибки, но я по-прежнему считаю, что в целом парень он неплохой. Полиция его ищет? – Да. Долф кивнул: – Полагаю, скоро все выяснится. – С Грейс была еще какая-то женщина перед тем, как на нее напали. – Что за женщина? – заинтересовался Долф. – В синем каноэ, деревянном таком, каких теперь почти нигде и не встретишь. Седая, но почему-то выглядела гораздо моложе. Они о чем-то разговаривали. – Да ну? – Его брови сошлись вместе. – Вы что, ее знаете? – Знаю. – И кто это? – Ты сказал про нее полиции? – Сказал. Долф сплюнул за перила. – Сара Йейтс. Только учти: я тебе этого не говорил. – А кто она? – Я уже очень долго не общался с Сарой. Она живет на том берегу. – И это все? – сказал я. – Это и вправду все, что я могу сообщить тебе, Адам. А теперь пошли. Кое-что тебе покажу. Я выбросил все это из головы и спустился вслед за ним с крыльца в сад. Он провел меня к сараю и положил руку на капот старого «Эм-Джи»[19], стоящего на кирпичах в самом его центре. – Знаешь, до этой машины Грейс никогда меня ни о чем не просила. Штаны могла напрочь протереть на заду, прежде чем хоть как-то пожаловаться. – Долф погладил автомобильное крыло. – Это самая дешевая тачка с откидывающимся верхом, какую она только смогла найти. Аппарат темпераментный и своенравный, но она не обменяла бы его ни на какие сокровища мира. Он опять оглядел меня с ног до головы. – А теперь скажи: подходят ли эти слова еще к чему-нибудь, находящемуся в данный момент в этом сарае? Темпераментный… Своенравный… Я понял, к чему он клонит. – Она любит тебя, Адам, – пусть ты даже и уехал, и пусть, черт побери, этот твой отъезд ее едва не убил! И тебя тоже она не променяет ни на что на свете.