– Какая жалость. – Ты ждал чего-то другого? – Нет, – снова улыбнулся Кадмин. – Ожидание – наша первая ошибка. Я хотел сказать, какая жалость для вас. – Возможно. Он покачал огромной пегой головой. – Можете не сомневаться. От меня вы не услышите никаких имен. Если вы хотите непременно найти виновных, полагаю, отдуваться придётся мне. – Ты очень великодушен, но, наверное, забыл, что говорила Куэлл о «шестёрках». – «Убивай их, не раздумывая. Но считай пули, ибо есть более достойные цели». – Кадмин фыркнул. – Вы угрожаете задержанному в здании полицейского управления, где записывается каждое произнесённое слово? – Нет. Просто хочу, чтобы ты взглянул на вещи в перспективе. – Я стряхнул с сигареты пепел и посмотрел, как он погас, превратившись в ничто ещё до того, как долетел до пола. – Ты только марионетка; за нитки дёргает кто-то другой. Вот этого человека я и хочу уничтожить. Ты – ничтожество. На тебя я не стал бы тратить даже плевок. Кадмин откинул голову назад. По мерцающим линиям в небе пробежала дрожь, подобная молнии, изображённой художником-кубистом. Отразившись в тусклом блеске металлического стола, она, казалось, на мгновение прикоснулась к пальцам Кадмина. Когда он поднял на меня голову, в его глазах светилось любопытство. – Меня попросили убить тебя только в крайнем случае, если похитить по какой-то причине не удастся, – равнодушно произнес он. – Но теперь я тебя обязательно убью. Ортега набросилась на Кадмина, не успел последний слог слететь с его языка. Стол, подёрнувшись рябью, исчез. Ударом ноги, обутой в высокий ботинок, лейтенант свалила Кадмина со стула на пол. Тот перекатился набок и попытался подняться, но тот же самый ботинок попал ему в подбородок, снова отправляя на пол. Проведя языком по почти затянувшимся порезам на губах, я поймал себя на том, что не испытываю к Кадмину ни капли сочувствия. Схватив Кадмина за волосы, Ортега приподняла голову. Благодаря тому же самому волшебству виртуальной системы, которая отправила в небытие стол, сигарета у неё в руке сменилась увесистой дубинкой. – Я не ослышалась? – прошипела лейтенант. – Ты начинаешь нам угрожать, долбаный козёл? – Жестокое обращение с подследственным… – Ты совершенно прав, мать твою. – Ортега с силой ударила Кадмина дубинкой по скуле, рассекая кожу. – Жестокое обращение с подследственным в созданной полицией виртуальности, зафиксированное системами наблюдения. Правозащитники поднимут страшный шум, не так ли? Вот только знаешь что? Почему-то мне кажется, что эту ленту твои адвокаты постараются не трогать. – Оставьте его в покое, Ортега. Опомнившись, лейтенант отошла назад. У неё было перекошенное от злости лицо: она шумно вздохнула. Между нами и Кадминым, поморгав, снова появился стол; Кадмин уже сидел за ним без каких-либо следов побоев на лице. – И ты тоже можешь считать себя трупом, – тихо произнес он. – Да, не сомневаюсь. – В голосе Ортеги прозвучало презрение, по меньшей мере наполовину обращенное к ней самой. Постаравшись успокоить дыхание, она одёрнула куртку, хотя в этом и не было необходимости. – Как я уже говорила, к тому времени, когда у тебя появится такая возможность, в аду станет холодно. Впрочем, быть может, я тебя подожду. – Неужели тот, кто тебя прислал, Кадмин, стоит всего этого? Ты молчишь, храня верность клиенту, или просто наложил в штаны от страха? Вместо ответа Лоскутный человек скрестил руки на груди и посмотрел на меня так, будто я был пустым местом. – Ковач, вы закончили? – спросила Ортега. Я попытался встретиться глазами с устремлённым вдаль взглядом Кадмина. – Кадмин, я работаю на очень влиятельного человека. Возможно, это твоя последняя надежда о чем-то договориться. Ничего. Он даже не моргнул. Я пожал плечами. – Тогда всё. – Хорошо, – мрачно произнесла Ортега. – Потому что пребывание в обществе этого куска дерьма начинает действовать на мою обычно очень терпимую натуру. – Она помахала рукой у Кадмина перед носом. – До встречи, долбаный козёл. Кадмин повернулся к ней, и его рот исказила едва заметная, но очень неприятная ухмылка. Мы вышли. Мы вернулись на четвёртый этаж. Стены кабинета Ортеги были покрыты ослепительными отблесками белого песка под высоким полуденным солнцем. Я невольно зажмурился, спасаясь от яркого света, а Ортега, пошарив в ящике письменного стола, достала две пары солнцезащитных очков. – Ну и что вы узнали? Я поправил очки на переносице. Они были неудобными, оправа слишком маленькая. – Почти ничего, если не считать, что у Кадмина не было приказа убивать. Кто-то хотел просто поговорить. Вообще-то я и сам дошёл до этого. Ведь в противном случае Кадмин спалил бы мою память полушарий в вестибюле «Хендрикса». То есть это означает, что кто-то хотел о чем-то со мной договориться в обход Банкрофта. – Или кто-то хотел допросить вас с пристрастием. Я покачал головой. – О чём? Я только что прибыл на Землю. Это не имеет смысла. – А если это связано с Корпусом чрезвычайных посланников? Какой-нибудь давнишний должок? – Ортега помахивала рукой, словно выдавая различные предположения. – Кто-то имеет на вас зуб? – Нет. Через это мы прошли, ещё когда орали друг на друга у меня в номере. Есть люди, которые с радостью расправились бы со мной, но никто из них не живёт на Земле. И ни у кого нет такого влияния, чтобы выйти за пределы своей системы. А насчет Корпуса я не могу сказать ничего, чего бы не нашлось в открытых архивах. Это было бы чересчур большим совпадением. Нет, всё дело в Банкрофте. Кто-то хотел принять участие в представлении. – Тот, кто его убил? Опустив голову, я посмотрел на Ортегу поверх тёмных стёкол. – Значит, вы мне верите. – Не совсем. – Ну же, бросьте! Но Ортега меня не слушала. – Я хочу узнать, – задумчиво промолвила она, – почему Кадмин в конце концов переменил свою линию. Понимаете, с тех пор, как его загрузили в воскресенье вечером, мы мурыжили его раз десять. И он впервые хотя бы косвенно подтвердил, что в тот вечер был в «Хендриксе». – Кадмин не признался в этом даже своим адвокатам? – Мы не знаем, о чем он с ними говорил. Его интересы представляют крупные акулы из Улан-Батора и Нью-Йорка. Заоблачные гонорары. Приносят на каждую встречу с клиентом устройство постановки помех. На лентах системы наблюдения один шум. Я удивлённо поднял брови. На Харлане виртуальные юридические процедуры обязательно отслеживаются. Устройства для помех не разрешается использовать никому, сколько бы денег ни стояло за этим человеком. – Кстати, раз уж речь зашла об адвокатах Кадмина – они здесь, в Бей-Сити? – Вы хотите сказать, физически? Да, они занимаются делами округа Марин. Один из партнёров фирмы взял напрокат оболочку. – Ортега презрительно скривила губы. – В наши дни физическая встреча считается показателем класса. Лишь мелкие конторы ведут дела по проводам. – И как зовут этот «костюм»? Последовала короткая пауза, она не выдавала имя. – Сейчас для нас главное – Кадмин. Не уверена, можем ли мы пойти так далеко. – Ортега, мы пойдем до самого конца. Мы об этом договорились. В противном случае мне придётся вести расследование на свой страх и риск, подставляя прекрасное личико Элиаса под новые удары. Ортега помолчала. – Его фамилия Резерфорд, – наконец сказала она. – Вы хотите поговорить с ним? – В настоящий момент я готов поговорить с кем угодно. Быть может, я выразился недостаточно ясно. Я иду по остывшему следу. Банкрофт тянул полтора месяца, прежде чем нанять частного следователя. Кадмин – всё, что у меня есть. – Кийт Резерфорд – это пригоршня легкоплавкой смазки. От него вы добьётесь не больше, чем от Кадмина в подвале. К тому же как, чёрт побери, я должна вас представить, Ковач? «Привет, Кийт, это тот самый частный детектив, которого твой клиент пытался замочить в воскресенье. Он хочет задать тебе пару вопросов». Да Резерфорд не скажет ни слова. Тут она была права. Я помолчал и задумчиво уставился в море. – Ну хорошо, – наконец медленно произнес я. – Мне нужно поговорить с ним лишь пару минут. А что если вы представите меня Элиасом Райкером, вашим напарником из отдела органических повреждений? В конце концов, я ведь и так почти он. Сняв линзы, Ортега помолчала. – Вы шутите? – Нет. Ищу реальный подход. Резерфорд ведь из Улан-Батора, так? – Из Нью-Йорка, – натянуто поправила Ортега. – Ладно, из Нью-Йорка. Так он, скорее всего, до недавнего времени даже не слышал ни про вас, ни про Райкера. – Весьма вероятно. – Так в чем же проблема? – А в том, Ковач, что мне это не нравится. Опять наступила тишина. Уставившись в пол, я тяжело вздохнул, наполовину деланно, наполовину по-настоящему. Затем, в свою очередь сняв очки, я посмотрел на Ортегу. Её чувства отображались на лице, как на дисплее. Безотчётный страх перезагрузок и всё из него вытекающее; маниакальный материализм, судорожная вера в реальность тела, загнанная в угол.