Перси Остерман, шериф округа Оранж, открыл перед Максом и Мэри дверь и жестом пригласил их пройти. Комната была серого цвета. Серого цвета краска, серого цвета плитка на полу, серые и пыльные оконные занавески. Несколько серых полок с металлической окантовкой были укреплены на одной стене, а у стены напротив стояли набитые папками шкафы со стальными дверцами. Еще несколько предметов мебели было отделано нержавеющей сталью и серым кожезаменителем. Плафоны на потолке тоже были серые, а приглушенное флюоресцентное освещение усиливало вокруг игру света и тени. Единственными светлыми пятнами в комнате были хорошо вычищенные фаянсовые раковины и стол с уклоном для проведения аутопсии. Он был ослепительно белым, с отполированной до блеска арматурой из нержавеющей стали. Сам шериф состоял только из прямых линий и острых углов. Он был такого же высокого роста, как и Макс, но фунтов на сорок легче, и значительно уступал ему в мускулатуре. И, тем не менее, он не производил впечатления хилого и слабого. У него были крупные, костистые руки, почти лишенные подкожного слоя жира, и пальцы, как когти. Плечи несколько выдавались вперед. Шея была тонкая, с выступающим кадыком. На его румяном загорелом лице сверкали быстрые, нервные глаза странного оттенка светлого янтаря. Нахмуренные брови Остермана казались грозными, а улыбка легкой и доброй. Однако он никогда не улыбался, когда открывал один из шести больших шкафов и снимал покрывало с лица трупа. Мэри отошла от Макса и придвинулась поближе к умершему. — Киле Нолан, — сказал Остерман. — Владелец салона красоты. И работал там парикмахером. Нолан был невысокого роста, широкоплечий и широкогрудый. Лысый. С подстриженными усами. «Если бы ему сбрить усы, — подумала Мэри, — он был бы похож на актера Эдварда Аснера». Положив одну руку на шкаф, она стала ждать, когда у нее начнется состояние экстрасенсорного восприятия. И, хотя она не понимала, как и почему, она знала, что в течение какого-то времени после смерти умершие сохраняют вокруг себя энергетическое поле, своего рода невидимую капсулу, в которой заключена память, яркие картины их жизни и особенно их последние минуты. Обычно контакт с жертвой убийства или с вещами, принадлежавшими жертве, генерирует стремительный поток образов ясновидения, временами ясных, как сама реальность, а временами — безнадежно смазанных и бессмысленных. Большинство из них связаны с моментом смерти и с идентификацией убийцы. В этом же деле, впервые в ее практике, она не воспринимала абсолютно ничего. Даже никакого, хотя бы слабого, движения или каких-либо красок. Она дотронулась до холодного лица умершего. Все равно — ничего. Остерман закрыл шкаф и открыл другой, стоявший рядом. Отдернув покрывало, он сказал: — Тина Нолан, жена Киле. Тина была симпатичной женщиной, но с несколько крупноватыми чертами лица. У нее были ломкие обесцвеченные волосы, которые ее муж, вероятно, считал профессионально безнадежными. И хотя судебно-медицинский эксперт закрыл ей глаза уже несколько часов назад, сейчас они вновь были открыты. Она смотрела на Мэри так, будто пыталась внушить ей какую-то важную информацию, но в результате дала информации не больше, чем ее бедный Киле. Женщине, находившейся в третьем шкафу, было около тридцати. При жизни она была очень красива. — Рейчел Дрейк, — произнес Перси Остерман. — Она была последней клиенткой Нолана в тот день. — Рейчел Дрейк, — повторил Макс. Он подошел поближе и заглянул в шкаф. — Мне не знакомо это имя. — Вы ее не знали? — спросил Остерман. Макс отрицательно покачал головой. — Нет. Но... Мэри? Это имя тебе что-нибудь говорит? — Нет, — ответила она. — Когда ты пересказывала эти убийства, ты сказала, будто тебе показалось, что ты знаешь одну из жертв. — Я ошиблась. Все эти люди мне не знакомы. — Странно, — произнес Макс. — Я бы поклялся... хотя я не знаю, чем бы я поклялся... что в имени этой женщины... Рейчел Дрейк... что-то знакомое. Мэри не обратила на его слова особого внимания, потому что ощутила в воздухе знакомое электрическое напряжение, появление сенсорных сил. Эта Дрейк, кажется, собиралась дать ту информацию, которую она ожидала получить от других, но ничего не вышло. Мэри открыла свое сознание для сенсорного восприятия, сделавшись, как всегда в таких случаях, очень сосредоточенной, и положила руку на лоб умершей женщины. Ух-а-ух-а-ух-а-ух-а-ух-а... Крылья... Мэри испуганно отдернула руку от трупа, будто ее чем-то ударили. Она почувствовала крылья, кожаные крылья, которые хлопали, как по дну барабана. «Это невозможно, — думала она в каком-то оцепенении. — Эти крылья имеют какое-то отношение к Бер-тону Митчеллу. И совсем не к этой женщине. И совсем не к тому, кто убил ее. Крылья как-то связаны с прошлым, а не с настоящим. Бертон Митчелл никак не может иметь к этому отношения. Он повесился в тюрьме почти двадцать четыре года тому назад». Но в тот момент она смогла ощутить не только прикосновение, но и запах этих крыльев. Запах крыльев и существо за ними — сырой гнилостный запах плесени, вызывавший у нее тошноту. "Что, если человек, убивший Рейчел Дрейк и других, вовсе не был носителем духа Ричарда Лингарда? Что, если, наоборот, его захватил дух другого маньяка, скажем, Бертона Митчелла? И когда Барнс застрелил Лингарда, может быть, дух Митчелла перешел к другому хозяину? Может, неосознанно она перекрыла дорогу возмездию? Может, она проведет остаток своей жизни, преследуя Бертона Митчелла? Может, она будет обречена следовать за ним от одного хозяина к другому до тех пор, пока он, наконец, не получит возможность убить ее? Нет. Это какое-то безумие. Она рассуждает, как помешанная. Макс спросил: — Что-нибудь не так? Крылья хлестали ее по лицу, по шее, по плечам, по груди, хлопали по бедрам и коленям, по икрам, а потом по всему внутри нее. Она была полна решимости не поддаваться страху. Но также наполовину она была убеждена, что, если она не перестанет думать о крыльях, они унесут ее в бесконечную тьму. Глупая мысль. Тем не менее, она отвернулась от шкафа. — Ты видишь что-нибудь? — спросил Макс. — Сейчас нет, — солгала она. — А раньше? — Мгновение. — А что ты видела? — Так. Ничего важного. Какие-то бессмысленные движения. — Не можешь восстановить картинку? — спросил Макс. — Нет. Ей не следует продолжать. Если она будет продолжать, она увидит, что находится за этими крыльями. А она никогда не должна увидеть, что за ними находится. Остерман закрыл шкаф. Мэри облегченно вздохнула. * * * Шериф Остерман проводил их до машины, которая была припаркована в самом дальнем углу стоянки. Декабрьское небо было похоже на морг — все покрыто серыми тенями. Быстро бегущие облака отражались в отполированном капоте «мерседеса». Съежившись от холода, Мэри засунула руки в карманы. — Я слышал о вас только хорошее, — сказал Остерман в своей особенной, экономной манере разговаривать. — Часто думал о том, чтобы поработать с вами. Был польщен, когда вы позвонили сегодня утром. Надеюсь, вы распутаете эту историю. — Я тоже надеюсь, — сказала она. — Вы предвидели эти убийства, верно? — Да, — ответила она. — И тех медсестер в Анахейме тоже? — Тоже. — Вы думаете, это тот же убийца? — Да, — сказала она. Остерман кивнул. — Мы тоже так думаем. И у нас есть доказательства. — Какие доказательства? — спросил Макс. — Когда он убил медсестер, — ответил Остерман, резко и отрывисто произнося каждое слово, — он поломал много вещей. Культовых предметов. Два распятия. Статуэтку девы Марии. Одну из девушек он даже задушил четками. А в этом салоне мы обнаружили кое-что подобное. — Что? — спросила Мэри. — Это мерзко и непристойно. Может, вы не хотите знать об этом? — Я привыкла видеть и слышать мерзкие и непристойные вещи.