— Что? Моей невинности? — Как у ребенка, — ответил он. — Вспомни меня прошлой ночью в постели. — Разве я могу это забыть? — Это была невинность? — Это было райское наслаждение. — Ну. — Ты все еще краснеешь. — Ах, пей свое вино и молчи. — Все еще краснеешь, — повторил он. — Я раскраснелась от вина. — Все еще краснеешь. — Черт тебя возьми, — выразительно бросила она. — Все еще краснеешь. Она рассмеялась. За окном из океана продолжали выплывать толстые кудрявые облака. После кофе Мэри спросила: — А что ты думаешь об усыновлении? Он отрицательно покачал головой с преувеличенным отчаянием. — Боюсь, мы уже слишком большие, чтобы подыскать себе родителей. Кто захочет иметь таких детей, как мы. — Я серьезно, — сказала Мэри. Он долго смотрел на нее, затем поставил свою чашку на стол. — Ты серьезно хочешь сказать, что ты и я... чтобы мы усыновили ребенка? Удивление в его голосе воодушевило ее. — Мы говорили о том, что нам нужна семья, — сказала она. — А так как я никогда не смогу иметь собственного ребенка... — Но, может быть, ты сможешь... — Нет, — ответила она. — Доктор объяснил мне это достаточно ясно. — Известно, что доктора часто ошибаются. — Но не в этом случае, — сказала она как можно мягче. — Внутри меня слишком много не так, как у других. У меня никогда не будет ребенка, Макс. Никогда. — Усыновление... — Макс размышлял об этом вслух, попивая кофе. Внезапно он широко улыбнулся. — На самом деле. Это было бы замечательно. Очаровательная маленькая девочка. — А я думала о мальчике. — Да, это, пожалуй, единственная вещь, где мы никогда не придем к компромиссу. — Придем, — быстро ответила она. — Мы возьмем на воспитание мальчика. И девочку. — Ты обо всем подумала, не так ли? — О, Макс, тебе ведь понравилась идея, верно? Я расскажу тебе. Мы можем заехать в агентство по усыновлению на этой неделе. И если... — Подожди, — сказал он уже без улыбки. — Мы женаты всего четыре месяца. Нам нужно время, чтобы узнать друг друга лучше. И тогда мы будем готовы взять ребенка на воспитание. Она не смогла скрыть свое разочарование. — А как много времени это займет? — Столько, сколько это займет. Шесть месяцев... Год. — Послушай. Я знаю тебя. Ты знаешь меня. И мы любим друг друга. Мы интеллигентные, разумные люди, и мы скопили достаточно денег. Что еще нам нужно, чтобы быть хорошими родителями? — Мы должны быть в мире с собой, со своим внутренним миром, — ответил он. — Ты больше не ввязываешься в драки. Ты уже в мире с собой. — Я только на полпути к этому. И ты тоже должна смотреть фактам в лицо. В конце концов, хотя она и знала ответ, она спросила: — Каким? — Ты должна смотреть в лицо тому, что случилось двадцать четыре года назад. Вспомни то, что ты отказываешься вспоминать... каждую деталь того избиения... все, что тот человек сделал с тобой, когда тебе было всего шесть лет. И, пока ты не будешь в мире с этим, тебя не оставят ночные кошмары. И ты никогда не обретешь мир, пока эти воспоминания мучают тебя. Она откинула голову назад так, что ее волосы рассыпались по плечам. — Мне не надо смотреть в лицо тем фактам, чтобы сейчас быть хорошим родителем. — А мне кажется, надо, — сказал Макс. — Но, Макс, так много есть детей, у которых нет дома, у которых нет никакого будущего. И прямо сейчас мы могли бы взять двоих из них... Он сжал ее руку. — Ты опять играешь роль Атланта. Мэри, я понимаю тебя. В тебе гораздо больше любви, чем в ком-либо другом. Ты хочешь поделиться этой любовью, в этом смысл твоего желания. И я обещаю тебе, у тебя будет эта возможность. Но усыновление — это очень важный шаг. Мы сделаем его только тогда, когда будем к нему готовы. Она не могла на него сердиться. Она улыбнулась и сказала: — Я подожду. Я обещаю. Он только вздохнул. * * * Мэри не любила быстрой езды. Когда ей было девять лет, ее отец погиб в автокатастрофе. Она была в машине, когда это произошло. Автомобиль казался ей вероломным изобретением. Она могла вынести большую скорость только тогда, когда за рулем был Макс. Находясь с ним в машине, она могла позволить себе расслабиться и даже испытывала некоторое приятное возбуждение, по мере того как за окном проносились, сменяя друг друга, различные пейзажи. Макс был для нее ангелом-хранителем и опекуном. Он ухаживал за ней и заботился об ее покое. И, когда она была с ним, она даже помыслить не могла, что с ней может случиться что-либо плохое. Макс безумно любил гонять на «мерседесе» на большой скорости и при этом избегать полицейского контроля. Машина доставляла ему такое же удовольствие, как и его коллекция оружия; как это бывало с ним и в любви, когда он сидел за рулем, он целиком сосредоточивался на своем занятии. На длинных безлюдных прямых трассах, когда все его внимание было сконцентрировано только на машине, в которой он находился, и на дороге, по которой он ехал, у него редко возникало желание говорить. В эти моменты он был подобен некой священной птице: с застывшими глазами, абсолютно безмолвный, сгорбившийся за рулем. Когда он гнал машину, Мэри представляла себе то безрассудство, вкус к внутреннему возбуждению и ярость, которые бросали его в десятки потасовок. Странно, но эти его черты не пугали ее. Она даже находила его еще более привлекательным. Они мчались к Лос-Анджелесу со скоростью девяносто миль в час. * * * Английский дом на восемнадцать комнат в стиле Тюдор в Бел-Эйр казался холодным и элегантным в тени деревьев, возвышавшихся на тридцать футов. В имение площадью около двух акров были вложены все до единого доллара деньги, заработанные ею на первых двух бестселлерах. Но она ни разу об этом не пожалела. Когда они подъехали к дому по круглой аллее, встретить их вышел Эммет Черчилль. У него были седые волосы и ухоженные усы. Ему было шестьдесят, но на лице не видно было ни одной морщины. Жизнь в услужении устраивала как Эммета, так и его жену.