Вячеслав Марченко ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Глава первая Глава вторая Глава третья Глава четвертая Глава пятая Глава шестая ЧАСТЬ ВТОРАЯ Глава первая Глава вторая Глава третья Глава четвертая Глава пятая ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ Глава первая Глава вторая Глава третья Глава четвертая * * * Вячеслав Марченко ВЕТРЫ НИЗКИХ ШИРОТ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НАДЕЖДЫ Глава первая 1 Готовность номер два объявили вскоре после полуночи. Качало еще сильно, и в углах акустического поста, казалось, блуждали серые тени. Было душновато, монотонно, словно улей перед дождем, гудела станция, и сонные моряки, прижав ладонями наушники, лениво следили за голубыми экранами, которые обегали желтоватые лучики. Команд с ходового мостика больше не поступало, и докладывать тоже стало нечего. Словом, наступила пора, по выражению корабельного медика Гриши Блинова, «всеобщего благоденствия». Конечно, будь Суханов поопытнее, он давно смотался бы к себе в каюту, благо бдеть надлежало старшине команды мичману Ветошкину, а не ему, лейтенанту Суханову, но он в этих тонкостях разбирался еще плоховато, а спрашивать своего мичманца считал зазорным. Он не то чтобы недолюбливал его — упаси боже! — или не доверял ему (Суханов прекрасно понимал, что мичманец достался многотрудный), но он как будто постоянно ощущал затылком его дыхание. Порой Суханову даже хотелось обернуться и небрежно заметить: «Мичман, не дыхайте, как загнанная лошадь». Но оглядываться было некуда: мичман сидел перед ним, а за спиной, словно бабушкин комод, грузный и недвижный, стояла станция. Дыхание он тем не менее ощущал и от этого никак не мог отрешиться, даже печально думал: «Подняться в каюту, что ли» — и никуда не уходил. Мичман Ветошкин крутил головой, выражая тем самым свое недоумение, и тоже думал: «Сидит, а чего сидит — и сам не знает. Шел бы к себе... Так и я тут немного бы вздремнул. Охо-хо...» Весь фокус состоял в том, что Суханов мог уйти, но не знал, как сделать это поделикатнее, а Ветошкин знал, как это сделать, но в присутствии своего непосредственного начальника просто вот так подняться и уйти не мог. Ветошкин вышел в мичманы лет пятнадцать назад, прочно заняв штатную должность старшины команды акустиков, и успел за это время походить под началом пяти лейтенантов, которые на его глазах становились старшими лейтенантами, потом капитан-лейтенантами, получали под свои начала дивизионы, боевые части. Нынешний их старпом Бруснецов тоже когда-то служил командиром группы акустиков. Ветошкин при случае любил говаривать: «Учтите, голуби, лейтенанты приходят и уходят, а мичмана остаются». Матрос, становясь мичманом, в ту же минуту достигал своего потолка, у лейтенанта же потолок практически был неограничен, по крайней мере так полагал Суханов, резонно считая, что адмиральские погоны от него никуда не денутся. Впрочем, и Ветошкин был того же мнения, поэтому молча говорил себе, имея, разумеется, в виду Суханова: «Ну, думай, думай, может, до чего и додумаешься. Бруснецов тоже небось так думал, вот и додумался до старпома. Скоро, глядишь, и командиром станет». И Суханов думал: «Э, черт, как бы это половчее в каюту вырваться?! Покурить бы, ну и все такое прочее. Рот, к примеру, пополоскать и зубы почистить. Все-таки сперва покурить, а потом и все остальное». Думал и старшина отделения акустиков старшина первой статьи Ловцов, которому тоже хотелось покурить: «У кого отпроситься — у мичмана или у лейтенанта? У лейтенанта или у мичмана?» Думали и другие моряки, и получалось, что все думали, намереваясь под тем или иным предлогом отлучиться на минуту из поста, хотя бы по нужде, но с места никто не трогался, даже словно бы один перед другим старались показать, что им, в общем-то, наплевать на все соблазны жизни. Они вот тут просидели почти сутки, а если надо, то и другие отсидят, и третьи. — Охо-хо, — наконец сказал Ветошкин, явно побуждая Суханова к разговору. — Жисть-то, она всегда то плоская, то круглая. Суханов хотел было пропустить сентенцию Ветошкина мимо ушей, но неожиданно для себя заинтересовался и строго — но крайней мере так ему хотелось — спросил: — Это почему же? — Да все потому, что круглое положено катать, а если наоборот, то может ничего и не получиться. — Старо как мир, — недовольно буркнул Суханов. — Это конечно, — охотно согласился Ветошкин. — Только я вот чего думаю: мы все нового хотим, а ребятишек робим дедовским способом. Моряки хотя и сидели за «пианино» в наушниках, которые, казалось бы, должны надежно прикрывать их уши от посторонних звуков, тем не менее последние слова Ветошкина расслышали и довольно дружно рассмеялись. Суханов с Ветошкиным не обратили на них внимания, и тогда старшина первой статьи Ловцов снял наушники и сказал с тайным умыслом: — Хорошо вам, мичман, все-то у вас по полочкам. — А мне всегда хорошо... Это уж конечно. Подумав, что заход сделан правильный и отказа теперь не будет, Ловцов попросился: — Покурить бы, товарищ мичман... Ветошкин глянул на часы, постучал ногтем по циферблату: — Дуй скорее, пока работы нет. Ловцов достал из-за пояса берет, лихо нацепил его на макушку, прихлопнул, чтобы сидел плотнее, и на правился было к выходу. — Ловцов, вернитесь! — неожиданно вспылил Суханов. — Это черт знает что: старшие несут службу, младшие отправляются на променаж! Ловцов растерянно оглянулся на Ветошкина, явно не понимая, как ему следует поступить: испросить ли теперь разрешения у Суханова, вернуться ли молча на место, или положиться на волю божью, которую в эту минуту, по его мнению, олицетворял мичман Ветошкин. Ветошкин догадался, что Ловцов положился на него, и сказал тихим, но довольно уверенным голосом: — Самая работа под утро начнется. А пока пусть перекурят. — Каждый сверчок знай свой шесток, — назидательно, по крайней мере ему так хотелось, сказал Суханов и тотчас понял, что сморозил глупость. — В конце концов, не сахарные... — Это верно, — согласился Ветошкин и хмуро, словно бы себе под нос, буркнул: — Только моряк ведь движитель всей службы. Бурчал-то Ветошкин, разумеется, себе под нос, как бы соблюдая приличия, но бурчал так, чтобы это не минуло ушей Суханова. — Движитель нашей службы — командир, — тут же возразил Суханов.