Родион удивленно приподнял брови. – Подавилась крупной виноградиной и задохнулась. – Какая нелепая смерть. Не младенец же она, в самом деле, чтобы едой давиться… И потом, где тут состав преступления? – Дело в том, что в крови Вишневской выявлена изрядная доза алкоголя. С нетрезвыми людьми подобное случается часто: в момент оживленной беседы, приступа смеха или внезапного испуга просвет гортани может закрыть что угодно – от жвачки до сливовой косточки. Но суть не в этом. У Зои обнаружена черепно-мозговая травма. – Она могла удариться обо что-то во время падения… – Это правда. Сейчас они как раз пытаются понять, первичен ли этот ушиб и каким образом он был получен. Родион покосился на адвоката – его не покидало чувство, что тот что-то недоговаривает. – И когда же мы получим окончательный вердикт? – Нужно подождать еще сутки. – А потом Оливию отпустят? – Зависит от результатов. Понимаете, криминалисты тщательно исследовали дом и среди прочих обнаружили ее отпечатки… – Ну и что?! – воскликнул Родион, понимая, что его мир на глазах обращается в руины. – Их наличие вовсе не означает, что она – убийца! – Конечно, нет. Ее «пальчики» присутствуют на предметах и поверхностях первого этажа, а ДНК – на недопитой чашке кофе. Конечно, этому есть объяснение – Оливия брала у актрисы интервью и провела в доме не один час… Адвокат порылся в кармане, достал лакричный леденец и сунул его в рот. – Однако вот что странно, – продолжил он, перекатывая конфету во рту, – на втором этаже, в личном кабинете Зои, где могли храниться ценности, тоже обнаружены отпечатки пальцев Оливии. Ваша подруга утверждает, что поднималась туда по просьбе хозяйки, однако звучит это подозрительно. Как и то, что именно она обнаружила тело и вызвала жандармов – практически сразу после того, как актриса скончалась. – А точное время смерти Вишневской установили? – Ну, не точное – приблизительное. При всех возможностях криминалистики его до сих пор определяют с некоторой погрешностью. Родион молча уставился в потолок. – Послушайте, но не могут же арестовать человека на столь расплывчатых основаниях, – пробормотал он растерянно. – Не сгущайте краски, Лаврофф, об аресте пока речи не идет. Однако непроясненных моментов много. Сегодня вечером – по истечении двадцати четырех часов – ее либо освободят, либо продлят срок задержания еще на сутки. Не паникуйте раньше времени: для такого радикального решения должны появиться очень веские причины… VIII Ожидание Труднее всего оказалось ждать. Готовить еду, отвечать на звонки, ходить за сигаретами в ближайшее бистро, где тянут за стойкой вино беззаботные люди. Раскланиваться со знакомыми, беспечно отвечая: «Дела – отлично!» Быть одному… А ведь совсем еще недавно он стремился к уединению. Одиночество его не было вынужденным – он насаждал его добровольно, пытаясь хотя бы на время отгородиться от человеческой лживости и цинизма. В журналистской профессии этого было в избытке – чего только за два десятка лет не довелось повидать: святых отцов, годами растлевавших доверчивых мальчишек; алчных глав корпораций, производивших лекарства из зараженного вирусом сырья; изворотливых чиновников, маскировавших публичные дома под массажные салоны и насаждавших их по всему Парижу. В личной сфере потрясений хотелось избежать, а потому с женщинами Родион по-настоящему не сближался. Время от времени случались проходные романы, но ни один из них не принес ему чувства доверительной близости. Оно расцвело запоздало – с появлением Оливии. Его внутренняя жизнь в тот момент отличалась линейностью: сердце билось ровно, без особых амплитуд. В тот момент, когда ему казалось, что душевный ресурс исчерпан и наступил долгожданный покой, ударила молния. Ошалев от этого внезапного импульса, он ожил, очнулся… Впустил Оливию в свой мир, открывшись ей целиком. Теперь, всего за сутки ее отсутствия, внутри него образовалась огромная брешь, которую нечем было заполнить. Он кому-то звонил, строчил электронные письма, просматривал новости, крутил в голове пустые мысли, то и дело косясь на телефон, – будто в этом маленьком электронном устройстве сосредоточилась вся его жизнь. Под вечер, совсем обессилев, он занял себя тем, что начал складывать из спичек дом – ладный, устойчивый, стабильный… И тут раздался звонок. – Приветствую вас, Лаврофф, – произнес адвокат. – К сожалению, новости не очень… Родиону показалось, что он камнем уходит под воду. – Днем произвели повторный осмотр виллы – выявляли скрытые следы. Их оказалось немало. Теперь предстоит выяснять, кому они могут принадлежать. – Вишневская охотно принимала у себя людей, у нее был широкий круг общения. Это же не повод держать под замком невиновного человека! – Понимаете, на некоторых поверхностях – например, на неотшлифованном мраморе, каким облицована кухня, очень плохая контрастность папиллярного рисунка. Чтобы добиться внятных результатов, приходится распылять специальные химические вещества. Полиция сделала это сегодня утром. Но реакция у препаратов медленная, поэтому криминалистам придется вернуться на место гибели Вишневской еще и завтра. – Ну а под подписку Оливию пока не могут отпустить? – напирал Родион. – Не могут… Кстати, – адвокат сменил тему, – пришли результаты вскрытия. Зоя действительно умерла в результате механической асфиксии. Черепно-мозговая травма получена в минуты агонии – она упала, теряя сознание. Рассечен висок, однако удар пришелся по касательной, так что этот фактор вторичен. – Ну и в чем же тогда дело?! Случайная смерть… – В том, что на кухонной столешнице обнаружили отпечатки пальцев со следами крови. Они принадлежат Оливии, – огорошил Вилар. – Совершенно непонятно, откуда они взялись. И в том, что пока не удалось выяснить, пропали ли какие-либо предметы из дома актрисы. Если окажется, что из кабинета похищены документы или иные ценности, это может нам сильно навредить. Посудите сами: сначала мадемуазель зачем-то соглашается выполнять чужую работу и под этим предлогом отправляется в дом к постороннему человеку. Затем разгуливает по всем комнатам, включая те места, где ее присутствие с точки зрения следствия «нелегитимно». Наконец, является к Зое без приглашения на ночь глядя, придумав себе сомнительное оправдание. Двери сами открываются, и она находит мертвое тело хозяйки. Как в дамских детективах, ей-богу! – Вилар, ну вы же профи, – возмутился Родион. – Из того, что вы перечислили, отпечатки с кровью – единственная потенциальная улика. Да и то неизвестно пока, чья это кровь. – Однако в них сейчас все и упирается. Оливия отвечает на вопросы очень сумбурно… Словом, следственный судья [13] распорядился провести реконструкционную экспертизу – она должна внести ясность. – Адвокат замолчал, посчитав, что дал уже достаточно объяснений. – Лаврофф, мы давно с вами знакомы… поверьте мне, нужно набраться терпения. От нас сейчас мало что зависит. Сначала должна сложиться общая картина: полиция опросит свидетелей, пробьет по базе найденные в доме отпечатки, сделает лабораторный анализ. Завтра примут решение: либо Оливию отпустят, либо… Первый вариант, конечно, предпочтительней. Поблагодарив адвоката, Родион швырнул в сердцах телефон на журнальный столик. Стеклянная столешница мелко завибрировала, и ладный спичечный домик рассыпался на части, как рассыпается при проверке хлипкое алиби. Всю ночь он шатался по дому в пижамных штанах, оставляя следы на пыльном паркете. Сидел на кухне, вглядываясь в равнодушное мерцание фонаря. Перечитывал собственный доклад для расследовательской конференции. Яростно курил. Устав, лег на диван – кровать его страшила своей пустотой и прибранностью… А главное, отсутствием родного запаха. Надел наушники, включив тихую музыку, но глаз сомкнуть не смог – догадки теснились в голове, как парижане с утра на входе в подземку. Огненным шаром металась по лабиринтам памяти какая-то мысль, но он никак не мог ее уловить – едва приблизившись, она устремлялась в новое русло и вновь ускользала. Наконец пришел долгожданный сон. Он навалился разом, словно на лицо опустили подушку. Забытье было вязким, как болотная топь. Он ворочался и метался, пока не ухватился за отголосок чьей-то фразы и не вынырнул на поверхность. В белом свете больничной палаты стояла она. Под глазами темные тени, волосы скручены в небрежный пучок. Присела на край стула. Достала из сумки гранат, положила его на прикроватный столик. И вдруг нагнулась к его лицу, зашептав горячо и путано. Его сознание норовило улизнуть, но он цеплялся за звук ее голоса, за сноп лучей в просвете между неплотно задернутых штор, за облепихово-медовый аромат, который плыл по казенной комнате… А потом просвет затянулся, и снова сгустился мрак. Родион болезненно вскрикнул и проснулся. Все это было наяву, почти три года назад. Он тогда занимался запутанным «делом Апостола», проживая свою налаженную жизнь, в которой, казалось, нет места потрясениям. Когда до разгадки оставался лишь шаг, на него напали в ночном метро: похитили важные документы, дав понять, что делу хода не дадут. На несколько кошмарных недель он оказался прикован к больничной койке. И в этот беспросветный час, как чудо, как спасение, появилась она. Сейчас невозможно было бы представить, что он опять останется один. Да что это он, как сейчас можно думать о себе! Когда ее, испуганную, беззащитную, подняло на гребень исполинской волны и вот-вот расшибет о берег… Тревога росла, набухала с каждой минутой. Родион достал из шкафчика бокал и плеснул себе вина, забрызгав полотняную скатерть. Выпив его залпом, оделся и вышел на улицу. До самого рассвета он бродил по закоулкам тихого городка, которому, казалось, были чужды любые волнения. Под напорами ветра на коньках черепичных крыш вертелись флюгеры, по асфальту с шелестом перекатывались листья каштанов, а вдоль оград в тумане дрейфовали фонарные огни. Родион пересек прибрежный бульвар и, не снимая ботинок, ступил на волглый песок. Постояв у воды, заприметил лежак, одиноко стоявший неподалеку. Устроившись на нем, как бродяга на ночлег, он поднял воротник и прикрыл глаза: лишь бы закончилась эта проклятая ночь. А дальше будет видно. IX Исход – Ну что, Лаврофф. – На приветствия Вилар уже не разменивался. Шагнув через порог ненавистной Родиону квартиры, в которой тот провел самые мучительные часы своей жизни, адвокат сразу направился на кухню. Родион молча проследовал за ним и включил кофейную машину. – Как и ожидалось, кровь на отпечатках Оливии, найденных на кухонной столешнице, принадлежит Вишневской. Родиону показалось, что из его тела разом изъяли кости, осталась только обмякшая плоть.