Потом нарисовалась пузатая бутыль, и посиделки обернулись полноценными проводами года. Через несколько часов, уставившись глазами в больничный потолок с бурыми разводами плесени, Оливия будет вспоминать лицо Вадима: раскрасневшееся то ли от мороза, то ли от кедровицы, то ли от смеха, которым он заходился, рассказывая очередной курьез. И то, как стремительно стемнело за окном, как уже никуда не хотелось ехать… Сидеть бы и сидеть за этим клеенчатым столом, слушая, как потрескивает печь и шумит электрический чайник, как дробно стучат ножи и призывно звенит посуда. И то, как швыряла в лицо хлопья лютая метель, пока они шли к парковке. Как нехотя оползал сугроб с лобового стекла оцепеневшего от холода ковчега. Как надсадно заскрежетал, завыл его мотор, пытаясь выпутаться из морозной летаргии. Как неохотно распахнулись ворота и прощально мигнул фонарь, провожая их в путь – по неосвещенному зимнему тракту, зажатому между гигантских деревьев. «Шишига» неслась по дороге, приминая снег широкими колесами. Вадим сжимал руль и молча всматривался в темноту, которая затекала в салон густой чернильной массой. Лучи фар выхватывали пирамидки квартальных столбов и пустынные перекрестки просек. Вдруг в простой архитектуре зимнего леса что-то нарушилось. От шеренги стволов отделилась расплывчатая тень и на скорости, опережавшей человеческое сознание, метнулась наперерез грузовику. «Твою же мать», – без выражения сказал Вадим и, пытаясь уйти от столкновения, бросил машину вправо. Оливию подкинуло, затем накренило и ударило виском о дверную раму. Не помня себя, она открыла дверь и выпала наружу. Когда она открыла глаза, в небе качались звезды. Они водили ангельский хоровод, переливались, как огни новогодней елки. Оливия с трудом повернула гудящую голову. Что-то острое – то ли стекло, то ли сосновые иглы – впилось ей в шею. Она попыталась сфокусировать взгляд. Неподалеку лежал на снегу, скрестив копыта, здоровенный сибирский лось. Из его расплющенной горбоносой головы толчками выходила кровь. Поодаль, завалившись набок, коченел на морозе побежденный «русский хаммер». Оливия разлепила запекшиеся губы, чтобы позвать Вадима. Но в мозгу словно что-то лопнуло, полыхнуло огнем. Окружающая картинка тут же сжалась до крошечного пятнышка и погасла. Тем временем неподалеку, на туристической базе «Геогност», взрывались фейерверки, лилось по бокалам шампанское – за наступающий! Счастливый! 2020 год! XXIX Озеро Дважды Оливия приходила в себя, поднимала голову, перекатывалась на бок, пытаясь встать на четвереньки. Но это ей не удавалось. В глазах моментально темнело, руки и ноги проваливались в рыхлый снег, который, казалось, не хотел ее отпускать. С третьей попытки она доползла до обочины. Обессилев, перевернулась на спину и замерла. Чьи-то прохладные цепкие руки мягко сомкнули ей горло. Вкрадчивый, как свистящий в кронах ветер, невыносимо ласковый и страшный голос зашептал, уводя ее туда, где она еще никогда не была: Зимней ночью за окном Нет и памяти о звездах. Мятый снег, уснувший дом, Над асфальтом рыхлый воздух Спит недвижным талым сном… Как затрещали вдали моторы снегоходов, Оливия уже не слышала. Она лежала, раскинувшись, под неохватным небом – как в тот памятный день в конце «индейского лета», когда они с Родионом оказались на берегу озера под Парижем. Им тогда казалось, что этот сияющий мир – навсегда. И вспышка счастья продлится вечно… – Пока в отключке, но будем надеяться – не навечно, – вдруг произнес рядом с ней какой-то мужчина. Выждав еще несколько секунд, пока сознание окончательно вернется, Оливия разлепила веки. Рядом стоял пожилой человек в белом халате и что-то записывал в толстую тетрадь. – Вадим… – позвала она не своим голосом. – Ну наконец-то, – к ней подскочила полная медсестра и заботливо поправила капельницу. – Такая молодая еще… мы уж испугались! Под сердитым взглядом врача сестра замолчала. Доктор присел на край кровати, та недовольно скрипнула. – Побудете у нас немного. Мы вас обследуем и решим, что да как, – сообщил он. – Возможно, вызовем машину из Новосибирска и переведем вас в центральную клинику. – А где… я? – В городской больнице Зиминска. У вас сильнейшее переохлаждение, ушибы и порезы. Есть подозрение на сотрясение мозга. – Скажите, – вмешалась медсестра, – кому позвонить из ваших близких? Мы не нашли при вас паспорта. В голове так шумело, что Оливия разобрала лишь конец фразы. – Паспорта? Он был в сумке… – Вот в этой? – Женщина протянула ей знакомый предмет. Оливия кивнула. – Посмотрите во втором отделении. Медсестра щелкнула замком и достала пластиковый конверт. В нем действительно оказался паспорт. Женщина развернула документ. – Синицин Вадим Сергеевич, – прочитала она с расстановкой. – На фотографии вроде как не вы… Оливия замешкалась. Потом наконец нашла в себе силы объяснить. – В милиции, наверное, перепутали. В аэропорту. Нас там арестовали. Потом пьяный этот… Все упало со стола. – Ну ничего, – утешила ее женщина, погладив по волосам, как больного, запутавшегося ребенка. – Разберемся. – Скажите, а где Вадим? – настаивала Оливия. – Спутник ваш? Так его реанимобиль еще ночью в столицу увез. Тяжелый случай… – Ларочка, дайте пациентке отдохнуть, – забеспокоился врач, заметив, как нехорошо побледнела Оливия. – Вы поспите немного. Мы к вам попозже зайдем. И они действительно заглянули попозже. Но уже не лично к ней, а с общим обходом палаты, в которой лежало несколько человек. На соседней койке в полном забытье постанывала иссохшая старушка. Когда медсестра откинула одеяло, оказалось, что та крепко привязана к кровати. – У бабки инсульт, нарушение сознания, – пояснила Лариса. – Ночью шевелится, пытается встать. Вот и приходится подстраховывать… Следующая кровать оказалась свободной. А у самого окна угасал молодой парень с забинтованной головой. Он не двигался и, казалось, даже не дышал. – У вас очень тихая палата, – заметила сестра. – Этот – совсем овощ. Драка после новогодней пьянки… Стукнули бутылкой по голове, а потом спустили с лестницы. Во время праздников у нас больница алкашами под завязку забита. Вам еще повезло, что досталась койка. В эту минуту дверь распахнулась. Поскрипывая колесиками, мимо прогромыхала медицинская каталка. На ней громоздился мужчина средних лет с загипсованными руками и ногами. – Э-э, поаккуратнее! Соображать же надо! – заорал он, когда медбратья попытались сгрузить его на вакантное место. – А сам-то ты соображал, Кулибин, когда «ватрушку» к чужой машине тросом цеплял и бухой на ней по шоссе катался?! – осадил его санитар, с грохотом пододвигая капельницу. Тем временем врач наклонился к Оливии. – Как вы себя чувствуете? Она облизнула сухие губы и пробормотала: – Все время тошнит, хочется спать… – Вот и отдыхайте. Мы должны сообщить вашим родственникам, что вы здесь. Как с ними связаться? – У меня в России родных нет. Я… французский репортер, в Сибири по работе. – Час от часу не легче, – всплеснул руками врач. – Но кто-то же должен был вас тут встречать! – Да. Директор Зиминского художественного музея, Илья Горский. Может, получится ему позвонить? – А, ну вот, уже кое-что, – обрадовался врач. – Это ж надо, как вам не повезло. Такое паршивое начало года… К утру она почувствовала себя чуть лучше. Сердобольная нянечка принесла ей стакан какао с липкой пенкой и тарелку манной каши. Затем подсела к травмированному соседу и принялась кормить его с ложки. – И как же ты здесь оказалась, милая? – сочувственно спросила она, оглядываясь через плечо. – Правда, что ли, с самого Парижа приехала?