Оливия, вернувшаяся домой после занятий раньше обычного, застала эту сцену в самом разгаре: развернувшись к окну внушительной кормой и изрыгая страшные проклятия, Саломея размашистыми движениями устраняла последствия инцидента. На подоконнике, безвольно свесив ноги, сидел мужчина в заляпанном комбинезоне: судя по удрученному выражению лица, он был виновником происходящего. Приняв наконец канистру у взмокшей от усилий Саломеи, маляр полез по лесам наверх, приговаривая: – Ну, мадам… Ура-га-ан… Торнадо, а не женщина! Выдворив с благодарностями деятельную горничную, Оливия уселась за письменный стол и включила ноутбук. В электронной почте висело письмо, которое она отправила себе со смартфона: в послании содержалась одна лишь фотография. Развернув снимок во весь экран, Оливия впилась в него глазами. На блеклом штампе, украшавшем оборотную сторону «Весны», значилось едва различимо: «З.К.Х.М. АВ-5742». Поисковик, проглотив комбинацию, не прояснил ровным счетом ничего, и это было ожидаемо: раз уж искусствоведы Портмана не смогли выйти на след, то едва ли ей поможет Гугл… Но должен же быть способ разобраться! Оливия откинулась в кресле и на минуту прикрыла глаза, чтобы сосредоточиться. Однако сколько она ни сопоставляла детали, к четкому плану прийти не удалось. Пожалуй, стоит позвонить Габи – вдруг в записной книжке подруги найдется полезный человек: какой-нибудь старичок-архивариус или технический эксперт, который сумеет вывести ее из лабиринта? С этой мыслью Оливия собралась выключить ноутбук и вдруг замерла, вперившись в экран. С заставки монитора, которую Родион не менял больше года, на нее смотрела «Итея» – тот самый эскиз, с которого началась когда-то их авантюра с поисками утерянного в годы оккупации шедевра. «Итея» привела ее в Москву, а потом заставила изрядно помотаться по Франции. Пожалуй, единственным человеком в кругу ее знакомых, который мог подсказать ей верный путь, был ее новый московский знакомый – коллекционер Ной Волошин. Но от одной этой мысли во рту появился привкус гнили – обращаться к манипулятору Оливии совсем не хотелось. Да и вряд ли Волошин захочет иметь с ней дело после того, как «Итею» увели у него из-под носа. Ведь он, расчетливый бизнесмен и увлеченный собиратель, уже представлял себя на вершине Олимпа. «Итея» должна была стать украшением его коллекции, однако мечте не суждено было сбыться – не по воле провидения, а из-за того, что они с Родионом вмешались в это дело. Во время поездки в Москву, куда год назад ее пригласил тот самый Волошин, она успела побывать на одном предаукционном показе… С минуту поразмыслив, Оливия отрыла ящик письменного стола и, пошарив в нем, извлекла свой рабочий блокнот. В боковом отсеке лежало несколько визиток, однако нужной среди них не оказалось. Она потерла кончик носа, что-то припоминая, затем поднялась и направилась в смежную с кабинетом спальню. Отыскав на верхней полке шкафа вечернюю сумочку, заглянула внутрь. Ничего. Но в небольшом кармашке, застегнутом на молнию, нашлась ресторанная зубочистка в целлофане и две визитные карточки. Первая принадлежала модному дизайнеру и жене русского олигарха, Арине. А вторая – Виталию Галину, арт-дилеру, которому представил ее Волошин. Галин был скользким и малосимпатичным типом, консультировавшим людей той особой породы, которая ставит коллекционирование произведений искусства в один ряд с благотворительностью. В их глазах и то и другое служило признаком хорошего тона и атрибутом успеха. Галин подсовывал им второстепенные работы престижных художников вроде Айвазовского, не стесняясь вздувать цены. Если верить Волошину, среди картин нередко попадались и подделки. Однако Галин много лет крутился в этом бизнесе и знал нужных людей. Даже если он не сможет ей помочь, то наверняка подскажет что-нибудь дельное. Вернувшись из спальни в кабинет, Оливия поморщилась: казалось, запах керосина пропитал его насквозь. Отключив ноутбук от зарядки, она спустилась с ним в гостиную. Посреди комнаты на стуле, как на постаменте, возвышалась статная фигура Саломеи. Горничная распыляла какой-то состав на леденцы барочной люстры и любовно оглаживала их тряпкой, выводя чувственным контральто популярный мотив. На удивление, Галин вспомнил Оливию сразу. Ну или сделал вид. Так или иначе, на ее электронное письмо он ответил, предложив созвониться. – Как же, как же, – суетился он, – Ной Яковлевич отрекомендовал вас тогда в самом выгодном свете: парижская журналистка, культуролог… Да и потом как я мог забыть такую эффектную женщину! Поморщившись, Оливия проглотила комплимент. – Виталий, мне нужна ваша помощь. Дело в том, что моему близкому другу достались от деда несколько работ русских художников. Он задумал продать одну из них, но вот с провенансом – беда. Дед вывез ее в двадцатых годах из России, но в то время как вы понимаете, было не до справок и бумаг… До Парижа она добралась практически чудом. – Знакомая история! – оживился Виталий. – Что ж, в таком случае вы обратились по адресу. Арт-банкинг – моя специализация. Оценка и экспертиза, проверка и восстановление провенанса… Как говорится, любой каприз за ваши деньги! Хохотнув, он добавил деловито: – В общем, выкладывайте, что у вас есть. А там решим. Приписав полотно русскому живописцу, чьи работы время от времени всплывали в европейских коллекциях, Оливия упомянула штамп с инвентарным номером и аббревиатурой. – Фактически это все, что мы имеем. До смерти деда никто в семье и не знал, что скучные картинки на стенах квартиры старика представляют какую-то ценность. – Это уже немало, – обнадежил ее Виталий. – Знаете что, скиньте-ка мне снимок. Для начала пробьем номер по госкаталогу и проверим шифр музея. А там видно будет. XIX Пора остановиться Парадная дверь отеля выходила на одну из тех искривленных улочек, которыми, как венами, был опутан монмартрский холм. На фасаде здания отсутствовало кричащее название – лишь скромная табличка с четырьмя звездами. Пройдя сквозь лобби, всяк сюда явившийся оказывался перед стеклянной стеной, за которой красовался чудный сад. Мраморный парапет обегал небольшую террасу со столиками, за которыми в летних медовых сумерках любили проводить время не только туристы, но и парижские завсегдатаи. Зимой терраса часто пустовала, и в солнечные дни Родион назначал здесь деловые встречи. Вот и сегодня, придвинувшись вплотную к обогревателю и поплотнее замотав шарф, он ждал одного важного человека. Медные листья облепили балюстраду, как полчище сонных мотыльков; блеклым золотом отсвечивали кроны деревьев. Звонок с неизвестного номера отвлек Родиона от созерцания засыпающей природы. – Я вас слушаю, – произнес он лениво, размешивая сахар в чашке с кофе. – Почему? Как вернулся?! Отказались принять? Голос в трубке пробубнил что-то невразумительное, а затем растворился. Наверное, это какое-то недоразумение. Сервис в Париже хромал, хотя в этом цветочном магазине курьеры были вышколены и подобных накладок раньше не случалось. Возможно, вдова просто не появлялась на этой неделе в клубе – мало ли какие недомогания случаются у женщин ее возраста… Оттого и букет ей передать не смогли. Родион взглянул на часы: как назло, его «источник» сегодня задерживался. Подозвав официанта, он попросил проводить гостя за столик, если тот явится в его отсутствие, поднялся и направился в туалет. Рядом с портьерой, отделявшей уборную от лобби, стояла хромированная газетница. Родион выдернул из нее свежий «Мондьяль», развернул его и обмер. С первой полосы на него смотрела моложавая Адель Мерсье. Портрет был схвачен черной траурной рамкой, не оставлявшей сомнений в том, что букет вдове уже не понадобится… – А почему без перчаток?! – Я регулярно дезинфицирую руки, мадам. Не волнуйтесь, пожалуйста, – произнес фармацевт, поглядывая из-за прилавка на опрятную старушку. Та сидела на стуле у самых дверей аптеки, пристроив на коленях продуктовую сумку. – Не волнуйтесь?! – Бабка стукнула о кафельный пол палкой. – Когда мою соседку увозила «Скорая», нам тоже говорили: «Не волнуйтесь, все обойдется!» И знаете что? Фармацевт изобразил искреннюю скорбь и принялся пробивать лекарства. – Не обошлось! Через две недели вернули змею – живую и здоровую. Теперь она вновь музицирует – бренчит с утра до ночи под истеричный лай своей паскудной собачки! – Ну вот, ваши лекарства я сложил в пакетик, и рецептик там же, – с притворной любезностью выдал фармацевт и протянул ей сверток. – Поставьте пакет на пол и пододвиньте ко мне ногой. Пол, я вижу, у вас почище остального будет. Брезгливо подобрав покупку, старушка поднялась и направилась к выходу. – Все. Больше я в эту грязную аптеку не приду! – В прошлый раз она то же самое говорила, – пожаловался аптекарь Оливии, которая дожидалась своей очереди. – Не прошло и недели, явилась снова. Но лекарства, похоже, помогают: с ее слов соседка уже дважды умирала, а вместе с ней и паскудная собачка. А теперь смотрите-ка – снова музицируют! Доставая из сумки кошелек, чтобы оплатить раствор для контактных линз, Оливия заметила на экране телефона уведомление о пропущенном вызове. Это был Галин. – Прошу прощения, что так долго молчал, – пробубнил тот в трубку, когда она наконец смогла ему перезвонить. – Сложную вы задали мне задачку. – Вам что-то удалось разузнать? – И да, и нет. Пробил вводные по нашим базам, но все очень туманно… Хотя насчет аббревиатуры есть у меня догадка: «З.К.Х.М.» – это, скорее всего, Зиминский областной художественный музей. – Областной? Но ведь тогда не все буквы в сокращении совпадают. – Чувствуется, что вы никогда не жили в России, – хмыкнул он. – Это в ваших Европах веками ничего не меняется. А у нас – был краевой, стал областной, завтра окажется республиканский… Как властям удобно будет, так и назовут. – А насчет Зиминска… вы уверены? – Абсолютно. Я проконсультировался с отделом научной экспертизы в институте Грабаря – они редко ошибаются. Однако вот что странно. Такого инвентарного номера ни в одном официальном каталоге не числится. Более того, аббревиатура «АВ» перед цепочкой цифр обычно используется как сокращение имени Андрея Вишневского. А вы мне называли совершенно другого художника… Поняв, что промахнулась с легендой, Оливия замешкалась. Однако Галин расценил ее молчание по-своему. – В этой истории чувствуется интрига, – подытожил он. – Отправьте мне детальные снимки полотна. Сверимся с фондами, поговорим с экспертами. Как-нибудь разъяснится! Оливия рассыпалась в благодарностях и пообещала связаться с владельцем картины. – Буду ждать, – усердствовал Галин. – Шлите все, не сдерживайте себя! Изучим, составим акт, подлатаем бреши в провенансе. Комиссия будет разумной. Я бы даже сказал, диетической! Родион торопился. Огибая праздных прохожих на набережной Орсэ, он мчался в сторону Американской церкви, возле которой его должна была дожидаться Оливия. Перед началом концерта они хотели выпить по бокалу вина в каком-нибудь симпатичном заведении, однако в конце рабочего дня сделать это было непросто. В квартале слишком много банков и адвокатских контор, чьи сотрудники любят пропустить по стаканчику «антр ами», обсуждая служебные перипетии. А потому после шести все бары и бистро забиты до предела. Оливию он обнаружил на скамейке, с которой открывался вид на набережную. Созерцая стальные воды Сены, она о чем-то напряженно размышляла. Он подошел к ней сзади, опустил руки на плечи и уткнулся носом в островок макушки. Втянул ноздрями любимый запах – мед и облепиха. Не оборачиваясь, она потерлась об его руку щекой. – Давай не пойдем ни в какое кафе, – неожиданно предложила она. – У меня был суматошный день: люди, люди, зачет по стилистике, разговор с Танги о новом проекте… А потом еще один важный звонок из России. Оливия выложила ему все, что сообщил ей Галин, наблюдая, как вспыхивают цитрусовым цветом фонари на мосту Александра III, как льются золотые отблески по белой балюстраде, как оживает мертвенный свинец декабрьской воды. – Я выяснила: Зиминск – небольшой городок в Сибири. – Ну и?..