Оливия еще раз взглянула на акварель: в правом углу стояла подпись мастера, а левый уголок отсутствовал, уничтоженный огнем. – Наверное, судьба у рисунка была необыкновенная, ведь столько лет прошло! – Если верить экспертизе, все это время работа хранилась в достойных условиях, – заметил Портман. – Она явно висела в сухом помещении, вдали от прямых солнечных лучей. Пострадал, как видите, лишь незначительный ее фрагмент. – Он указал глазами на обгоревший уголок. – Специалисты судебно-технической экспертизы, которых мы привлекли, считают, что повреждение получено около года назад. – А вы уверены, что это подлинник? Ведь столько умелых подделок существует… Портман сверкнул снисходительной улыбкой. – Абсолютно. Вишневский написал «Весну» накануне рождения дочери, в сорок четвертом. Все его работы того периода выполнены либо на обрезках полотна, которое он добывал на ткацкой фабрике под Парижем, либо на немецком картоне, который он приобрел на черном рынке в конце сорок третьего. Акварель сработана именно на нем. И потом посмотрите. – Портман протянул руки и аккуратно снял «Весну» со стены. – Вот здесь, на обороте, – цветовая раскладка и аббревиатура кириллицей. Такой «графический код» он оставлял на каждой картине. – А это что за странная отметка? Ведь тоже кириллица… Сбоку, у самой кромки, виднелся голубоватый отпечаток – штамп с номером, вписанным от руки, и набором заглавных букв. – Пример откровенного невежества и дилетантства, – нахмурился Портман. – Видимо, инвентарная отметка какого-то учреждения: музея, выставочного зала или художественного хранилища. Однако разобраться нам не удалось – отпечаток крайне неразборчив. Фонд, конечно, привлек экспертов и попытался… Тут на лестнице послышался шум и громкие восклицания. Вниз спускалась компания подвыпивших гостей. Одна из дам внезапно оступилась, запутавшись в подоле длинного платья, и потеряла равновесие. Следовавший за ней мужчина не успел увернуться и неуклюже завалился назад, выронив бокал с вином. Тот со звоном скатился вниз и разбился вдребезги о каменный пол галереи. Портман мгновенно водрузил акварель на место и удивительно проворно для своей комплекции подскочил к лестнице, подозвав по ходу смотрителя зала. Пока последний бегал за тряпкой и шваброй, а дама, всхлипывая и икая, поправляла наряд, Оливия позволила себе наглую выходку. Убедившись, что за ней никто не наблюдает – внимание охраны на мгновение сосредоточилось на происходящем, – она сняла «Весну» со стены и сделала снимок оборотной стороны. Когда Портман все уладил и вернулся к своей собеседнице, она уже стояла вдали от алькова и сосредоточенно рассматривала полотно Соланжа. «Весна» по-прежнему красовалась в нише в мягком акцентном свете. – А ведь я вам так и не представилась, месье Портман. – Девушка поправила фотокамеру на шее, намеренно уводя разговор в другое русло. – Лео Филипп, мой шеф, связывался с вами насчет небольшого интервью. Наш портал – информационный спонсор этого мероприятия, так что я здесь по работе. Уделите мне еще несколько минут? XVII Бассейн Договориться о встрече оказалось несложно – упоминание фонда Портмана и имя Анри Монтеня подействовали на менеджера страхового агентства как гипнотическое внушение. Он мгновенно отыскал в своем графике свободное время и пригласил Родиона заглянуть к ним в отделение с описью имеющихся ценностей. Придуманная им легенда оказалась вполне рабочей: доставшиеся от русского деда картины были застрахованы очень давно. Контракт продлевался автоматически и много лет не пересматривался. Родион использовал этот вымысел в беседе и с самим Монтенем, которая состоялась на днях в винном баре «Шлюз» в Латинском квартале – недалеко от того места, где располагалась штаб-квартира культурного фонда. Войдя в двери легендарного кабаре, в котором полвека назад можно было встретить популярных мимов, куплетистов и марионеточников, а теперь в сдержанной атмосфере джентльменского клуба просто выпить хорошего вина, Родион без труда отыскал глазами нужного ему человека. Монтень сидел у окна с газетой в руках. Его лицо выражало уверенность и спокойствие. Разговор завязался между ними легко, как между двумя старыми знакомыми. На вопросы приятеля «шоколадной вдовы» Монтень отвечал обстоятельно, реплики его были емкими и предельно точными. К таким формулировкам мог прибегать только опытный юрист, знающий цену каждому слову. Или же мошенник высшей пробы… – Если вы все же надумаете продавать свои шедевры, то я рекомендую вызвать нашего оценщика. Это самый безопасный и верный способ, – подытожил наконец Монтень, поглядывая на часы. – Приблизительную рыночную стоимость можно получить, сопоставив все вводные: размер холста, его состояние, жанр, провенанс и даже страховую историю. – Кстати, о страховке. – Родион ухватился за подсказку. – Я совершенный профан в этих вопросах, но есть подозрение, что подписанный мной сто лет назад контракт не учитывает всех рисков. Да и обещанная компенсация весьма неубедительна. – Всех обстоятельств, увы, не предусмотришь, – возразил Монтень. – Ведь произведения искусства страдают не только от пожаров и преступных замыслов. Случаются и «бытовые» истории: повреждения при транспортировке и нашествия грызунов, не говоря уже об элементарном невежестве. Представьте себе, один из незастрахованных эскизов Брака недавно прикрепили к стене выставочного зала скотчем. Казалось бы, кому такое может прийти в голову? Реставрацию пришлось делать за свой счет… Повторно взглянув на часы, Монтень сунул руку во внутренний кармашек пиджака, достал небольшой футляр и вытянул из него два картонных прямоугольника. – Словом, если надумаете – вот телефон нашего оценщика. А по вопросам страховки можете переговорить с этим человеком. – Он постучал указательным пальцем по второй визитке. – Надежнее консультанта не найдете. Я свяжусь с ним по электронной почте: как клиент фонда получите льготные условия. Ну а теперь, месье Лаврофф, я прощу меня извинить – время поджимает. Глядя в его удаляющуюся спину, Родион подумал, что этот персонаж, несомненно, вызывает доверие. Держался он очень просто, рассуждал убедительно, но главное, от него исходила такая мощная энергия, что собеседник не мог ей не поддаться. В манерах Анри не было ничего хищнического: тон его высказываний казался нейтральным – во всяком случае, в нем не ощущалось личной заинтересованности. Расплачиваясь за напитки, Родион поймал себя на мысли, что партнер Портмана произвел на него приятное впечатление. Рекомендованному страховому агенту он позвонил лишь через неделю. Перед встречей пришлось порыться в научной базе исследовательского института и школы бизнеса INSEAD – там хранились отчеты финансовых аналитиков. После нескольких неудачных попыток он все же отыскал нужную информацию и связался с консультантом. Тот уже успел получить письменные инструкции от Монтеня и принял потенциального клиента незамедлительно. Задав основные вопросы по поводу страхования несуществующей русской коллекции, Родион перешел к тому, что его действительно интересовало. – Ну а если говорить о современном искусстве? Компенсация будет такой же, как и для старинных полотен? – Смотря о каком художнике речь. Все зависит от калибра и рыночной котировки его работ. – Есть у меня пара картин Жака Соланжа. Анри в свое время сосватал… Тогда они достались мне совсем недорого, но сейчас цены на его творчество прямо-таки взлетели – трагическая гибель мастера поспособствовала, – цинично ухмыльнулся Родион, глядя в маслянистые глаза агента. – Узнаю почерк Анри, – отреагировал тот невозмутимо. – Когда речь идет о деньгах, он способен предвидеть будущее. Однако жаль, что вы не обратились к нам раньше… – Я был в бесконечных разъездах, – сокрушенно вздохнул Родион. – Но ведь еще не поздно? – Конечно нет. Кража или пожар могут случиться в любой момент. Анри наверняка рассказывал вам, как при перевозке из Парижа в Лондон повредили «Осколок солнца» – известную картину Соланжа. Мы выплатили за нее фонду крупную сумму. – Агент назвал цифру, от которой у Родиона потеплело на душе: чутье его не подвело! Пообещав все обдумать в кратчайшие сроки, Родион вышел из офиса страховой и тут же примостился на бортике фонтана на площади. Достав из портфеля пачку документов – копий финансовых отчетов, обнаруженных в базе INSEAD, – он отыскал нужную строчку и удовлетворенно крякнул. Так и есть! Вот она, схема Монтеня в действии. Финансовый советник состоятельных лиц, он же филантроп и меценат, опекавший начинающих художников, был предельно расчетлив. Убеждая подопечных выставить ту или иную работу на продажу за бесценок, «чтобы раздразнить аппетит публики и сформировать спрос», Монтень получал очевидную выгоду. Об этом свидетельствовала цифра страховой выплаты, только что названная агентом: она исчислялась из реальной рыночной стоимости полотна и в разы превосходила вознаграждение, полученное от галереи его владельцем. Об этом свидетельствовали финансовые отчеты, которые он держал в руках. И это наверняка лишь верхушка айсберга. Пожалуй, стоит еще раз переговорить с «шоколадной вдовой» – вдруг она наведет его на свежие мысли? Однако прежде чем просить мадам о новой встрече, он решил послать ей элегантный букет – в знак благодарности и искреннего расположения. Заказав цветы на сайте, на котором он часто покупал хризантемы для Оливии, Родион попросил доставить их в гольф-клуб на имя Адель Мерсье. Альфонс Додю, администратор оздоровительного клуба, находился в этот день в приподнятом настроении. Дирекция одобрила его внеочередной отпуск, а значит, он сможет попасть на свадьбу друга в Бретани. Пропускать ее совершенно не хотелось: ну кто откажется провести несколько дней в шикарном пансионе, обустроенном в стенах средневекового замка с видом на океан? И главное, все удовольствия за счет хозяев! Он вспомнил обильные завтраки на террасе и изысканные ужины в каминном зале – ему уже довелось провести пару ночей в этом гостеприимном доме. И кровать с балдахином, расшитым флер-де-лис, и ванную комнату размером с его парижскую гарсоньерку, и пушистые полотенца с монограммой, и призывный шелест волн за окном… Трепетание воды было настолько близким и отчетливым, что администратор невольно втянул носом воздух, пытаясь ощутить йодистый аромат океана. Однако пахнуло дезинфицирующим раствором для бассейна и освежителем воздуха, который уборщица распыляла в подсобных помещениях, чтобы приглушить запах влаги и плесени. За спиной бесшумно распахнулась входная дверь. К стойке регистрации подошел мужчина с конусовидной коробкой в руках. – Букет для мадам Мерсье, – промямлил он. – Она сейчас в бассейне, – ответил Додю. – Оставьте-ка их мне, я передам. Кивнув, курьер протянул ему коробку, попросил расписаться в накладной и покинул клуб. Додю с недоумением взглянул на упаковку – чего только не придумают, чтобы цену набить – понакрутили вензелей, бумаги тонну перевели. И все потом отправится в помойку! Внезапно он заметил миниатюрный конвертик, аккуратно прикрепленный сбоку. Покрутив головой и убедившись, что за ним никто не наблюдает, Додю достал из него сопроводительную карточку и бегло взглянул на подпись. Фамилия показалась ему знакомой: ах, ну конечно, это тот «особый» русский гость, для которого мадам недавно заказывала пропуск. Битый час интимничали в гольф-кафе, о чем-то рассуждали… Пожалуй, этот букет стоит передать ей сразу – кто знает, что там за интрижка? А то, не приведи господь, увянут желанные цветочки, дожидаясь ее на выходе. Вздохнув, он достал из ящика табличку «Перерыв», водрузил ее на стойку и поспешил по коридору в сторону бассейна. В проеме открытой двери просматривалось камерное пространство, примыкавшее к сауне и СПА. Несколько шезлонгов с придвинутыми к ним столиками для напитков, мягкая подсветка, расслабляющая музыка, льющаяся из-под потолка. На одном из лежаков примостились махровый халат и прозрачная косметичка с ключом от персональной кабинки для переодевания. Рядом на полу стояли изящные черные шлепанцы. Однако бассейн безмолвствовал: вода казалась неподвижной, зеркально-мертвой. Вдруг на широких кафельных ступенях, ведущих в хлористую синь, он заметил распластанный женский силуэт. Додю притормозил: возможно, мадам отдыхала, расслабившись после долгих процедур, и его появление в этот момент будет лишним… Но в позе ее было что-то настолько неестественное, что он сделал по инерции еще несколько шагов и замер. В синевато-лиловой посмертной маске с трудом можно было различить знакомые черты: светлые глаза безобразно выпучены, сероватые губы обметаны отвратительной пеной. Пальцы рук свела предсмертная судорога – будто вдова пыталась уцепиться за ускользающую жизнь, да так и не смогла. Проклиная все на свете, администратор помчался обратно на свое рабочее место: нужно срочно оповестить руководство и вызвать полицию. Какой дурдом сейчас начнется! Клуб закроют, придется проводить дезинфекцию, рассылать уведомления клиентам… Забежав за конторку и протянув подрагивающую правую руку к телефону, Додю осознал, что левой по-прежнему прижимает к себе злосчастный букет – последние цветы в жизни «шоколадной вдовы»: Адель Мерсье. XVIII Провенанс Это ж надо, в самый депрессивный сезон затянуть дом в леса! Теперь жди беды: воришки по сооружению этому, как мартышки по лианам, так и скачут. Ни на минуту окно открытым не оставить! А месье духоты не любит, дважды в день требует комнаты проветривать. Сам-то целыми днями в разъездах да на встречах, до вечера дома не появляется. Мадемуазель в университете пропадает, зачеты предновогодние сдает. И вся эта содомия ремонтная – скрежетание лебедок на ветру, забористая брань и безголосое пение – одной ей, Саломее, достались… Закончив разбирать посудомоечную машину, она схватилась за тряпку и принялась полировать мутноватое зеркало. Неожиданно наверху что-то громыхнуло, затем раздался едва различимый стук. Подхватив подол длинной юбки, Саломея припустила по лестнице в кабинет. В обстановке безупречного порядка, в котором месье содержал свое рабочее место, наметилась дисгармония. Саломея не сразу сообразила, что привносит ее в знакомый антураж. Пробежав глазами по всем поверхностям, она добралась до окна и содрогнулась от неожиданности – к стеклу припало смуглое лицо, которое кричало одними губами: «Мадам! Э, мада-ам! Открой окно! Раму красить буду». Красить он будет! А ей, что же, сидеть сторожить его, что ли?! У месье тут документы секретные, компьютер и другие ценности – за ними присмотр нужен. Саломея нехотя распахнула окно и, чтобы не тратить даром время, взялась обмахивать метелкой пыль с книжных полок. Тут раздался приглушенный возглас, мина в окне болезненно исказилась: по паркету зловеще растеклось озеро масляной краски. Опрокинутое ведерко откатилось в сторону стола, оставив за собой отчетливый след. – Имбецил! – рявкнула Саломея, надвигаясь грозой на маляра. – @#*!!! – жалко возразил он на своем наречии, от испуга позабыв все французские слова. Достав откуда-то канистру керосина и драную рубаху, рабочий приготовился было спрыгнуть в комнату и исправить ситуацию, но Саломея остановила его решительным жестом. Отобрав у малохольного убогий инвентарь, она принялась яростно оттирать краску.