– Мадам, месье, ну проявите же солидарность, уплотнитесь немного! – Мужчина с потертым портфелем и лоснящейся лысиной попытался втиснуться в переполненный автобус. Общественный транспорт теперь ходил редко и не по расписанию: город парализовали забастовки, вызванные пенсионной реформой. Сограждане ответили ему молчаливым равнодушием. Так и не сумев протолкнуться сквозь их сплоченные ряды, он вывалился на тротуар и, со вздохом подняв воротник, побрел обреченно по усеянной окурками улице. Оливия, выскочившая из дома с небольшим опозданием, с сожалением взглянула на удаляющийся автобус и ускорила шаг: Габи дожидаться ее не станет, у нее вечно земля горит под ногами. Да и перерыв на обед всего минут сорок… Обогнав ссутулившегося гражданина с портфелем, она свернула на улицу Бланш и вскоре распахнула дверь небольшого устричного бара. Габи сидела в самом центре мозаичного зала и, подперев лоб ладонью, о чем-то сосредоточенно разговаривала по телефону. Заметив подругу, она скроила кислую мину и произнесла одними губами «Шеф», а затем вновь принялась сосредоточенно слушать, изредка поддакивая. Наконец разговор был закончен. Швырнув аппарат в стоящую на полу сумку, она жадно глотнула из стоящего перед ней бокала. – Холодное белое? – Оливия не удержалась от саркастической улыбки. – Ой, Илиади, как он меня достал! Ну такой нудный тип – одно и то же по кругу говорит. И при этом у него вечные авралы. Вот, например, документалка о Вишневском: все давно смонтировано, так нет, задумал дописать блок, посвященный погибшей Зое. Говорит, будет достойный эпилог! А когда мне этим заниматься? У меня еще два проекта в работе! – Сочувствую, – понимающе кивнула Оливия, изучая меню. – Но свою помощь в этот раз, уж прости, не предложу. До сих пор не могу отойти от этой драмы… – Полиция оставила тебя в покое? – Габи виновато взглянула на нее исподлобья. Оливия сделала неопределенный жест. – Вроде как… Они утверждают, что никакого преступления в этом деле нет – Зоя умерла естественной смертью, из дома ничего не пропало. Но даже если и есть, кто захочет с этим разбираться? – Ты о чем? – Понимаешь, возникло несколько загадочных обстоятельств, суть которых мне пока не ясна. У нас с Родионом родилась одна гипотеза… – Ну-у, – протянула Габи, – раз сам Лаврофф к процессу подключился, то скоро все разъяснится. – Слушай, Габи. – Оливия подцепила вилкой розовую креветку, украшавшую пюре из авокадо, которое официант преподнес им в качестве «комплемента» от заведения. – А ты во время своей прошлогодней стажировки в аукционном доме не сталкивалась с человеком по имени Анри Монтень? Подруга взглянула на нее с любопытством. – Я его лично не знаю, но фамилия на слуху. Монтень – крупная фигура в художественном мире. Аукционщики его сильно недолюбливают – он ушлый делец, коллекционирующий не столько искусство, сколько спекулятивные сделки. Год назад наш TЕJEAN пытался продать пейзаж, приобретенный одним начинающим собирателем в галерее этого самого Монтеня. И что ты думаешь? Картина не ушла на торгах даже за четверть уплаченной за нее суммы. – Как так? – Анри Монтень славится своим умением «угадывать финансовый потенциал» художника. Ему доверяют самые значительные коллекционеры современности, однако с ними он ведет себя очень осторожно, отыгрываясь на недальновидных нуворишах, которые ни черта в этом деле не смыслят. Им он подсовывает второстепенные работы, советуя их на время придержать, пока на мастера формируется спрос. Иногда им везет, и предсказания Монтеня сбываются. Но чаще всего простаки остаются ни с чем… А почему тебя вообще заинтересовал этот одиозный тип? – Понимаешь, он связан с фондом Марка Портмана. Похоже, что эти люди имеют отношение к гибели Жака Соланжа: иначе как бы они получили доступ к его наследству? Ведь работы Соланжа уже вовсю продаются на устраиваемых фондом вернисажах… Вполне возможно, что и их дружба с Зоей Вишневской была небескорыстна. – Ничего себе гипотеза, – хмыкнула Габи, поливая винным уксусом крупную устрицу. – В обоих случаях доказано, что смерть наступила от естественных причин. Однако к уходу Соланжа фонд оказался на удивление хорошо подготовлен: Жак, судя по всему, подписал какой-то документ, позволявший Монтеню и Портману распоряжаться его коллекцией. Так считает и его родная сестра. Что касается Зои… тут у меня нет никаких конкретных фактов. Но я знаю, что актриса доверила недавно Портману одну из лучших работ своего отца. Эта акварель была утеряна десятки лет назад и вдруг вернулась к Вишневской в виде анонимной бандероли накануне ее смерти. – Какая мутная история. – Габи взглянула на подругу озабоченно. – И как ты не боишься в это лезть? Там же такие деньги крутятся, Илиади… Неужели рациональный и осторожный Лаврофф тебя поддерживает? Оливия на секунду задумалась. – Знаешь, после прошлогоднего поиска дневников Доры и статуи Монтравеля мы еще больше сблизились – cтали действовать не порознь, а единым фронтом. Я даже нашу разницу в возрасте перестала замечать… Родиону, конечно, очень хотелось забыть об этой полицейской истории. Но ты же знаешь, в профессиональном чутье ему отказать нельзя: выслушал меня, навел справки и кое-что нащупал. – Понятно. Значит, вы теперь команда, – улыбнулась Габи, намазывая соленым маслом кусочек хлеба. – Надеюсь… Послушай, Габи, – Оливия решила перейти к делу, – окажи мне встречную услугу. Габи взглянула на нее вопросительно. – Мне нужно встретиться с Марком Портманом. Ты же многих знаешь в этом богемном мирке, может, найдется у тебя полезный контакт. – Ничего себе задачка, – нахмурилась подруга. – Тут без правдоподобного предлога не обойтись. Дай мне время подумать… На какую-то долю секунды Оливия засомневалась: Габи явно чувствовала себя виноватой в том, что втянула ее в темную историю с Вишневской, и манипулировать этим было некрасиво. Но внезапная гибель Зои и все сопутствующие ей обстоятельства оставили такое горькое послевкусие и вызвали такой внутренний протест, что Оливия уже не могла остановиться. К тому же подспудно она продолжала тревожиться, что о ее причастности к этой криминальной эскападе могут узнать и в «Эритаж», и в университете. Начинать профессиональную карьеру с темным пятном в биографии совсем не хотелось… Если бы им с Родионом удалось изобличить преступный заговор, контуры которого все яснее проступали под оболочкой благородного меценатства, окружавшей деятельность фонда, то ситуация выглядела бы совсем иначе. Габи позвонила в субботу утром. Оливия бежала трусцой по еще пустынной набережной Сены, прислушиваясь к тому, как вздыхает в дремотной истоме неторопливая река, как лениво и прерывисто перекрикиваются чайки, как смутно завывают вдалеке полицейские сирены, выдергивая горожан из драгоценного сна. Приблизившись к мосту Менял, на котором в этот ранний час не было ни одного человека, Оливия остановилась, чтобы сделать несколько снимков. Весь окружающий мир, казалось, ей подыгрывал: отблески солнца в неспешной воде собирались в узоры, а ветви старых тополей дробили небо на осколки. Вдруг раздался телефонный звонок. – Не разбудила? – бодро поприветствовал Оливию голос подруги. Судя по упредительному сигналу, издаваемому автобусом, энергичная Габи уже неслась по делам или же, наоборот, только возвращалась домой после ночного загула. – Да нет. Рада тебя слышать… – Короче, я все устроила. Сначала пыталась договориться через пресс-службу TEJEAN, потом через телевизионщиков, но тщетно. А вчера отправилась с друзьями в бар и встретила случайно старого приятеля, Лео. Он, оказывается, открыл женский интернет-портал: светские сплетни, психология, мода. Так вот у них есть рубрика «Культура», и ее нужно чем-то наполнять. Лео – парень со связями, он обещал договориться о встрече с Портманом. Его веб-сайт выступает информационным спонсором всех мероприятий фонда. Правда, Илиади, тебе за эту возможность придется попотеть: напишешь для них репортаж об арт-шоу в галерее «Дом»? Портман будет присутствовать на открытии и уделит тебе время. – Габи, ты гений! Конечно напишу! – Ну тогда лови номер Лео, пообщаетесь без моего участия. И не пытайся с ним флиртовать, – съязвила она на прощанье, – он хоть и красавчик, но, увы, не по нашей части… XV Шоколадная вдова – Вход только по клубным картам. – Клерк в отглаженной униформе взглянул на него неприветливо. О том, что в оздоровительный SPA-центр для привилегированных парижан невозможно попасть с улицы, Родиону было хорошо известно. Но он заведомо договорился с мадам Мерсье о встрече: дважды в неделю вдова проводила время в этом закрытом клубе в Фонтенбло и не собиралась делать исключений. Однако для знакомого с благозвучной русской фамилией, которого во время юбилейного торжества в Шантийи ей представила двоюродная сестра, мадам любезно оформила гостевой пропуск. Услышав имя вдовы, администратор резко сменил гнев на милость, отыскал у себя на столе ее заявку и указал Родиону на галерею, огибающую зимний сад. – Мадам будет ждать вас в гольф-баре. Приятного времяпрепровождения. – Он приторно улыбнулся, исподволь разглядывая гостя. Галерея привела Родиона в камерное кафе, главным достоинством которого оказался вид на поле для гольфа и обрамляющий его сосновый лес. За круглым столиком восседала знакомая дама. Ее волосы были схвачены эластичной лентой, а слегка лоснящееся после косметических процедур лицо украшали массивные солнечные очки. Услышав его шаги, она расцвела кокетливой улыбкой: – А, месье Лаврофф! Рада вас видеть. Не скрою, удивлена вашим звонком… – Очень вам благодарен, дорогая Адель, что уделили мне время. – Родион решил сразу сократить дистанцию, понадеявшись, что их непринужденная болтовня во время юбилейного торжества в Шантийи расположила к нему наследницу шоколадной империи. От трудолюбивого Шарля Мерсье, который был старше своей супруги почти на четверть века, Адель унаследовала производство под Парижем и сеть кондитерских магазинов, разбросанных по всей Франции. Кончина мужа повергла вдову в растерянность: в бизнесе она ничего не смыслила и тратить последние годы молодости на него не собиралась. Назначенные им управляющие быстро почуяли неладное и один за другим покинули свои посты, найдя себе более предсказуемую и перспективную работу. Беспокойство вдовы усиливалось и тем, что продавать дорогой шоколад в условиях ослабевающей экономики становилось все сложнее. Вкусы публики усреднялись, да и позволить себе такую роскошь, как ассорти из конфет ручного изготовления, теперь могли лишь настоящие гурманы. Прокатившаяся по стране волна манифестаций и уличных беспорядков вынудила закрыть витрины шоколадных бутиков уродливыми фанерными щитами – страховые компании отказывались оплачивать замену разбитых стекол повторно. В результате в Рождество выручка «Дома Мерсье» оказалась столь мизерной, что мадам решила обратиться к финансовым консультантам и попытаться выставить бизнес на продажу. Покупатель нашелся в рекордные сроки: им оказалась международная компания, производившая растворимый кофе и низкопробный какао. Та поспешность и удивительная ловкость, с которой была оформлена многомиллионная сделка, натолкнула Родиона на предположение, что дело провернул какой-то оборотливый посредник… Отчетливо запомнив навязчивое внимание Марка Портмана к вдове, которую тот осыпал комплиментами и окружал назойливыми ухаживаниями во время праздника в честь дня ее рождения, Родион решил проверить, какое участие принимал фонд «мецената» в судьбе непрактичной и богатой Адель Мерсье. Однако мониторинг прессы за последние годы почти ничего ему не дал. Почти. В новостной базе данных «Фактива» он обнаружил упоминание картин Герхарда Рихтера, которые мадам любезно предоставила для проведения вернисажа в «Авеню Монтень». В один ряд с этим фактом вставала и уже известная Родиону информация: не так давно вдова передала часть своей художественной коллекции в дар одному частному музею. С ее собственных слов, в том, что «искусство должно быть доступно каждому, а не служить забавой для праздного класса людей», ее убедило не только высказывание великого русского классика, но и веские аргументы ее единомышленника Марка Портмана. Дополнительная проверка показала, что эти картины вскоре были проданы. Продолжая находиться в парижском музее, юридически теперь они принадлежали трем маленьким фирмам, зарегистрированным в княжестве Лихтенштейн. Оказалось, что род деятельности этих контор не имел никакого отношения к искусству, однако они охотно приобретали именитые полотна через галереи Анри Монтеня. Спустя какое-то время некоторые произведения всплывали на крупных аукционах и уходили по цене, в несколько раз превышающей исходный взнос. Эта комбинация имела такое разительное сходство с историей продажи работ Жака Соланжа его душеприказчиком, что Родион решил копнуть поглубже, чтобы найти наконец подтверждение своим предположениям. Обратившись к двоюродной сестре «шоколадной вдовы», благодаря которой он и оказался когда-то на вечеринке в Шантийи (их связывал в то время необременительный роман, который вскоре закончился на дружеской ноте), Родион получил возможность переговорить с мадам в непринужденной обстановке. Предлог он придумал вполне правдоподобный, поэтому согласие Адель Мерсье вскоре было получено. После приятной светской болтовни о погоде и знакомых заинтригованная вдова решила перейти к делу. – Так что же вас сюда привело, месье Лаврофф? Мы ведь ни разу не виделись после моего дня рождения. – Хотел посоветоваться по одному деликатному делу. Ваша сестра упоминала, что вы удачно продали часть своей коллекции предметов искусства через галерею «Авеню Монтень». И помогал вам в этом, если не ошибаюсь, месье Портман. – Да, это так. Марк – замечательный человек! Отзывчивый и порядочный. Он сразу отсоветовал мне выставлять на торги ряд вещей – эти художники сейчас не в цене. И приберечь импрессионистов как «золотой резерв». А вот всевозможный авангард и абстракцию, которые мне к тому же совсем не по душе, порекомендовал передать на реализацию галерее Монтень. – И вы довольны результатами сделки? – Очень! Картины ушли мгновенно. С ценой, со слов Марка, мы тоже не прогадали. Я его слову доверяю. Но разрешите все же спросить, почему вы этим интересуетесь? – Дело в том, что от деда мне досталось довольно обширное собрание работ русских художников – в основном девятнадцатый и двадцатый века. Дед сумел перевезти их во Францию, когда родную страну захватили большевики, – солгал Родион с убедительным видом. При этом ему вспомнился хранившийся у мамы «менделеевский» чемоданчик с парой белья, бритвенным набором и энциклопедией практической медицины – единственными вещами, которые его дед сумел взять с собой в новую жизнь. – И вы подумываете о продаже?