Как она ушла, Родион не заметил. Опубликованная на сайте газеты «Мондьяль» информация, а точнее, одна лишь фраза, настолько его заинтриговала, что внешний мир на какое-то время просто перестал существовать. Когда он оторвал от экрана глаза, перед ним значительная, как Килиманджаро, стояла Саломея. Держа в руках пылесос, она вопрошала суровым взглядом: «Я в гостиной приберу? Или вы тут весь день в пижаме торчать намерены?» XII Праздник вина – Представляешь, в самом конце статьи единственное упоминание! – Родион посторонился, пропуская женщину с коляской, и через секунду вновь примкнул к Оливии, которая рассматривала что-то в витрине багетной мастерской. – У тебя просто нюх на сенсации, – улыбнулась она, глядя на его отражение в пыльном стекле. – Я бы и не заметила такой мелочи: если не вчитываться, «Авеню Монтень» [15] воспринимается в этом тексте как название улицы… – Я так сначала и подумал. Стандартная фраза: «Выставка-продажа работ Жака Соланжа в «Авеню Монтень» прошла с успехом» сначала ничем меня не зацепила. А потом я удивился странному синтаксису и решил проверить: вдруг это все же не адрес, а название? Заглянул на сайт AEF – там ведь есть полный перечень французских фирм и предприятий. И оказалось, что «Авеню Монтень» – сеть частных художественных галерей, зарегистрированная на имя предпринимателя Анри Монтеня. Ну а дальше осталось лишь проверить, какие работы ушли у них недавно с молотка. Оказалось, что среди прочего та самая серия из двенадцати картин, посвященных Парижу, которую таинственный «управляющий» Соланжа реализовал за его спиной по заниженной цене. – И что из этого следует? – Вот смотри. – Он усадил ее на свободную скамейку, расположенную в тени необъятного каштана. Отыскав в кармане смятую почтовую квитанцию, он принялся чертить на ней схему. – Ты говорила, что все картины должен был унаследовать единственный сын Соланжа. Но каким-то образом доступ к наследию художника получил фонд Портмана: полотна оказались в их распоряжении всего через два месяца после смерти мастера. За такой срок, как ты верно заметила, невозможно вступить в наследство и оформить все бумаги. Это первая нестыковка. Оливия озадаченно вздохнула: хотя она сама накануне обратила внимание на этот казус, суть по-прежнему от нее ускользала. – Вторая состоит в том, – продолжил Родион, – что совсем недавно финансовый советник художника, которому тот безмерно доверял, продал серию его картин за гроши. Спрашивается, как и зачем он это сделал? Оливия в задумчивости отколупнула кусочек краски от шершавой поверхности скамьи. – А имя покупателя неизвестно? – Пока нет. – Родион поднялся и, сомкнув руки за спиной, принялся прохаживаться вдоль бордюра. – Но вот что интересно: стоимость работ Соланжа в «Авеню Монтень» была очень высокой. Выходит, кто-то сумел нажиться на разнице в цене. Напрашивается вывод: либо Анри Монтень близко знал душеприказчика Соланжа и был с ним в сговоре… – Либо… – Глаза ее вспыхнули от внезапной догадки. – Он сам являлся тем самым «советником» Соланжа? – Именно, – кивнул Родион. – Биография Монтеня говорит нам о том, что он очень любит опекать «перспективных творцов» – несомненно, с дальним прицелом. Соланж мог оказаться одним из дарований, попавших под его влияние. После десяти лет «дружбы» и мелких одолжений этот проходимец просто облапошил непрактичного художника, продав его работы самому себе за символическое вознаграждение. После чего выставил полотна на торги в собственной галерее, запросив за них совсем другие деньги. Подобное предательство, согласись, могло стать для Соланжа серьезным потрясением – чем не повод для депрессии и злоупотребления снотворным… – В таком случае, – произнесла Оливия, – фонд Портмана мог легко получить доступ к наследству через Монтеня. Он ведь опытный юрист, наверняка придумал какую-нибудь схему! – Пока это все лишь на уровне догадок, придется потрудиться, чтобы найти им подтверждение. Для начала нужно удостовериться, что Монтень действительно управлял финансовыми делами худо… – Конец его фразы утонул в волнообразном движении музыки, хлынувшей с северного склона монмартрского холма и мгновенно затопившей все переулки. – Сегодня же праздник виноделов![16] – Оливия вскочила со скамейки, мгновенно позабыв об интригах фонда. Родион улыбнулся. – Пойдем посмотрим, что там творится? Спустившись по проспекту Жюно, они свернули направо, в узкий проем между старинными домами, а затем принялись карабкаться по скользкой, отполированной миллионами башмаков брусчатке. Восхождение было долгим: то и дело приходилось пропускать стайки хохочущих студенток, меланхоличных художников с мольбертами, агрессивного вида юнцов в бейсболках, повернутых по моде козырьками назад. Наконец показался угол улицы Соль, по которому сползала селевым потоком пестрая, грохочущая барабанами колонна: началось Большое Дефиле. Оливия инстинктивно сдала к обочине – после манифестаций и уличных беспорядков, сотрясавших город этой зимой, толпы она не любила. Родион, заметив беспокойство любимой, наклонился к ней и шепнул: «Налево и вверх. Там калитка». Калитка оказалась небольшими чугунными воротцами с кованой ручкой, которые на первый взгляд были закрыты. Но Родион, сохраняя выражение лица воскресного зеваки, незаметно надавил на какой-то рычажок. Замок тихо скрежетнул, и створка поползла внутрь. Стараясь не привлекать внимания посторонних, они протиснулись в зазор, и ворота тут же захлопнулись. Оливия огляделась. За металлической оградой скрывался виноградник: выплески желто-зеленой лозы расчерчивали склон симметричными линиями. По центру этого великолепия возвышалась оплетенная девичьим вьюном беседка. Она напоминала пурпурный шатер Наполеона, перед которым расстилалось поле боя. Кишащая людьми улица у подножия виноградника и впрямь смахивала на авансцену сражения, сопровождавшегося канонадой петард, бравурным пением и грохотом барабанов. Самые нетерпеливые участники процессии отмежевывались от толпы и оседали у «Проворного кролика», где можно было попробовать вино нового урожая. Оливия подошла к багряному шатру, чтобы сделать пару фотографий. – …и ловкость тут ни при чем, – неожиданно послышался приглушенный баритон, который показался Оливии знакомым. – Просто владелец забегаловки заказал новую вывеску художнику Жилю. А тот недолго думая изобразил кролика, проворно выпрыгивающего из кастрюли. Вот и получился «Lapin à Gill», которого быстренько перекроили в «Lapin Agile».[17] – Удачное название для кабаре, облюбованного богемой, – лениво отозвался женский голос. – Хотя теперь ею тут и не пахнет. – Да какая там богема! Видела бы ты, кто собрался на вернисаж Соланжа. Сплошные маргиналы… Услышав имя художника, Оливия насторожилась и повернулась к Родиону. Но того не оказалось рядом. Он стоял возле ворот и беседовал с каким-то пожилым мужчиной, держащим в одной руке корзину с бутылкой вина, а во второй – два бокала. – Вот-вот… И на скачках та же картина, – недовольно вздохнула невидимая женщина. Через секунду в темной арке шатра обозначился ее силуэт. Оливия инстинктивно отступила назад, чтобы не попасть в поле зрение незнакомки. Та задрала голову и посмотрела на небо: – Надеюсь, обойдется без дождя… Женщина вытянула из пачки тонкую сигарету. Слегка развернувшись, она чиркнула зажигалкой и попыталась прикурить. В этом ракурсе Оливия ее моментально узнала: перед ней была всадница, летевшая на черном коне по довильскому пляжу в сопровождении Марка Портмана. Та самая ловкая наездница, чей Эклипс победил на скачках всего несколько недель назад. Как же ее зовут? Кажется, Клод… Перед глазами возникло электронное табло тотализатора с именем победительницы заезда. Оливия непроизвольно помотала головой – наверное, она что-то путает… – Эй, Жирар! Где же обещанное вино? – из беседки вынырнул плотноватый господин с чернильной бородкой. Мужчина с корзиной тут же устремился к шатру. – Месье Портман, прошу меня извинить! Заболтался со старым знакомым – у нас ведь много завсегдатаев. Я уже двадцать лет держу здесь погребок, люди заходят по старой памяти за хорошим вином. – Да, выбор у вас всегда отменный, – смилостивился Портман. – Ну, чем угостите на этот раз? Оливия выразительно взглянула на Родиона, по-прежнему стоявшего у ворот. Тот едва уловимым жестом подозвал ее к себе. – Вот так встреча. Ты узнал даму? – произнесла она тихо. – Еще бы! – Я вспомнила, как ее зовут. Клод… – Монтень, – договорил за нее Родион. – Могу предположить, что она родственница небезызвестного нам Анри Монтеня, соучредителя фонда Портмана. Что ж, выходит, для Марка эта связь – не просто интрижка, а настоящий семейный бизнес. Перспективная, так сказать, любовь! XIII Монпарнас До Монпарнаса ее подбросил университетский приятель Франсуа. Парень явно симпатизировал Оливии, но о ее отношениях с гуру расследовательской журналистики он прекрасно знал – Родион читал у них лекции на первом курсе, они пользовались большой популярностью. После нескольких неудачных попыток ухаживания Франсуа вынужден был смириться с данностью, но всегда был рад подбросить Оливию в нужное место на своем мотоцикле или поделиться конспектами, если та вдруг пропускала занятие. В этот раз, однако, он очень торопился, а потому высадил ее у метро «Гетэ» и, помахав рукой, мгновенно слился с потоком машин на бульваре Монпарнас. Обогнув офисную башню, которую, как гнилой безобразный зуб, было видно из любой точки Парижа, Оливия оказалась на довольно безликой улице. Единственной ее достопримечательностью служил автосервис. Пролистывая взглядом номера домов, она наконец заметила ворота, за которыми скрывался мощеный пассаж. Справа и слева тянулись ряды двухэтажных деревянных построек – каждая со своим отдельным входом. Увитые плющом, отчеркнутые кустами жимолости и сирени, они разительно отличались от остальных домов этого квартала. В пассаже было пустынно, и Оливия присела на скамью, чтобы осмотреться. Пространство выглядело небольшим и насчитывало с десяток дверей. Большинство из них было выкрашено в белый или мятно-зеленый цвет и отмечено вывеской. Похожие и одновременно очень разные, они выдавали нрав обитателей этих павильонов для творческих людей. Вот рабочее пространство дизайнера по фамилии Вонг: в нем все продумано до мельчайших деталей – от формы дверной ручки до шрифта, каким выгравировано его имя на табличке. А вот фотолаборатория: ее окна затемнены плотными шторами. К ним пришпилен листок с длинной аббревиатурой вместо названия. Далее примостилась «экспериментальная киностудия»: вдоль ее окон теснятся горшки с рододендронами, а на вывеске красуется черный иероглиф. Интересно, где же мастерская Соланжа? Оливия посмотрела по сторонам – спросить было некого. Вдруг откуда-то донесся шум. По ступенькам, ведущим к одной из студий в верхнем этаже, скатилась, клацая коготками, мохнатая болонка в моряцком костюмчике. Вслед за ней спустилась коротко стриженная девушка, которая усадила своего «миньона» на раскладной стульчик и принялась его фотографировать. Дождавшись окончания фотосессии, Оливия подошла поближе. Девушка обернулась. – Вы кого-то ищете? – Да нет, шла мимо и заглянула посмотреть, что здесь… Это же творческие резиденции, верно? Девушка неопределенно пожала плечами.