– Это Питер, – громко сказала Конни своей подруге. – Пожалуй, единственный человек, который мне когда-либо нравился. Мы давно знакомы. Питер, это Диана Кролик – моя тринадцатиюродная сестра со стороны дочери тети парня дочери сына тети моего отца. Мы росли в соседних норках в Колонии № 3. – Мы получили разрешение свалить из колонии через постель, – сказала Диана, которая, похоже, была пьяна. – Ох, Диана, – сказала Конни, смущенно рассмеявшись, – ну ты и шутница. – Рад знакомству, – сказал я, протягивая руку для рукопожатия. Она оглядела меня с ног до головы так, как обычно смотрят на кусок мяса. – А ты права, – сказала Диана, от которой сильно пахло бренди из одуванчиков, – он и правда симпатичный, хотя и с маленькими ушками. Все кафе прислушивалось к каждому слову, и я слышал, как посетители обмениваются глумливыми комментариями обо мне, что показалось мне страшно несправедливым. На меня выливали больше грязи за дружбу с крольчихой, чем на Конни и ее подружку за то, что они были крольчихами. Я вдруг почувствовал себя очень неловко, и мне это не понравилось. – Не стану больше отнимать у вас время, – сказал я и собрался уходить. Конни не ответила. Вместо этого она вдруг замерла, и ее усики задрожали. – Диана, – процедила она сквозь зубы, – силок у ведрок. – Что? – Силок у ведрок, – повторила она, а затем, поскольку Диана так ее и не поняла, сказала: – Лис у двери. Я повернулся и увидел, что мистер Ллисъ, наш Старший Руководитель, действительно стоял у двери, держа в руках популярное издание для лисов «Лис и друзья». Он прошел к стойке, чтобы сделать заказ, и, похоже, не заметил нас. – Так, я сваливаю, – сказала Диана, полностью распластав уши по спине. Она повернулась, чтобы уйти, в панике запрыгала на четвереньках, как обычный кролик, и лишь затем, вспомнив о собственном достоинстве, смогла подняться на задние лапы и быстро уйти прочь. – А чего вы боитесь? – спросил я. – Вы же здесь законно. – Для лисов законность и выеденной капусты не стоит, – прошептала Конни. – А для правительства поставить лисов руководить кроликами – это все равно что… Ну, я не знаю. Пустить лиса в курятник. Она помолчала. – Не самое удачное сравнение, да? Она указала на стол и попросила меня присоединиться к ней. – Мне уже пора вернуться… – Пожалуйста. Она выглядела такой отчаявшейся, что я сел напротив. Перед уходом Диана опрокинула на стол кувшин с молоком, и оно накапало на стул, так что я вдруг оказался с мокрыми штанами. – Итак, – сказал я, – это та Диана, которую поймали вне колонии, и тебе пришлось ее вызволять? – Она самая, – сказала Конни, внимательно следя за мистером Ллисъом. – Ее только что отбил муж получше. Дуэль была сегодня утром, и мы с тех пор праздновали. Я не думаю, что дуэли на пистолетах – лучший способ решать такие вопросы, но они такие захватывающие. Это одна из самых странных традиций, которую мы переняли у вас после Очеловечивания. – Как ты думаешь, в чем была причина? – Того, что Диану кто-то отбил? Скука, наверное. – Я говорю про Очеловечивание. Этот вопрос задавали часто, но вместо того, чтобы, как обычно, пожать плечами, она некоторое время подумала и сказала: – Прямо перед Очеловечиванием происходили всякие драматические знамения – внезапные снегопады, скачки напряжения, зеленые закаты, электрические бури, полная луна, собаки выли без причины. Так что, возможно, ученым лучше спрашивать не как оно произошло, а почему так случилось. Аргумент был хороший. Психологи-бихевиористы недавно заметили, что последствия очеловечивания подчеркнули те стороны человеческого общества, которые, вероятно, требовали более подробного изучения, понимания и каких-то дружных действий; и они предположили, что, возможно, искать физическую причину произошедшего не так важно. Хотя в последнее время широко расхожей стала идея, поначалу считавшаяся несерьезной, – что Очеловечивание было вызвано сатирой. – У Очеловечивания и правда есть все признаки сатирического произведения, – сказал я, – хотя и довольно топорно написанного. – Мы живем во времена, когда нет места двусмысленности, – сказала Конни. – Думаю… – Ну и ну, – раздался поблизости низкий голос. – Могу ли я присоединиться к вашему милому маленькому tête-à-tête? Это был Торквил Ллисъ. Его копия «Лиса и друзей» была сложена на странице со статьей под названием «Как молниеносно сломать шею: ответы на ваши вопросы», а в руке он держал большой капучино. Я не был до конца уверен, но мне казалось, что он глубоко вдыхал, чтобы почуять землистый аромат Конни. Запах, похоже, понравился лису, поскольку его губы стали влажными от слюны. Посетителям за соседними столиками он показался отвратительным, и они поспешно ушли, но вот остальные считали его политические взгляды вполне здравыми, так что они остались. А еще им было любопытно. Когда лисы и кролики встречались, это редко заканчивалось мирно, и я думаю, что парочка на противоположной стороне кафешки вместе с соседними посетителями тайно делала ставки на то, через сколько минут Конни окажется с раскроенным черепом. – Почему бы вам к нам не присоединиться? – спокойно сказала Конни, хотя я чувствовал, как она нервно трясла ногой под столом. Мистер Ллисъ посмотрел на меня, на Конни, а затем сел на стул, который я перед этим освободил для него. – Ой, – сказал он, – похоже, я сел на что-то мокрое. – Диана пролила соевое молоко, – сказал я. – А кто такая Диана? – спросил мистер Ллисъ. – Родственница миссис Кролик. Тринадцатиюродная сестра со стороны дочери тети парня дочери… нет, – сказал я, – дальше забыл. – Да мне и неинтересно, – сказал мистер Ллисъ. – Ну так что, Питер, неужели ты не представишь меня своей зайке-подружке? – Не думаю, что слово «зайка»… – Твоей зайке-подружке, – повторил мистер Ллисъ. – Представь нас. Я нервно сглотнул. Даже мимолетное знакомство с лисом многое говорило о человеке, и этим редко можно было гордиться, если вообще можно. – Мистер Ллисъ, это миссис Констанция Грейс Кролик, моя соседка. Миссис Кролик, это мистер Торквил Фэншоу[50] Ллисъ, Старший Руководитель, Колония № 1. Мистер Ллисъ прищурился. – Мы раньше не встречались? – спросил он. – Нет, – сказала она громко и четко, – но вы сказали тем подонкам из «Две ноги – хорошо», где они могут найти Дилана Кролика, моего мужа. Они пришли и потушили его живьем прямо на глазах у детей. Он несколько секунд молча смотрел на нее, а затем спокойно сказал: – Это отвратительное и необоснованное обвинение не говорит о вас ничего хорошего, и вам должно быть за него стыдно. Кроме того, тот случай так и не был доказан, как и любые другие. – Другие? – Другие, где я якобы причастен. Nemo sine vitio est[51]. Я видел, как Конни сощурила глаза, и тень дерзкой решимости пробежала по ее лицу. – Это не единственный раз, когда мы с вами пересеклись, – сказала она. – Четыре года назад вы убили мою племянницу за то, что поймали ее в четырех милях от колонии за две минуты до отбоя. – Она ни за что бы не добралась до дома вовремя, и я уверен, что у вас много, много племянниц. Так что же тут такого страшного? – А вот что: вы раскроили ей череп челюстями, но не закончили дело. Она умирала девять часов. – Я такого не помню, – сказал мистер Ллисъ, – но мне приходится отправлять на покой множество кроликов, так что запомнить каждого мне не под силу. Большинство трясутся от страха и обделываются еще до того, как я расправлюсь с ними. И ни один не пытается сопротивляться. Какая эволюционная ценность может быть у вида, который даже лапу не поднимет, чтобы защититься? Существуют охотники, и существует добыча. Так уж устроен мир. Конни ничего не сказала. Вместо этого она взяла капучино мистера Ллисъа и нарочито медленно вылила его на пол рядом с нами. К этому моменту все кафе с молчаливым ужасом смотрело на нас, и ожидание внезапной расправы висело в воздухе подобно влажному туману. Закончив, Конни аккуратно поставила чашку обратно на блюдце и с вызовом посмотрела на мистера Ллисъа. – Довольна? – спросил он. – Нет, но пока этого хватит. Слушайте, а что это у вас на шее, чесотка? Посетители кафе, которые, как мне казалось, уже как могли затаили дыхание из-за разлитого кофе, притихли еще больше. Такой комментарий мог с легкостью спровоцировать лиса, и я не думал, что кто-нибудь когда-нибудь осмелился бы ему такое сказать. Дело в том, что у мистера Ллисъа действительно было чесоточное пятно на шее, частично прикрытое шелковым шарфом. Мы в офисе давно об этом знали, но лисы, чувствительно относившиеся к своему рыжему меху и странным маленьким лапкам, обычно плохо реагировали, если кто-то поднимал эту тему. Этот раз не был исключением, и он прыгнул вперед, распахнув пасть и обнажив зубы. Стремясь убраться подальше, я рефлекторно отшатнулся прочь от стола, стал падать назад и, больно ударившись, упал вместе со стулом на пол. Пошатываясь, я поднялся на ноги, ожидая увидеть шею Конни обмякшей и переломанной, но вместо этого она выхватила большой складной нож с перламутровой ручкой и приставила его к горлу мистера Ллисъа. Хотя эта патовая ситуация была интересной и, несомненно, во «Всех Святых» такого раньше никогда не видели, с точки зрения закона мистер Ллисъ находился в более выгодном положении. Он мог убить ее сейчас, прикрывшись постановлением о «естественной жертве», а потом просто пойти и заказать себе еще один капучино. С другой стороны, Конни, если она его ранит, ждут серьезные последствия. Она наверняка умрет – а перед этим еще, наверное, будет подвергнута пыткам[52], – после чего погибнут не сотни кроликов, как обычно, а в десять раз больше из-за его положения. Погибнут ее друзья и родственники, включая Дока, Кента, Бобби и всякого кролика, которого она хорошо знала. Стратегия жестоких расправ работала хорошо – за двадцать пять лет ни один кролик не убил лиса. От лисов нельзя было ждать ничего хорошего, и кролики желали им смерти – но не такой ценой. Ведь все-таки нельзя перехитрить лиса. Но, как ни странно, и в пользу Конни было одно обстоятельство – большинство лисов терпеть не могли убивать кроликов за бесплатно. «Это все равно что Том Джонс пел бы в душе, – шутил один лис, – пустая трата денег». – Знаешь что? – сказал мистер Ллисъ. – Я нахожу тебя на удивление привлекательной. – Это чувство не взаимно, – сказала Конни. Глаза лиса опасно сверкнули, и несколько капель слюны упали с кончиков его клыков на скатерть. Я знал, что должен что-то сказать. Лисы никогда не отступали, да и Конни, как мне кажется, была не трусливого десятка. И у нее был складной нож. Лисы любили клинки ничуть не больше, чем гончих собак и охотничьи возгласы. – Что ж, было весело, – дрожащим голосом сказал я, громко хлопая в ладоши. – Мне пора возвращаться на работу, а миссис Кролик… Ты разве не хотела встретиться с Дианой в соборе, чтобы показать ей средневековые карты мира? Кажется, они оба были рады моему вмешательству. Конни медленно убрала и сложила нож, не сводя глаз с мистера Ллисъа, затем собрала свои сумки и мобильный телефон. – В другой раз, лис, – сказала она. – О, конечно, – ответил он. – Мы встретимся снова… и ты будешь молить меня о том, чтобы я прикончил тебя поскорее. Твое неповиновение сделает преследование гораздо приятнее, борьбу – увлекательнее, а надругательство и смерть – слаще. Конни холодно, с вызовом посмотрела на него, а затем неторопливой уверенной походкой направилась к двери. Она даже не моргнула в присутствии лиса, и я подумал, что в ней жил дух воительницы. Я видел его раньше, много лет назад, ее несгибаемую целеустремленность, но не мог тогда выразить того, что чувствовал. Посетители кафе, в свою очередь, облегченно выдохнули и вернулись к своим делам. К кофе, наверное, и банальным разговорам, которые стали уже не такими банальными. – Поговорим об этом позже, Нокс, – сказал мистер Ллисъ, сверля меня взглядом. – Ни один кролик не посмеет назвать мою шкуру паршивой и уйти безнаказанным… если только, – сказал он, вдруг подумав о чем-то, – у нее не было намерений любовного толка. Знаешь же, как говорят – любая крольчиха тайно хочет лиса?