– Нам нужно его имя, Нокс. – Я знаю, – сказал я. – И работаю настолько быстро, насколько могу. День тянулся медленно до самого ланча, когда я побрел в район Старого рынка, чтобы купить в «ТК-Макс» носки. На улице было тепло, но не душно, покупатели пребывали в приподнятом настроении, а в городке было тихо, как и заведено в понедельник. Когда я проходил мимо стоянки у кинотеатра «Одеон», то заметил «Додж Монако» семейства Кроликов. Я знал, что это именно их машина, потому что, во-первых, в Херефорде такие можно было увидеть нечасто, а во-вторых, на багажнике был наклеен традиционный и ироничный стикер с кроликом из «Плейбоя». Традиционным он был потому, что этот символ являлся неофициальной эмблемой «Кроличьего Равенства», а ироничным, потому что клубы «Плейбой» никогда не разрешали настоящим крольчихам работать у них официантками[33]. Я не знал, кто из Кроликов приехал в город – Клиффорд или Конни, – но, оглядевшись, я увидел Конни, спешившую в супермаркет «Уэйтроуз». Клиффорда нигде не было видно. Все мысли о подарках на день рождения испарились из моей головы. Я побежал в магазин, схватил корзину, для виду быстро сунул в нее пять или шесть попавшихся под руку товаров и пошел искать Конни, попутно думая, как лучше начать нашу «случайную» встречу: просто задеть ее или ходить мимо, пока она меня не заметит? Я нашел ее в журнальном отделе, увлеченно разговаривавшую по мобильнику. Я нырнул обратно за соседний островок и остановился, чтобы подумать. Мое сердце колотилось. Я не видел Конни больше тридцати лет, и даже тогда между нами ничего не было, да и не могло быть. Так что же я собрался делать? Я стал было уходить, но мое бегство было тут же прервано. – Ну и как прошел ужин? – раздался позади меня голос, и я вздрогнул. Это был Виктор Маллет. Он всегда закупался в «Уэйтроуз», поскольку считал его «по-настоящему британским магазином, практически не опороченным присутствием иностранцев». – Он будет только сегодня вечером, – сказал я. – А, вот и замечательно, – сказал Виктор. – В фонде по их выселению уже двадцать кусков, но начни с цены пониже и хорошенько торгуйся, ладно? Пусть думают, что семь – это наш потолок. И вот еще что, – прибавил он, когда ему в голову пришла очередная мысль, – нам бы не хотелось им платить, если это возможно. Крыша церкви сама себя не починит, и такой удар по нашим финансам наверняка скажется на празднике по случаю очередного новорожденного в королевской семье. Так что ты не мог бы попросить кого-нибудь в Надзоре надавить на них, чтобы они съехали? – Все не так просто. – Правда? А я думал, что все именно настолько просто. Господи, ну ты же сотрудник Крольнадзора! Тебе-то уж точно кролики должны поперек горла стоять. – Я всего лишь бухгалтер. В тот момент я впервые подумал, насколько же это большая ложь. К моему неудовольствию, Виктор Маллет был прав. Будь я честнее с самим собой, то с легкостью бы увидел, что Министерство кроличьих дел, стоявшее над Службой по надзору за кроликами, никогда не было благосклонно к кроликам. Пока мы не вышли из Евросоюза, их семьсот двадцать восемь раз вызывали в Европейский суд по правам человека в Страсбурге. Суд постановил, что раз мы относились к кроликам как к людям – они платили налоги, работали, свободно изъявляли свою волю, осознавали свою смертность и место в обществе и в мире, – значит, они, в силу этого, были достаточно человечны, чтобы обладать всеми правами и привилегиями человека. Правительство Великобритании с этим не согласилось и дало им законный статус на основании таксономической системы, по которой они однозначно определялись как Oryctolagus cuniculus – то есть вид «европейский кролик». Категорически не люди. Это решение было с радостью принято Крольтрудом, ведь теперь они могли с легкостью обходить до невозможного жесткое трудовое законодательство. Вдобавок к этому правительство заявило, что если они дадут кроликам равные права с людьми, то это создаст опасный прецедент, ведь с точки зрения закона ничто тогда не мешает дать такие же права цыплятам, коровам и свиньям. Еду, которую хозяева давали своим собакам или лошадям, можно было бы расценивать как плату за труд, а еще животным нужно было бы давать больничный и полный соцпакет. Но самая большая проблема состояла в том, что мы «убивали и ели» животных. «Чистая Правда» озаглавила эту новость так: «Европа хочет отнять у вас бекон». Я вздохнул, и в очередной раз внутри меня что-то надломилось. Самые сомнительные дела Крольнадзор проворачивал этажом ниже того, где работал я, но ведь я все равно помогал им. Даже если я не был частью проблемы, я точно не был частью ее решения. Мама Пиппы, Елена, думала так же, и поэтому после нескольких ссор, которые становились все злее и желчнее, она ушла от меня. Я должен был обеспечивать нас и поддерживать дом, но она считала, что семейное гнездо в Муч Хемлоке не стоило тех денег, что мы тратили. Она была первым и единственным человеком, кому я рассказал. Больше никто не знал, чем я занимаюсь. Ни родственники, ни друзья, ни тем более Пиппа. – Думаю, ты напрасно так взъелся на майора Кролика и Конни, – негромко сказал я, стараясь сгладить ситуацию. – О, так она уже «Конни»? – Она попросила меня так ее называть, – сказал я, чувствуя, что начинаю горячиться и злиться. Мне хотелось уйти. – Я думал, ты хотел, чтобы я с ними сошелся? – Хотел, – сказал Виктор, – но не нужно фамильярности. И я был прав насчет уголовников – у их сына на ноге браслет. Я слышал, что его наказали за рытье нор. Я тоже видел браслет. – Видишь, о чем я? – прибавил Виктор. – Им недостаточно того, что они перерыли земли за городом и заняли все низкооплачиваемые работы, которыми никто не хотел заниматься. Теперь они начали подкапываться под наши города и поселки. Неужели ты не замечаешь в этом скрытого намека? Их цель ясна как день: подкопаться и расплодиться. Ты знаешь, сколько зданий повредили эти вандалы-копатели? – Не знаю, – сказал я, пытаясь вспомнить хоть один такой случай. – Вот и я не знаю, – сказал Виктор, – но наверняка десятки, если не больше. На сайте «Две ноги – хорошо» тьма примеров. – Если вы хотите что-то узнать о Кенте, вам достаточно лишь спросить. Это сказала Конни. Она уставилась на нас двоих, а затем моргнула своими большими разноцветными глазами. Я не знал, много ли она слышала из нашего разговора, но надеялся, что она упустила ту деталь, что я работал в Крольнадзоре. – Вы уже знакомы? – сказал я, быстро решив представить их. – Миссис Кролик, это мистер Виктор Маллет, председатель приходского совета и коренной житель Муч Хемлока. Мистер Маллет, это миссис Констанция Кролик, она только что поселилась в Хемлок Тауэрс. Мистер Маллет замялся, но затем Стандартное Британское Воспитание взяло верх. – Рад знакомству, – вежливо сказал он и, почти скрыв свои колебания, неуклюже пожал ее лапу. – Добро пожаловать в наш город. Хор всегда ищет новых членов, в кружке по вязанию всем рады, а Питер и Пиппа, как вы скоро поймете, замечательные соседи. – Мы уже поняли, что мистер Нокс – идеальный сосед, – улыбаясь, сказала она. – Но вот в вашей искренности я сомневаюсь. Эта листовка случайно не ваша? Она достала одну из листовок, за раздачей которых я тогда застал мистера Маллета. Листовка предупреждала всех и каждого о «живущих среди нас злостных вредителях с нездоровым пристрастием к моркови». Мистер Маллет посмотрел на бумажку, затем на меня, а потом на миссис Кролик, которая склонила голову набок и бесстрастно глядела на него. – Ну. – Он выглядел слегка напуганным. – Думаю, что, наверное, наши слова были… вырваны из контекста. – Вот как, – сказала Конни. – И в каком же контексте высказывание «злостные вредители с нездоровым пристрастием к моркови» может показаться не оскорбительным и не лепорифобным? – Ну знаете, – сказал он, вдруг приходя в себя, – теперь уже вы оскорбляете меня тем, что называете лепорифобом. Это отвратительное, незаслуженное хамство, и вам должно быть ужасно стыдно!.. Так что теперь мы квиты. Боже мой, а который час? Я страшно опаздываю на встречу. Был очень рад познакомиться с вами, миссис Кролик. Хорошего вам дня. И он пошел прочь, вытирая о штанину руку, которой он пожимал лапу миссис Кролик. – Ох, мамочки, – сказала Конни, прикрывая лапой рот и звонко хихикая. – Как же плохо я поступила. Наверное, не стоило так уж сильно припирать его к стенке. – Тут я с тобой согласен, – сказал я. – Будучи одним из твоих немногих друзей в поселке, должен предупредить, что мистер Маллет – последний человек, которого тебе стоит злить. – Если продолжишь дружить с нами, мистер Нокс, – сказала она, демонстрируя потрясающую прямоту, – то скоро в этом городе мы останемся твоими единственными друзьями. – Я… пожалуй, рискну, – сказал я. Теперь она стояла близко-близко, и я снова почувствовал исходивший от нее сочный глинистый запах. Много лет назад запах был таким же – эти духи создал знаменитый кроличий парфюмер Гастон Кролик. Когда я чувствовал запах немытой картошки, то всегда вспоминал о ней. – «Jersey Royal Pour Femme», – сказал я, вдруг вспомнив название духов. Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Ты вспомнил. – Я много чего помню. Несколько секунд мы просто смотрели друг на друга, а затем она вдруг перевела взгляд на случайные предметы, которые я бросил в корзину. – Ну и ну, – сказала она. – Женские прокладки, банка грибного супа, арахисовое масло «Сан-Пэт» и шпажки для бутербродов? – Это для миссис Понсонби, – быстро сказал я. – Она моя тетушка. Я хожу за покупками для нее. – Та, которая заболела, когда меня отчисляли из универа? – Нет, – сказал я. – Другая тетушка. У меня их три. – А у меня шестьдесят восемь, – весело сказала она, – и сорок девять дядюшек, один из которых мне еще и дедушка. – Правда? – Да, – задумчиво сказала она. – Из-за этого на семейных посиделках всегда бывает немного неловко. Не зайдешь со мной в овощной отдел? Пока мы шли вдоль полок, я чувствовал, как на нас глазеют. Когда мы подходили, покупатели вдруг исчезали с нашего пути, а один раз, когда Конни остановилась в отделе еды для приверед, находившиеся там покупатели поспешно отшатнулись, неодобрительно цокая языками. – Мне сказали, что ты играла небольшую роль в «Криминальном чтиве», – сказал я, чтобы поддержать разговор. – Наивысшей точкой моей провальной карьеры стало то, что меня вырезали из классической картины, – с улыбкой сказала она. – Фрагмент изначально назывался «Инцидент с кроликом». Квентин был вовсе не против работать с кроликами, но студии давили на него, и мою сцену пришлось переснять с человеком. И они изменили «хороший морковный сок» в диалоге на «хороший кофе». Но если ты пересмотришь фильм, то заметишь, что жену Джимми должна была играть крольчиха. В те годы нам еще разрешали летать в Штаты, – со вздохом прибавила она. – Нужно было получать справку о том, что я не беременна, и нельзя было задерживаться в стране дольше чем на половину продолжительности беременности, но все же… Хорошие были времена. – Наверное, было неприятно, что тебе не перепало от успеха фильма. – Таковы реалии актерской жизни, – философски сказала Конни. – В основном я работала в рекламе, пару раз появлялась в «Ферме Эммердейл» и «Чисто чикагском убийстве» и играла акушерку Рэйчел Кролик в ста восьмидесяти трех сериях сериала «Как глубока была моя нора». Ты его смотрел? – Нет, – честно сказал я. Хитросплетения множества сюжетных линий того сериала были настолько запутаны, что в одном двадцатиминутном эпизоде было не меньше драмы, чем в целом сезоне «Западного крыла». Лишь несколько человек утверждали, что разобрались в сюжете, но они, скорее всего, врали. – Люди его почти не смотрят, – ответила Конни, – но кое-что с моим участием ты, наверное, видел. Помнишь рисованную крольчиху в рекламе шоколада с карамелью «Кэдбери»? Как ни странно – хотя на самом деле ничего странного в этом не было, – когда я видел ту рекламу, я всегда думал о Конни. Мое воображение решило, что у той рисованной крольчихи такие же формы и западный акцент, хотя голос у нее был совершенно другой. – Так это была ты? Конни небрежно махнула лапой. – Меня снимали, чтобы аниматоры могли срисовать движения, так что да, тело и движения мои. Причем все это было задолго до технологии захвата движений. – Но ведь голос не твой, верно? – сказал я. Она улыбнулась. – Заметил. Я тогда еще не была членом Актерской ассоциации, поэтому вместо меня ее озвучивала Мириам Маргулис. Но я находилась в студии вместе с ней, чтобы ее консультировать. Она замечательная женщина и так здорово сыграла Кормилицу в «Ромео + Джульетта». – А ты когда-нибудь играла в постановках Шекспира? – сказал я. – Две недели играла Основу в «Сне в летнюю ночь», но думаю, что получила роль только из-за ушей. А вообще, знаешь что? – сказала она, когда мы подошли к овощному отделу. – Мне ведь на самом деле совсем не нужно было идти за покупками. – Не нужно? – Нет. У меня любовник, и я хотела позвонить ему так, чтобы Клиффорд не услышал. Его зовут Руперт Кролик. Он мой кузен со стороны матери мужа дочери сестры моего отца. – Я… Я не уверен, что тебе стоит рассказывать мне об этом.