– Это Тьор, сын Тьяра, – медленно произнес Фиддал. – И что? – Я пожал плечами. Имена ничего мне не говорили. – Тьор, сын Тьяра, внук Тьора. Того самого Тьора, который сын Векса Кнея. – Сын предыдущего наместника, – задумчиво произнес я и посмотрел на затылок идущего впереди паренька. Даже сейчас, в толпе одноклассников, он шел наособицу – вроде бы и вместе со всеми, но сам по себе. Он всегда старался держаться в одиночку. «Значит, вот как. Ты правнук когда-то всевластного наместника, а твой дед учился вместе с дедушкой Эндиром… И чем я тебе насолил, дружок?» Мы подошли к огороженной площадке, засыпанной мелким белым песком. Рядом лежали два гладких ошкуренных бревна – высотой чуть меньше Булгуни, который одним движением поставил бревно стоймя, уперев в землю. Милиар выглядел не так уверенно: он покосился на противника и неловко поставил бревно на попа, ухватив двумя руками. Помощник коменданта выскочил на площадку, разровнял песок и обозначил белой известью черту, за которую не следовало заступать. Правила очевидны – нужно метнуть бревно – кто дальше. Пожалуй, из всей младшей школы никто, кроме этих двоих, с таким упражнением не справится, уж больно тяжел снаряд. Я посмотрел на улыбку Булгуни и вспомнил рассказ болотника о груженой телеге и тренировках юного борца в далеком Конутопе. Первым выступал Милиар. Он кое-как схватил бревно и поднял над головой. Разгоняться крепыш не стал: боялся потерять равновесие и выронить снаряд. Быстрым шагом подойдя к черте, он откинул бревно от себя. Оно пролетело пару-тройку шагов и плюхнулось плашмя в песок. Подбежавшие помощники щедро сыпанули известкой на место касания и оттащили бревно. Как же все-таки он силен! Я вновь подумал о скором соревновании на арене, а со стороны имперцев раздался одобрительный гул. Булгуня приподнял бревно, подсунул под нижний край правую руку, придерживая снаряд вертикально. Разбежался, взметая песок, и с громким криком швырнул бревно вдаль и вверх. Снаряд по дуге поднялся к небу, преодолел верхнюю точку и, опускаясь, пролетел еще немного, оставив жалкую отметку соперника далеко позади. Булгуня свысока посмотрел на красного как рак Милиара. Если бы болотник в первый день не яблочки в мишень швырял, а бревна – никто в его сторону и пикнуть бы не посмел! Теперь пришла наша очередь ликовать. Крича вместе с друзьями, я приметил довольную рожу коменданта. «Он же нарочно стравливает Милиара и Булгуню! – догадался я. – Копчиком чую – что-то затеял вояка Хак Стурр! Знать бы еще что?» Помимо утренних тренировок неизменным местом дружеского общения вне школы стали вечерние посиделки в ресторанном дворике Булогичей. Сегодня наконец-то и мои домочадцы присоединились. Жаль, не в полном составе: Йолташ остался руководить наспех учрежденной новой гвардейской школой. Это я так в шутку ее прозвал. Над мыслью о создании собственной воинской школы дядька крепко задумался, эта идея его зацепила. Я боялся, что Остах выгонит мелкотню на улицу, вот и плел о взращивании собственной гвардии с малых лет; о том, что дети должны учиться как воины – без поблажек. И днем и ночью – в караулы, например, вставать. Дядька скрепя сердце согласился. Впрочем, не доберись мы до запасов слуг Безносого – ничего бы парням не помогло. Прогнал бы их наставник без сожалений. Но нам несказанно повезло. Кайхур обнаружил в примитивном схроне, рядом с обиталищем слуг Безносого, небольшой сундучок с серебром. Дядька обрадовался деньгам, словно долгожданному родичу, которого уже и не чаял увидеть. Видимо, сильно на него давило, что мы без денег останемся. А найденный вскоре склад с нехитрыми съестными припасами, одежкой и прочим скарбом решил многие трудности будущей школы. Остах после боя и найденного хабара размяк настолько, что я смог наконец вытянуть его на серьезный разговор. Оказалось, покупка дома на скале завязана на некоего Зайца – прежнего знакомца Рыбака-Остаха. Сейчас, утолив голод, мы отсели с наставником в сторонку – благо в ресторанном дворике Булогичей места хватало – и продолжили начатый ранее разговор. – Не верю я ему, – признался наставник, покосившись на Пелепа, ловко поменявшего перед нами блюда. Булогичи – низкий им поклон – старались на славу, обучая уличного оборванца. Хотя где он, вчерашний оборванец?! Старший Булогич недавно хвалился – справный поварюга растет! Да и сам Пелеп изменился: отъелся, пообтерся, заматерел. На утренних тренировках борется наравне со всеми! Подаренный кинжал теперь не прячет – с гордостью носит на виду. – Не верю я Зайцу, – повторил дядька. – Ни на грош не верю. – А кто он такой, этот Заяц? – Заяц – он из наших, из «добрых». Раньше я его и видел-то пару раз, мельком. В силу он уже после меня вошел, когда я с Эндиром в горы уехал. Под Хриплым ходил, в приморском Арраине за хозяйством приглядывал. Давняя это история, мутная. – Дядька сделал длинный глоток копорского чая. – Мы с Гимтаром через Арраин тихохонько масло земляное сплавляли. Однажды «добрые» в Арраине масло приняли, ночью бочки перегрузили и отправили в Атриан. Как обычно. Вот только караван исчез: потом людей нашли, порубленных в овраге, а бочки все до единой пропали. Хриплый отпираться не стал – мы-то все передали, честь по чести, по рукам били. Признал пропажу своей морокой. Расплатиться не смог – долг на себя взял. Вот с тех пор ночной хозяин Атриана перед даном Дорчариан долг имеет. Правда, недавно я им половину скостил… – задумался Остах. – За гворча? – быстро спросил я. – Ага, за то, что гворча помогли упокоить. И так… по мелочи. Но не то важно… Донеслось до нас, что после того нападения Хриплому серьезно угрожали. Требовали, чтоб завязал, прекратил с маслом баловать. – Остах хмыкнул. – Бестолочи! Догадались тоже – Хриплому угрожать! Он от этого только дурел сильнее, только громче копытом бить начинал! Пусть легок будет его путь! – Дядька вновь отхлебнул из кружки. – Мы через месячишко списались, следующий караван отправили. А в Арраине всех «добрых» вырезали. Разом. А потом и до Атриана добрались – Хриплому башку снесли, и ночная война началась, – объяснил Остах. – И что? – не понял я. – То, – сердито прошипел дядька, наклонившись, – очень вовремя Заяц запил вусмерть! Да так, что всю войну в канаве мертвецки пьяным провалялся! Я намедни предложил ему караван с гор принять – Колодец-то горит, цена на масло выше небес взлетела – так он с перепугу чуть не обделался! Замазан этот урод, как есть замазан. Я посмотрел на ярящегося дядьку. Ворошить мертвые угли нет никакого желания. Какое мне дело до того, кто и кого прибил за нефть годы назад? – Верно смекаешь, – вновь навис над столом дядька. Он что, мысли читает? Я посмотрел на Остаха и увидел в его глазах гнев и боль. – Не то важно. Эндира отравили как раз в то время, как война ночная в Атариане разгорелась. И я подумал: не там мы с Гимтаром искали, не там… – Дядька сжал столешницу ладонями и прошептал: – Не за каменное ли масло упокоили Эндира Законника? Я отшатнулся и уставился перед собой. Вот оно что… Это все меняет. За смерть друга Остах разнесет весь Атриан по камешку и зальет кровью. Я вспомнил дедовский строгий голос и прищур глаз. Подумал о бережно хранимой дедовой тетради, исписанной убористым почерком. Почувствовал, как запылали щеки и уши. – Убийцы дедушки где-то рядом?.. – Голос сорвался и дал петуха. – Я не знаю, Оли, – накрыл мою ладошку грубой мозолистой ладонью дядька и слегка сжал. – Я не знаю, мальчик. Мочи моей нет, как хочу все размотать и узлы все распутать. Сплю плохо, – признался Остах. – Но это грязная, скользкая дорожка. Не знаю, куда она приведет. Если бы тебя не было рядом – я давно прижал бы Зайца и выпотрошил. Но ты важнее… всего этого. А Заяц… Он хоть и Заяц, но не мышонок. Тоже зубы показать может. Я резко вскочил, отчего скамья за мной грохнулась. Все замолчали и уставились в нашу сторону. Остах успокаивающе махнул рукой, поставил скамью и мягко усадил меня обратно. – Что со мной может произойти? – зачастил я и затряс дядьку за рукав. – Я в самом защищенном месте столицы, под крылышком у наместника. Я буду очень внимателен и осмотрителен, Остах! Честно-честно, клянусь! А долги должны быть заплачены, верно? Остах глубоко вздохнул и медленно кивнул. – Долги должны быть заплачены. – Он легонько пристукнул кулаком по столу, словно ставя печать под приговором. – Верно. Заяц Заяц кивнул входящему Рыбаку и движением бровей указал мастеру Буре на дверь. Тот мигом выкатился наружу и двинулся к соседям по торговым рядам – почесать языком. Рыбак сел на табурет и коротко приказал: – Говори. «Ишь, как поет», – со злобой подумал Заяц. Рыбака он побаивался по старой памяти, хоть и не было у того сейчас такой власти, что раньше. – Говори… – передразнил собеседника Заяц. Снаружи мелькнула рослая фигура горца, которого вырвало тогда, после резни у Рыбного рынка. Заяц вдруг пожалел, что пришел без охраны. «Хотя – какая там охрана! Полудурки сельские». Он вновь вспомнил дело с горскими бабами и свой позор. – Нашел я этого, чернильного человечка. Как ты просил. Из городского совета, через тын его ети. Вцепился, что клещ. Хибару давно хочет сбыть – а некому. – Кто таков? – процедил Рыбак. – Плавус… Как же его. Плавус Плав или Плев… – Заяц махнул рукой. – Он там один такой, обдерганец. За район Старой крепости отвечает. А там лачуги и нищета… – Заяц хихикнул. – Монету ему никто не несет, так он совсем затосковал… – Понятно, – оборвал Рыбак. – Побыстрее бы надо с домом. Там люди мои уже живут… – Собеседник задумался. – Устрой-ка ты мне с ним встречу! – Сделаем, – кивнул Заяц. – А кто это у тебя там живет-то? – Ты никак ответ решил с меня взять, Заяц? – насмешливо спросил Рыбак. – Да я так, – мазнул старик ладонью по столешнице. – По сделке-то… С домом. От наших ловкачей-крючкотворов помощь нужна? – Пустое. Есть у меня один купец знакомый… Столкуюсь с ним. Услышав про купца, Заяц против воли вздрогнул и покрылся потом. Украдкой он бросил взгляд на собеседника и наткнулся на бешеный взор. Тот глядел в упор. – Все крутится, крутится, – с той же насмешкой продолжил Рыбак. Вот только глаза у него совсем не смеялись. Заяц вновь с тоской подумал, что зря пришел в одиночку. Рыбак, не вставая, пнул в колено и мигом оказался рядом. Схватив старика за изуродованную губу, он зашипел ему в лицо: – Ты караваны принимал, боров толстобрюхий! – При каждом слове Рыбак встряхивал и дергал за губу. От боли у Зайца покатились слезы. Он ничего не видел вокруг, а мысль вытащить кинжал мелькнула и тут же пропала. – С кем сговорился, чтоб Хриплого снести? Рыбак последний раз тряхнул Зайца и наконец отпустил, брезгливо вытирая обслюнявленную руку о ворот старика. – А сам! – тоненько закричал Заяц, отталкивая руку Рыбака и вскакивая. – А сам что? Небось сам кончил дружка, дана своего, а теперь вернулся, весь из себя… Наследник у него с ладошки кормится, гляди ж ты! Заяц толкнул Рыбака в грудь. До кинжала он так и не дотронулся. – Какого дружка? – оторопел Остах. Отпора он не ожидал. – Такого! Страхолюдины, в тряпки замотанные, кишки всем размотали! Меня трясут, про дорча пытают. Про дружбу Хриплого с Законником! Остах сел обратно. – А ихнего главного, в капюшоне, потом у купчины твоего видели! – Заяц орал в голос, не скрываясь. Губа распухла, пульсировала болью и слюни разлетались во все стороны. Рыбак утер лицо. – Какого купчины? Буддала? Заяц, шумно дыша, кивнул. Он сделал вид, будто испугался, что брякнул лишнего. – Слова твои глупые про смерть Эндира прощаю. И не благодари, – медленно сказал Рыбак и легонько прихлопнул по столу. – А теперь присядь и рассказывай. Кто, что и зачем… Когда Рыбак вышел из лавки, Заяц сидел на табурете весь мокрый. Он до последнего не верил, что жив. Старик сглотнул, смахнул пот со лба и подошел к прилавку мастера Буры. Нашарил кувшин, торопливо выхлебал и утер рукавом лицо. Рыбак распялил его, как дети – пойманную лягушку, но он смог удержаться на самом краю и не сболтнуть лишнего. Крепко зацепило Рыбака имя купца, ох крепко! Не зря Заяц подсовывал ему этого Буддала раз за разом! Однако скоро Рыбак доберется до купца. Сразу башку сносить не станет: выспросит поначалу и поймет, что его малость обдурили… Заяц задумался. Соблазн поклониться одному непростому человечку в капюшоне был велик. И ходить далеко не нужно… Тот мигом бы все решил. Вот только после этого можно оказаться холодным в канаве. Заяц потрогал губу и поморщился. Все сам! Придется решать самому. Впрочем, и Любимчика нужно подтянуть – хватит ему, в «Четырех палках» сидючи, вино жрать да девок пользовать. Что там Рыбак говорил про своих людей в доме на скале? Вот пусть прихлебатели Любимчика ими и займутся. Уж слишком Рыбак взбаламутил воду. Слишком. Глава 13 Наум Ночной ветерок шевелил верхушки деревьев, рядом надрывалась горлица, гулко ухая, и оглушительно стрекотали цикады. Внизу, в городе, лениво перебрехивались собаки и распевались петухи, кто-то невидимый шебуршился и скребся в зарослях неподалеку. Близилось утро, изрядно похолодало, а на землю опустились густая роса и туманная дымка. Наум плотнее укутался в темный плащ, оставленный Аратом, которого он сменил на посту, и окинул взглядом окрестности, освещенные неровным лунным светом. Все было спокойно, и Наум натянул поглубже капюшон, задумавшись о своей новой жизни.