2 ноября 2042 г., 04:00. Санкт-Петербург. Тихий брёл по ночному городу, толкая перед собой продуктовую тележку. Колёса поскрипывали, преодолевая выбоины в асфальте, решетчатый каркас жалобно дребезжал. Из-под брезента вывалилась нога в грязном носке, но Тихий не стал её поправлять. Осталось недолго, почти пришли. Сначала он думал добраться до небоскрёба, где размещалась штаб-квартира «РобоТеха», но из-за последних событий там день и ночь дежурили демонстранты. За толпой приглядывала полиция, изнутри оборону держала охрана – активисты уже пытались с боем прорваться внутрь. Поэтому Тихий решил не покидать пределы Царского Села. Добрался до Соборного сквера, вытащил из тележки брезентовый тюк и швырнул его на усыпанный сгнившей листвой газон. Постоял, глядя на скрюченное тело. Нора, где Тихий себя чинил, не слишком подходила для манипуляций над человеком. Судя по тому, как Фархатова трясло в лихорадке, во время операции он подхватил какую-то инфекцию, а то и не одну. Но в целом, конструкция получилась жизнеспособной. Люди не позволят ей умереть. Тихий подоткнул край пропитанного смазкой брезента, прихватил попавшуюся на глаза бутылку из-под пива и похромал прочь. 2 ноября 2042 г., 20:00. Санкт-Петербург. – Мать честная! Борис так и остался сидеть с открытым ртом, пока на мониторе сменялись кошмарные кадры. Съёмка велась скрытно, на камеру смартфона. Похоже, кто-то из больничного персонала не выдержал искушенья. О том, что пропавший после взрыва Олег Фархатов найден в тяжелом состоянии, стало известно ранним утром. Но шаблонная фраза корреспондента даже отдалённо не могла передать ужаса, произошедшего с владельцем «РобоТеха». На больничной койке лежал измождённый старик, насильно превращённый в киборга в общеупотребимом смысле этого слова. Отрезанные конечности заменили протезы. Судя по их состоянию, одна половина была найдена на свалке, другая – собрана в гараже. Да и установлены они были кое-как – правая рука торчала чуть ли не из рёбер, доставая ржавыми пальцами до колен. Чудовищно искривлённые ноги, на которых зачем-то сохранили живые ступни, так и не получилось уложить прямо. Нижняя челюсть отсутствовала, на её место воткнули толстую гофрированную трубу, уходившую прямо в живот. Кожа выглядела так, будто её сначала содрали, а затем натянули обратно, частично скрыв металл. И отовсюду, из всех отверстий и щелей, вытекала белёсая, похожая на гной смазка. Глеб почти физически ощутил её бензиновый запах. – Бр-р-р! – Бориса передёрнуло. – Как думаешь, кто это с ним сотворил? – Кто-то из подопечных… За съёмкой, недавно слитой в интернет, последовали комментарии врача. – Пациент погружён в медицинскую кому. Пока трудно сказать, сможем ли мы удалить все… эм… насильственные аугментации. Часть из них… так сказать… довольно грубо задела внутренние органы. Состояние пациента крайне тяжёлое, он может не пережить новую операцию… м-м-м… подобного уровня сложности. – Да выключи ты это, ради всего святого! Или хоть программу смени. – Лицо Бориса сморщилось, приняв страдальческий вид. Глеб Пёстельбергер махнул рукой, открывая соседнюю вкладку. «…эксперты подтвердили, что одна из наиболее известных работ Бэнкси навсегда утрачена для человечества. Как известно, трагедия произошла в результате взрыва в досуговом центре «Вастум», унёсшего жизни двухсот семидесяти трёх человек…». На следующем канале молодой длинноволосый парень, вроде бы блогер, обращался к кому-то за пределами кадра: – Олегу Фархатову вынесено официальное обвинение. Светит пожизненное. Он, конечно, совершил чудовищное преступление, никто не спорит. Но получается, он уже наказан. Крипота, мне до конца жизни кошмары сниться будут… Осипов издал долгий тягостный вздох и поднёс стакан к губам. Янтарная жидкость отбросила на подбородок золотистый блик. Глеб сдался, выключил звук и убавил яркость. Кабинет погрузился в приятную тишину. – Не могу больше про это слушать. – Борис глотнул виски, с наслаждением потянулся и закинул ноги на край стола. – Я с дочкой столько не разговариваю, сколько со следователями. Про репортёров вообще молчу. У меня вчера в метро спросили, выхожу ли на следующей, так я ответил: «Без комментариев». Пёстельбергер понимающе хмыкнул. – Меня знаешь, что больше всего раздражает? – Не унимался приятель. – Зачем меня в ДРБ расспрашивают о причинах взрыва? Я им что, пожарный? Или этот… диверсант? – А сами они что думают, не говорили? – Глеб выбрался из кресла и подошёл к сенсору на стене. Вмонтированные в потолок лампочки плавно погасли. Сквозь панорамные окна в офис хлынуло сияние рекламных голограмм. Пёстельбергер оглянулся на притихшего друга. – Выкладывай уже. Всё равно узнаю. – Ты всё правильно угадал. Источником самого разрушительного взрыва стало тело Айчилан. Чудо, что волна ушла наверх. Из-за формы здания или чего-то в этом роде. Глеб молча кивнул и приблизился к окну. С двадцать седьмого этажа открывался роскошный вид на море огней. Жёлтых, красных, фиолетовых… Только бирюзовый цвет пропал из палитры. На месте голограммы «РобоТех. Мы создаем будущее» теперь парила огромная полупрозрачная женщина в кружевном белье. Сквозь неё пролетали крупные хлопья снега, таявшие, не успевая достигнуть земли. Далеко внизу чернел тротуар, где прохожие месили мокрую питерскую кашу. Чтобы не сползать в очередной приступ меланхолии, Глеб достал смартфон, включил громкую связь и жестом пригласил Бориса послушать. – Эдуард, окажите мне одну небольшую любезность. – Чё те надо? – Будьте добры, приготовьте мне и моему другу чашечку кофе. – Чего, блин? – Один чёрный, один со сливками. Без сахара. – На хрен, говорю, вали! Глеб подмигнул приятелю. Борис откинулся на спинку кресла и беззвучно рассмеялся. Стакан с виски заходил ходуном, даже на пол немного пролилось. – А также, Эдуард, мы бы не отказались перекусить. Что-нибудь лёгкое и изысканное, полагаюсь на ваш вкус. Терпение Эдуарда иссякло. Распахнулась дверь, в проёме показалась раздражённая фигура в мешковатой толстовке и кепке с квадратным козырьком. – Я тебе не секретарша, понял? Помощник, администратор, хоть, блин, компьютерщик! Но свой сраный кофе носи себе сам! Эдик, наконец, заметил хихикающего Бориса и буркнул: – Придурки. А ты так и не сказал, какой у меня будет оклад. – В месяц? Ну, основная часть триста. – Отсоси у тракториста! – Ты хоть знаешь, кто такой тракторист, хамло малолетнее? – Не знаю. Отсосёшь и расскажешь! – И зачем ты его нанял? – Встрял в перепалку Борис. – Оскорблять тебя и я могу. Причём заметь, совершенно бесплатно. – Эдик, свали. Я за твой ремонт Дамиру столько отстегнул, что ты теперь должен весь год у меня дома полы мыть. – И воду пить! – Снова влез Борис, отсалютовав стаканом. – Триста плюс премия по итогу месяца. Разговор закончен. Эдик исчез, напоследок пробормотав что-то про жлобов. – Надолго ему хватит батареи? Пёстельбергер пожал плечами и вернулся к столу. Выдвинул ящик, нашарил пачку сигарет. – Дамир говорит, лет на десять. А там, может, и технологии подтянутся до уровня Марины. – Он хоть не на живую её из кибера вырезал? – Да не, этому Бэну полголовы снесло, я сам видел. – Глеб нахмурился от неприятных воспоминаний и перевёл взгляд на висящую над столом картину. Кандинский исчез. Место абстракции занял чёрно-белый парень с лицом, наполовину закрытым платком. Он замахивался, собираясь швырнуть букет цветов. – Настоящее? – Борис кивнул на граффити, перехватив задумчивый взгляд детектива. – Шутишь? Знаешь, сколько стоит подлинник? – Ну так тебе Фархатов перед смертью кучу денег перевёл. Думаешь, я не в курсе? Не забудь, кстати, налоги заплатить, а то попадёшь ко мне на стол. – Кучу-то кучу, да только половина уже разошлась. Ты не видел, что тут творилось после обыска. Даже, блин, вешалки из шкафа пришлось заново покупать. Потом Дамиру надо было заплатить, чтобы подрезал записи со своей камеры. Не в первозданном же виде их было в полицию нести. Эдика бы тогда запалили. Да и я много чего наворотил… А вчера от адвокатов счёт пришел, так я… – Хорош прибедняться, – прервал поток жалоб чёрствый, как просроченный пряник, Борис. – А Дамир, выходит, действительно всё это время смотрел твоими глазами? – Не всё время, – Глеб неловко потёр шею. – Так, поглядывал… А как понял, что дело движется к кульминации, сообщил Фуре. Вика убедила его помочь. Сообщать кому-то третьему было опасно, могли нарваться на человека Оталана или Фархатова. – А кто тебя сдал в «Алхимии», уже выяснили? – Не-а. Может, кто из мастеров. Дамир к себе многих выходцев из «РобоТеха» переманил. – Теперь-то этих выходцев, как говна за баней. И переманивать не надо. Приятель был прав – новое руководство корпорации начало с тотальной кадровой перестановки. Одна волна увольнений следовала за другой, подбираясь к самой верхушке. Специалистов, заподозренных в малейших симпатиях к идеям семьи Фархатовой, сокращали, отправляли на досрочную пенсию или переводили в какой-нибудь Юрюнг-Хайский филиал. Фархатов заплатил огромную цену, но добился своей цели. После событий в «Вастуме» инвесторы по всему миру наперегонки отзывали финансирование проектов по совершенствованию антропоморфных киберов. Мелкие конторы разорялись, крупные несли убытки. Обеспокоенным гражданам можно было сколько угодно объяснять, из-за чего произошла резня, но они продолжали жечь оптовые склады и громить магазины, хоть как-то связанные с роботехникой. Количество расправ над домашними и служебными киберами и вовсе не поддавалось подсчёту. Глеб не сомневался, что попытки создать разумные машины возобновятся, как только уляжется шумиха, а самые отчаянные психи выпустят пар. У властей наверняка имелись на «РобоТех» далеко идущие планы. Но это уже не его проблемы. В кабинет вломился Эдик, с порога скомандовал компьютеру: – Официальный канал Восточного на ютубе! Включи! На виртуальном экране с оглушительным шумом взлетала ракета. Узкий белый цилиндр отбрасывал огненный хвост. За кадром кто-то тараторил, с трудом справляясь со шквалом эмоций: – …теля экспедиции Оталана Алабердиева убили. Мы не знали, что делать, запретят полёт, не запретят. Всё готово, команда в сборе. До последнего была надежда, что старт всё-таки состоится, официально его никто не отменял. А сегодня неизвестный перехватил управление! Мы ничего не можем сделать, система не отвечает. Мы думали, это дело рук террористов, но на всех камерах ребёнок! Один! Ракета превратилась в яркую искру, рядом развернулась фотография миловидного мальчика в очках. – Я его вроде у Дамира видел, в Алхимии, – пробормотал Борис.