– Шикарно справилась, Сань! – похвалил мою сестренку Славка. – Мама Роза тебя приняла – это главное!.. Короче, я сам завершу. Вы можете пока снаружи подождать. Но Санька никуда не пошла и слова не проронила. Только всем своим видом показала, что она намерена досмотреть до конца весь издревле священный процесс доения чудесного домашнего животного, дающего молоко, по составу самое близкое к тому, которым наши человеческие мамы питают своих новорожденных детенышей. А потом моя сестренка погладила на прощанье козу, а Мама Роза потерлась об нее лбом, и мы отправились с надоем в дом. Там мы отделили небольшую часть молока, предназначенную для эксперимента. Тут нас и накрыла Славкина мама. То есть не накрыла, а просто поинтересовалась. Мы со Славкой придумали бы что-то совсем невинное, но не успели, потому что Санька после общения с козой сделалась «святой простотой» и брякнула все как есть: – Теть Вер, это у Славы одноклассница есть… новенькая. Оказалось, она любит варенье, сваренное на молоке, ну вот мы тут… И как будто прикусила язык. Видно было, какие мучительные усилия принимает тетя Вера, чтобы сдержать улыбку: – Одноклассница, значит… – Она вообще кореянка! – выпалила Санька, вполне осознав, что «коготок увяз – всей птичке пропасть». – Ага! Кореянка, значит, – грустно и ласково вздохнула тетя Вера. Она внимательно присмотрелась к опустившей глаза Саньке, а потом молча призвала меня, ее брата, честно и откровенно посмотреть глаза в глаза. На своего остолбеневшего сыночка она даже не взглянула. Я в ответ только поморгал нарочито и плечами пожал – типа «ну, я тут вообще не при делах». Тетя Вера видела нас насквозь. Она только головой в сторону качнула – мол, не соскучишься тут с вами. – Может, помочь? – с добрым сочувствием спросила она. – Я когда-то давно пробовала так варить. Из рыночных груш и с молоком. Но не из козьего молока… Уж не знаю, как получится. – Мы сами, ма, – твердо отрезал Славка, собравшись. – Если не получится – сами и слопаем. С хлебом и солью. В общем, шутка удалась. Мы все хохотнули, расслабились, а тетя Вера заглянула в ведерко: – Ух ты! Прямо на глаз видно, что сегодня молочко особенное! Прямо сверкает! – Как сверкает?! – откровенно пуганулся Славка. И мы все нагнулись над ведерком. Если вглядываться, то и вправду начинало казаться, что молочко Мамы Розы искорками посверкивает. Санька напряглась и засопела. А Славка возьми, да успокой ее – ласково похлопав по спине: – Мама Роза выложилась по максимуму! Санька выдохнула было… Но тут тетя Вера взяла столовую ложку и окунула ее в кастрюльку с вареньем… И через несколько секунд сказала с удивлением: – А что это вы с вареньем такое учудили? Ну да – варенье, вывернутое наизнанку, к ложке теперь не приставало. Скатывалось с нее, как с гуся вода! Тут уж мне пришлось дезу кинуть, раз остальные просто окаменели: – А корейцы немного глицерина в такое варенье добавляют. Мы решили тоже так сделать. Раз уж все чином чином по-корейски надо. – А глицерин откуда такой? – еще посомневалась тетя Вера. Тут уж на подаче и Санька нашлась: – А с папиной работы. Там он особо чистый… Квантованный! Короче говоря, состряпали мы эту бурду, как хотели. И мамы Славки мы не стеснялись, поскольку ей тоже стало страшно интересно. Конечно, рецепт был «с кондачка», раз свежих ягод не было: перекатили варенье в кастрюлю побольше – именно перекатили, поскольку оно, как мячик, катилось, не прилипало и не мазало, – долили молока и покипятили, перемешивая. Никто, конечно, ждать не смог, пока остынет. Славка, хоть и не хозяин положения, но все же хозяин дома, молока и варенья, подул на ложку и попробовал первым… посмотрел в потолок и вынес такой вердикт: – Вообще корейская кухня странная. Тете Вере стряпня больше приглянулась, а может, она просто решила подбодрить чумовых экспериментаторов: – Да ничего вроде… Остынет – наверно, как сгущенка с кислинкой будет. Я попробовал – особо не впечатлило, но на какую-то неизвестную экзотическую сладость похоже было… – А варенье бродить не начало? – вдруг спросила тетя Вера. – Не, ма, я пробовал, – отвечал Славка. – И бормотухой не пахло совсем. А что? – Да как будто слегка в голову бьет… – заметила тетя Вера. Тут и я заметил, что вправду словно легкий-легкий кайф ветерком в мозгах завертелся от вывернутого варенья. И Славка согласился. Наконец взялась попробовать и Санька. – Ты осторожнее! – вдруг на полном серьезе не сдержался Славка. Санька метнула в него сердитый взгляд и зачерпнула полную ложку. – Не обожгись, говорю! – прямо с отеческой сердитостью возбухнул Славка. Но Санька не стала обжигаться. Подула, язычком лизнула… и сказала с напускным разочарованием: – Фигня, конечно, получилась… Ну ладно. Для корейской жизни и так сойдет. Новые превратности любви! Между тем, уже всерьез смеркалось. Пора было по домам. Славка вызвался проводить, но моя сестренка вдруг отказала наотрез: – Не надо! Пожалуйста, не надо сегодня!.. Вон варенье помешай еще, а завтра расскажешь… Как удивил ее и все такое. Мы со Славкой в тот вечер только и делали, что между собой переглядывались: трудно объяснимая мотивация моей сестренки тоже только и делала, что нас, пацанов, удивляла. Ну ладно. На том, значит, расстались, и близнецы почапали до дому. Санька по дороге смотрела себе под ноги и строго молчала – не тронь ее! Пришли домой. Павлины уже поели, но нас за стол пригласили и сказали, что готовы составить компанию чай вместе попить. Я не прочь был еще немного похомячить, но Санька от коллектива резко оторвалась: – Не хочу больше есть. Устала вообще. Пойду отрублюсь… И на меня – зырк! Я догадался, что ей что-то нужно мне такое особенное сказать. Срочно! Я потащился за сестренкой в комнату. Она, как только вошла, как кинется вдруг на свою постель! Как зароется лицом в подушку! Я постоял чуток в стороне, в трех шагах. – Ну и что это означает? – осторожно спросил. Тут Санька вдруг рывком перевернулась на спину, резко села, русая челка свалилась ей на глаза. – Ты чо, слепой, что ли, совсем?! – прошипела со стоном. Ну вот, ясное дело, мужчина всегда виноват неизвестно в чем! Но я не обиделся и максимально мягко сказал: – Допустим, Саня. Санька вскинула на меня взор: большущие глаза! И столько в них было всякого-превсякого страдания! – Я же в Черного влюбилась, Аль! – простонала моя сестренка. – Вот так! По самое-самое не хочу! И что? Мне! Теперь! С этим делать?! Она закрыла лицо ладошками, вновь резко развернулась вся – и снова уткнулась в подушку. Не сказать, чтобы я вот прямо обомлел весь! Наверно, и вправду я уже все знал, но не осознавал еще… Поэтому во мне такой пузырь тревоги и напряжения надувался. И тут он как лопнет! Аж в ушах на миг больно стало! И такое вселенское несказанное облегчение я испытал… Будто воздуха никакого не было целую вечность – и вдруг дали!